Виктор Глумов - Школа наемников. Враги по оружию
И снова были жара, тряска и пыль, снова громче мотора храпел Кусака. У Лекса даже появилось чувство, что Кусака — талисман, вроде жестяного ведра команды Орва на Полигоне. Глыба угрюмо молчал, потом решился.
— Лекс, — перекрикивая рев двигателя и лязг жести, начал он, — слушай. Приказ — это приказ. Его нельзя оспорить. Нельзя не подчиниться — будешь предателем, дезертиром. Я все понимаю: мирные люди. Но война — это убийство. Я уже воевал. Ты уже… Ты будешь воевать. Так что прекрати это.
— Что — это?!
— Тихую истерику, вот что. Вспомни: ты — профессионал. Ты на войне. У тебя приказ. И прекрати думать. Воины Омеги не думают.
Лекс хотел ответить откровенно, но перехватил взгляд Барракуды — грустный, обреченный, как у мутафага, угодившего в капкан, и прикрикнул бодро:
— Отставить разговорчики! Выполняем задание!
* * *
Трясло, болтало и мотало, как песчинку ураганом. Лекс покрепче сжал зубы, чтобы не прикусить язык ненароком, Барракуда привязал спящего Кусаку к креслу, Глыба шипел гадюкой. Тропа в скалах, не проложенная человеческой рукой, а прорубленная природой, извилистая, по камням, по глыбам, через расщелины, — доро–гой это не назвал бы даже ползун. О том, что делается с людьми в грузовиках, Лекс старался не думать. Казалось, мозг подпрыгивает внутри головы и глаза вот–вот выскочат. Как бы взрывчатка не сдетонировала.
Кусака застонал, булькнул, его вырвало. По танкеру поплыл кислый запах блевотины, Барракуда позеленел, шипение Глыбы стало громче и яростней, Лекс чуть не повторил «подвиг» Кусаки.
Танкер замедлился, трясти стало меньше, Глыба кивнул Лексу на микрофон радиосвязи.
— Рота! — Получилось сипло, Лекс прокашлялся и повторил: — Рота, стой! Командиров подразделений — ко мне!
— Они нас уже засекли, — сообщил Глыба. — Мы так грохотали, что местные нас засекли и попрятались кто куда. Или собрались защищаться. На карте не ясно, какая дорога. Что делать будем?
— Танкеры — в деревню. Мы бронированные, не прострелят. Жахнешь пару раз, а потом грузовики подтянутся, займемся мостом.
— Нормально, — одобрил Глыба, запустил руку под шлемофон и поскреб затылок, — может сработать. А переговоры вести не будешь, капитан?
— Приказано зачистить. Ликвидировать. Переговоры вести не приказано. Глыба протяжно вздохнул, Лекс сорвался на крик:
— Барракуда! Убери блевотину! Или я тебя с Кусакой выкину из танкера! Р–развели бардак! Ур–роды!
— Ты потише, — посоветовал Глыба, — мы тебе приказ на зачистку не отдавали. Не на тех орешь.
Лекс осекся. Барракуда виновато пожал плечами. Внезапно Кусака открыл мутные глаза — они у него оказались серыми, с красными белками.
— Извиняюсь, — пробормотал рядовой, — кажется, я тут напачкал. Я уберу. А куда едем?
С нескрываемым любопытством, забыв об операции по зачистке, Лекс рассматривал уникума. Кусака был немолод, одного с Глыбой и Барракудой возраста, лицо его — бледное, покрытое испариной, заросшее недельной щетиной, выражало крайнюю степень сожаления. Говорил Кусака тихо, подчеркнуто вежливо и на военного не походил — скорее, на лекаря, но не такого, как Краузер, а опытного, доброго.
— На войну едем. Вот капитан Лекс — командир роты. Сейчас будем убивать людей и взрывать мост, — сообщил Глыба.
— Опять война, — Кусака вздохнул и попытался выбраться из кресла, — снова убийство. Когда это прекратится, когда люди заживут в мире?
— За то и боремся, — Глыба улыбнулся, — чтобы мир на Пустоши был.
— А выпить есть что–нибудь? Я очень плохо переношу поездки — желудок буянит, голова болит.
— Это у тебя, рядовой, как раз от самогона, — обрел дар речи Лекс, — а не от дороги. Попробуй не похмеляться, пока вообще не вышвырнули.
— Кусаку нельзя, — встрял Барракуда, роясь в вещах, — Кусака нам удачу приносит. Если бы не он — полегли бы давно.
— Это точно, — согласился Глыба, — так что мы ему нальем, пусть здоровье поправит.
У Лекса голова пошла кругом. Мало того что Глыба командиру роты не повинуется, еще и пьянство на рабочем месте провоцирует! Впрочем, Лекс и сам не отказался бы от глотка самогона. По люку постучали, Глыба со стоном и скрипом поднялся, открыл люк, в танкер заглянул лейтенант:
— Капитан? Взводные прибыли! Стараясь не смотреть, чем булькает Барракуда, Лекс выбрался на обшивку.
Вокруг громоздились скалы. Лекс втянул голову в плечи — со времен Полигона он ненавидел каменные глыбы, хоть эти, покатые, с причудливыми натеками, и не были похожи на горы вокруг Омеги. Казалось, что в ущелье трудно дышать, что исполины, уродливые, нелепые, смотрят на тебя каменными глазами. Солнечный свет сюда не проникал. Если верить карте, переправа скрывалась за поворотом.
Взводные осматривались, ежились. Для большинства это была первая военная операция. Сержанты, бывшие с Лексом с первых дней службы, толкались здесь же.
— Значит, так. — Капитан уселся на обшивке, свесив ноги. — Танкеры пойдут вперед, после въезда развернутся цепью. По команде — залп по жилым строениям. Грузовики остаются на месте, ожидают дальнейших распоряжений. Саперы — ждете с грузовиками. Крайний танкер, шестерка, что–то я его командира не вижу… Ага, лейтенант Ляма, тебя и не разглядеть за спинами. Шестерка перекрывает въезд на дорогу. И до моей команды, Ляма, понял? До команды не двигаешься. Чтобы к нашим грузовикам не прорвались. Это ясно? Ляма, высоченный и оттого сутулый, с готовностью кивнул.
— Порядок движения — прежний. Сержанты! Особое внимание — ущелью. За нами вроде никто не ехал, но следите. Понятно? Связистам — сообщить капитану Киру или лично комбату Грицу о ходе выполнения операции. Вопросы? Выполнять!
В танкере понурый Барракуда убирал блевотину, а повеселевший Кусака помогал другу советами. Теперь воняло еще и самогоном, и Лекса замутило.
— На, капитан. — Глыба протянул ему фляжку. — Перед боем — самое то. Фронтовые сто грамм.
Лекс не стал отказываться. Этак и спиться недолго, но чем ближе была цель, тем неуютней становилось.
Действовали слаженно, четко — сказались сезоны тренировок и дни пути. Танкеры по одному выползали из ущелья, разворачивались цепью, шестерка перекрыла въезд. Лекс прильнул к перископу: у округлой скалы на самом краю Разлома, курящегося паром, притулилась деревенька не деревенька — три барака, две хижины, сваренные из листов металла (ох и жарко в них, наверное!), ржавеющий в стороне самоход. И грузовик. Этот грузовик Лекс узнал бы даже через много сезонов: гость из его гарнизона, след пребывания Артура. Значит, дезертир уже в Москве. Умно, ничего не скажешь — только в толпе этот трус может затеряться. Жену бросил, дочку… А ведь за трупы в гарнизоне мстили, и мстили страшно, с омеговской беспощадностью: ферму Артура сожгли, а жителей вырезали. Это Кир сказал. Лекс некстати вспомнил Лану, малышку, и до боли прикусил губу.
Деревенька выглядела вымершей — никого. Ушли через Разлом? Лекс должен был отдать команду стрелять, но медлил. А если не ушли, если спрятались в бараках? Оторвавшись от перископа, он врубил мегафон:
— Жители деревни! Даю вам десять… Считаю до шестисот. Если за это время вы не уйдете за Разлом, будете уничтожены. Отсчет пошел. Раз. Два.
Дальше считать вслух он не стал, выключил связь и снова уставился на деревню: ни малейшего движения.
— Может, в воздух стрельнуть? — предложил Глыба. — Чтобы поняли, что мы не шутим? Лекс согласился с ним, снова забубнил:
— Жители деревни, к вам обращается командующий ротой капитан Лекс, Омега. У вас осталось мало времени. Покиньте свои дома и перейдите через Разлом. Мы не запугиваем. Дома будут уничтожены.
По отмашке Глыба «жахнул» в воздух. Танкер вздрогнул, заложило уши. Дверь одной из лачуг отворилась, и оттуда выскочил мужичок в треуголке. Вид у него был ошалевший. Абориген отчаянно махал руками, и Лекс потянулся к люку.
— Ты что, капитан?! — Глыба ухватил его за ногу. — Сдурел?! А если засада? Пристрелят тебя, а мы что?!
— Да пусти, не видишь — он один..
— Сдурел, — убедился Глыба, — совсем. Через сколько стреляем–то? Лекс вернулся в кресло и посмотрел на часы: у жи–телей оставалось пять минут.
— Жители деревни! — не обращая внимания на прыжки аборигена, проговорил в микрофон Лекс. — Я досчитал уже до трехсот. Осталось столько же. Уходите немедленно, в переговоры мы не вступаем.
Мужичок сорвал с головы треуголку, швырнул под ноги, принялся топтать. Он открывал и закрывал рот — видимо, кричал.
— Что же он не уходит? — пробормотал Глыба. — Беги, идиот!
Над Разломом поднимался густой туман, и казалось, мост уходит в пустоту. Бесновался абориген перед хижиной, исполнял танец гнева — последний человек обитаемого мира… Лекс глянул на часы — еще три минуты. Дядька успокоился, поднял треуголку, отряхнул ее и встал в дверях хижины, скрестив руки на груди. Две минуты.
