Сергей Стригин - Восьмая горизонталь
Глава 40
— Наше время истекло, — вздрагиваю я, взбрыкиваю плечами, чтоб ушёл озноб, — уходим в лес, зверьё менее кровожадное, чем люди.
— Звери не кровожадные, не соглашается Семён, — пищу добывают, больше чем съедят, обычно не убивают, это люди испорчены, всё им мало, а то и ради удовольствия убивают, — Семён с лёгкостью несёт топор, случайные ветки, попав на остриё, состругиваются словно от лезвия бритвы. Идёт легко, но шаг тяжёл, как у медведя, он заботливо подгоняет Игоря, когда тот, зазевавшись на очередного светляка, тащит за собой Светочку.
Дети, вырвавшись из лап бессовестных людей, отдыхают душой, они не понимают, что мы уходим неизвестно куда в ночь. Что ждёт вон, за теми тёмными кустами? Вдруг, там залёг первобытный хищник, пуская слюни, в предвкушении вкусного ужина. Они безгранично верят нам, настроение приподнятое, поочерёдно ласкают, обессилившего от внимания, волчонка. Зверёк возбуждённо ловит ночные запахи, крутит головой, иной раз, пытается вырваться из крепких объятий мальчика, но Игорь знает, зверёнышу одному не выжить в лесу, судьба у него такая, жить с человеком.
Идти страшно, совсем стемнело, сосны шумят на ветру, хлопают крыльями ночные хищные птицы, где-то слышится тяжёлая поступь лесных гигантов, трещат ветки, падают сгнившие у корня деревья, в любой момент наткнёмся на любителей полакомиться нашим мясом.
Толстая шапка из хвои приятно пружинит под ногами, шишки отлетают в сторону, спотыкаемся о многочисленные муравейники, осторожно обходим лохматые лианы, как следствие, их любят многочисленные паукообразные, в сплетениях гибких колец, разворачивают свои ажурные постройки, иной раз, пробежит по упругим ветвям длинная сороконожка, шелестя многочисленными лапками — быть укушенными не очень хочется.
Ночные звуки постепенно заполняют пространство. Их мало, но в ночи они явственно разносятся вокруг — резкие, тревожащие душу.
Детишки умолкли, волчонок встревожен, его будоражат ночные звуки и запахи, он водит острыми ушами, нюхает воздух, вздрагивает, поскуливает, пытается глубже заползти под курточку Игорю. Его успокаивают, но он весь извёлся, наверное, многие запахи он знает и боится их хозяев.
Меч оголяю, держу остриём вперёд, сзади, неслышно идёт Семён с чудовищным топором. Нам бы пройти хотя бы с десяток километров, а там, костёр разожжем. Здесь нельзя, вдруг за нами погоня. Стёпка, тот из штанов вылезет, дай ему заполучить нас обратно. Нет, дружок, не предоставим тебе этой радости!
В лесу идти, сравнительно легко, стволы сосен отстают друг от друга на десятки метров. К счастью, на пути не встречаются заросли ежевики и прочей колючей гадости. Пока идём спокойно, но волнует факт, в прореженных лесах, живут особо крупные хищники, а радует то — сухо… сам себе накаркал, под ногами зачавкала вода. Я ругаюсь, сворачиваю — утыкаемся в вонючее болотце — вновь летят брызги, крутимся, то туда, то сюда — всюду вода. Ноги промокли, обувь отяжелела, пытаемся вернуться обратно, но неясный шум заставляет насторожиться, останавливаемся, сдерживаем рвущееся из лёгких дыхание, прислушиваемся. По нашему следу, ковыляет тяжёлый зверь.
— Слышишь? — спрашиваю Семёна и не спеша снимаю лук, вкладываю мощную стрелу с треугольным наконечником — это на крупного зверя.
— Давно. Я ведь, сзади иду.
— Что не говорил?
— Зачем? Он идёт себе и идёт, может, простое совпадение, что за нами, если бы охотился, такой шум не создавал.
— Он просто очень большой, — замечаю я, поэтому и шороха от него много.
— Ну, да, конечно, разве не помнишь, как степные мамонты ходят? Заметишь их только тогда, когда они в метре от тебя.
— И все же он идёт за нами, — я уверен в своих предположениях, как мне не нравится данная ситуация, мороз продирает спину, даже на таком расстоянии ощущаю зловонье, исходящее от его тела и долетают невнятные всхлипывающие звуки.
Приходится уходить в воду. Усаживаю на плечи Светочку, она с радостью обхватывает острыми коленками шею и цепляется ручонками за голову.
— Но, но, коняшка, — смеётся она.
— Тихо, кошка дикая, — зыкнул на неё, — уроню, в муравейник упадёшь, попу накусают!
Семён, хотевшего возмутиться Игоря, так же закидывает на плечи. У него там удобно, на его плечах могут даже пару взрослых поместиться.
Хлюпаем по воде, ноги ощущают шапку из сплетения корней и листьев. Пока они хорошо держат наш вес, но мы уходим всё глубже и глубже в болото. Может, это даже не болото, а некогда происшедший разлив реки, но вода застоялась и потихоньку гниёт. Плавает всевозможный мусор: обломки веток, сучки, мох, раздувшиеся трупики мелких зверюшек. Отгоняем палками, поднимаем муть со дна. Булькает. На поверхность вырываются воздушные пузыри, взрываются как хлопушки, наполняя воздух тошнотворным запахом. Вроде как, что-то холодное и скользкое тронулось о ноги, шарахаюсь в сторону, поднимая тучи брызг, вонзаю меч, но утыкаюсь в ил. Девочка пугается, припухла на моей шее, вцепилась за уши, морщусь от боли, но замечание не делаю. Сзади зло ругается Семён, погрузившись до подбородка, с шумом выбирается из ямы, отдирает от рук жирных пиявок, отбрасывает в сторону. Вода вспенивается, мелькают белые брюха водяных гадов, хлопают широкие пасти, заглатывая насосавшихся крови пиявок.
Деревья истончились, кое-где стоят лишённые листвы, в лохматых лишайниках, часто — просто обломанные, пни сгнили и мерцают гнилушками, синеватые огни разбросаны по всему лесу. Вскоре вообще не осталось живых деревьев, светящийся газ колышется над поверхностью, стоит упасть и глотнуть в лёгкие — жуткая смерть.
Выломали длинные жерди, ступаем шаг в шаг, ноги вязнут в тине. Скопления газов, прорываются сквозь прорванный настил гниющей органики, большими пузырями поднимаются на поверхность, с шумом лопаются, наполняют воздух сероводородом. Идём по пояс в воде, иной раз опускаемся, чуть ли не до подбородка. Светочка ойкает, поджимает ножки, Игорь крепко держит дрожащего волчонка, длиной веткой отгоняет хвостатых, ожиревших и обнаглевших лягушек.
— В Крыму, такие болота, как где-то на Амазонке… идём, идём, конца и края нет. Сейчас весь полуостров пройдём, — Семён ворчит, раздвигает могучим торсом, как кисель, дурно пахнущую воду и как назло, его атаковали пиявки. Под повязкой на голове, набухает чёрное пятно, и стекают капельки крови — он неудачно ударился о бугристый сук. Твари, чуют свежую кровь, вот и лезут, Семён раздражённо сдёргивает их с кожи и кормит благодарных земноводных.
— Да не Крым это ещё, — улыбаюсь я, — он сейчас является частью Кавказа, ты же знаешь, разведчики при тебе докладывали, Азовского моря нет, на его месте непроходимые леса, плавно переходящие в горы. Этак, через сто тысяч лет, море затопит низменности и возникнет полуостров, тот, который все мы знаем, с пальмами, лежаками на пляжах, пансионатами, и вечно пьяными отдыхающими.
Семён вздыхает, очевидно, вспоминает бархатные ночи, музыку на Приморском бульваре, одетых в парадную форму, моряков, военные корабли на рейде, праздничные салюты… прекрасных женщин, цокающих на тонких каблучках по скользкой брусчатке, эротично виляющими бёдрами.
Вместе вздыхаем и вместе смеёмся, нас посетили одинаковые мысли, но вокруг реальность, а она вонючая. Нездоровые испарения едкими струйками поднимаются к нашим ноздрям, поверхность воды парит, мерцает зеленоватыми сполохами, виднеются неясные тени, воображение рисует страшные морды упырей, водяных и прочих гадов гнилого болота.
Казалось, в протухшей, насыщенной сероводородом воде не должно быть жизни, но замечаем, на некоторых кочках шевелятся тёмные, бугристые существа. Фосфоресцируют насыщенные жёлтым огнём, круглые немигающие глаза. Изредка, водные животные, переваливаются с боку на бок, прыгают в воду, неясные тени проносятся совсем рядом, приходится отгонять шестами. Не понятно, что у них на уме, если таковой у них имеется.
Зверь, что шёл за нами, останавливается на краю болота, долго скулит, подвывает, обречённо всхлипывает и шлёпает правее, наверное, там есть обходной путь. Делаю поправку в движении, заворачиваем в ту сторону, оно, конечно, не хочется встречаться с ним, но сгинуть в топи, совсем не радует. Идём параллельным курсом, Семён сквозь зубы ругается, обещает неведомому зверю отрубить уши.
Тем временем болотные твари совсем осмелели, грязно белое брюхо проявляется в мутной воде, у ноги щёлкают зубы, успеваю пронзить мечом, лезвие входит, словно в резину, Семён, с размаху, бьёт топором по толстой спине, нечто с шипением отлетает в сторону и лихорадочными скачками шлёпает по воде прочь.
— Настырные, надо идти правее, не то ноги отгрызут, — вновь протыкаю атаковавшую меня тварь.
Болото приходит в движение, вдали, под призрачным светом мерцающего газа, как тёмные валуны, просматриваются огромные туши. Они шевелятся, то одна, то другая, срываются вводу и гребут к нам.
