Владимир Коваленко - Кембрийский период
Неметона согласно взмахнула ресницами. И снова улыбнулась — до крови. Не удержалась. Уж больно молитвенно задала вопрос Луковка.
— Вот. Я твоим голосом говорила, кто будет слушать меня саму?
— Я, — выдавила Неметона. И даже ухом слабенько дернула.
— Спасибо. Ты правда меня слушаешь? То есть чего я хочу, а не когда я рассказы рассказываю, вот как сейчас? — В другое время Нион бы от счастья прыгала. Сейчас сил на это не было. А оттого вдруг приблудилось понимание, такое, что ладошки рот закрыли. — Ой! Ты же меня насквозь слышишь… Ты, пожалуйста, не делай всего, чего я хочу. Я иногда злая бываю. Нажелаю кому-нибудь гадостей, а потом сама жалею. Или, по крайней мере, делай не сразу.
— Не буду. Что… еще?
— Еще? А привезли тебя сюда. Люди на Совет Мудрых собираются. Много людей, не то что у нас внизу. Чудно! Не все даже друг друга знают. А Сиан к тебе редко пускают, а она плачет часто. Говорит, ты ей веселье на Самайн обещала. А вышли слезы…
Чуть не прокляла длинный язык — но Неметона улыбалась.
— Сделай ей на Самайн тыкву, — прошептала, — хорошую, с глазами… Скажи — от меня. И вот что… — налилась красная капля в углу рта. И тут же розовое от растворенной в воде крови полотно смахнуло ее. — Повтори то, что ты говорила как я.
Нион покраснела.
— Я сейчас не смогу, наверное. Тогда-то я была тобой. А теперь — теперь у меня даже и настойки нет.
— А тогда была? Учись без… Брови нахмурь. Вспомни: ты — это я…
Нион решилась попробовать. Ну как можно отказать самой себе, да еще больной, в такой малости? Ну смешно получится. Так пусть развеселится.
— Я — это ты, — начала Луковка. Получалось несерьезно, спохватилась, нахмурилась, представила растерянно-обеспокоенные лица там, в церкви. Даже глаза прикрыла. — Я — это она.
И еще раз, более уверенно, чувствуя, что тоненькая струйка силы от богини все-таки просачивается в душу:
— Я — это она. А вы ступайте и берегите моего сына. Как зеницу ока!
И распахнула веки. Из ее глаз снова смотрела Неметона.
— Как кривой зеницу последнего ока! Ясно вам?!!
Она еще несколько мгновений стояла в величии и силе, наслаждаясь единством с богиней. Потом сила ушла, оставляя радость. Получилось. Даже без настойки. Собственным желанием. Такое, говорят, умели пророки в эпоху героев. Это была уже не вторая ступень посвящения.
Нион чуть в ладоши не захлопала — кончилась власть друидов! Будь хорошей девочкой! Веди себя, как говорят! Скромнее! Послушнее! Тише! Еще тише!.. А вот теперь! Богиня все равно главнее, но теперь и Нион на первой ступени. И никто ей не указ!
Но тут взгляд упал вниз — и восторг как корова слизала. Снова красное. Уже не капля — полоска. Изо рта, из уголка глаза. Но Неметона даже привстать пытается. Рука красит простыню красным… Красный — цвет богов, и кровь у них тоже красная…
— Можешь… Я… любовалась.
— Тебе хуже? Ты слишком много сил отдала мне! Не надо! — Нион осторожно помогла больной улечься снова. — Я лучше буду твоей Луковкой. Горем луковым, неумехой, только и годной настойку хлебать… Чем тебе мучиться.
— Я не страдаю. Но… Позови. Мать, сестер… Бриану… Кто есть… Пусть сыночка принесут… Заразы нет. Значит, можно… Ну!
Нион еще не дослушала, а уже голосила в дверях. Звонким и грозным голосом. Очень надеясь, что Эйлет и Глэдис прибегут быстро. Потому что на этот крик явно уходили силы богини.
Володеньку принесли. Эйлет, и правда приладившуюся всплакнуть на груди у очнувшейся сестры, Глэдис отослала за епископом. А Бриана сама метнулась за отцом. Чтобы тот расспросил больную о самочувствии.
В отличие от Пирра, друиды наблюдали процессию лишь до забора заезжего дома. Один, позевывая, предложил зайти к христианскому епископу — отметиться. Правило было ирландское — если друид выезжает за границы туата, ему необходимо по прибытии в другой туат навестить монастырь и сообщить аббату о своем прибытии, обещать не вести языческую проповедь и соблюдать закон.
Здесь монастыря не было, и друиды сунулись к епископу, отложив поселение в трактире на потом. Епископ Дионисий из формальной процедуры учинил форменный допрос — но тут, по счастью, к нему явился прибывший на корабле единоверец, и римлянину стало не до друидов.
А уж в трактире им и места не нашлось. Широкоплечий парень за стойкой, едва разглядев белые балахоны и серпы на поясах, сделал знак охране.
— Выметайтесь.
Один из друидов только посох поудобнее перехватил. По хвату и повадке стало ясно — подраться вовсе не дурак, и в руках сила пока имеется. Другой запустил руку в седую бороду.
— Не по обычаю из заезжего дома гостей выгонять, которые никому не чинят обиды.
— А меня метлой и не выметешь, — заметил третий. — тяжеловат.
И правда был кряжист. Волосы темные, руки едва не до колен…
Чтобы человек за стойкой заезжего дома нарушил все священные правила, безосновательно отказал путникам в гостеприимстве — такого доселе не бывало. Но случилось.
— Вам здесь не место. Вы поклоняетесь старым богам. Возможно, не Гвину он наша боль, но уж Мабону — точно. Вы его Энгусом зовете. Он пытался убить мою сестру.
Седой пожал плечами.
— Мы поклоняемся всем старым богам. Немайн тоже.
— Это ее ты зовешь сестрой? — уточнил темноволосый.
— Зову. Она говорит: она сида. Крещеная. И она — сестра моей жены, если точно. И ей вы не поклоняетесь. Она выпала из вашей военной триады.
— Но это не мешает нам почитать ее.
— Как и Мабона. Я не могу рисковать, пустив в дом врага.
— Зачем же врага? — седой поднял бровь. — Мы несем хорошие известия — твоя сестра останется жива. И полностью оправится.
— Откуда вам знать.
Вопроса в этих словах не было.
— Мы многое знаем о богах. А вот вы, кажется, уже ничего… А ведь даже римляне кое-что помнят. — Друид запустил руку в бороду. Главное — разговор начался, теперь пора сделать маленький подарок. — Вот ты на нас гневаешься. А ведь мы принесли добрые вести. Не умрет ваша сида. Что то же самое, что и богиня, на самом деле. У сидов божественность — скорее положение, чем состояние. Сид-бог от сида-не-бога отличается деяниями и обязанностями, и только. Как король или хозяин заезжего дома от крестьянина. А Немайн та скорее как кузнец или ведьма от свинопаса. Злая или добрая, в хлопотах или забавах, почитаемая или изгнанная — всегда останется при своей силе…
Люди начали подходить поближе. Ирландский знали многие. А про сиду было интересно. Кейр — а за стойкой-то был он — заколебался, когда в ту дверь пиршественного зала, что со стороны города, вошел епископ. За его спиной маячили фигуры викария и еще одного священника, постарше.
— Мы явились, дабы соборовать болящую. — Дионисий огляделся: — Где она? Семи пресвитеров у нас сейчас нет, но три — тоже число хорошее.
Камбрийцы дружно закивали. Они втайне подозревали, что число три лучше. По крайней мере, тут, в Британии. Три священника, соборующие богиню, — это можно вставить в легенды и байки. А если их будет семь, придется четверых забывать… Потому что в легендах их все равно будет трое!
— Что делать?
— Лечить. Словом Господним и освященным елеем, — объяснил епископ.
— Вот эту помощь мы примем. Эйра! Проводи святых отцов в дом, где устроили Немайн. Это не пустые слова. Недаром сида в нашу веру перешла.
Друидам предложить оказалось нечего. Точнее, нечего, что было бы можно упомянуть при христианских священнослужителях. И вообще в людном зале. Кряжистый потоптался и направился к двери.
— Раз тут не уважают обычая, то тут и не заезжий дом вовсе, — возгласил по дороге, — а потому и нам тут делать нечего!
Седой поднял бровь. Ожидал, что парень за стойкой одумается. Не тут-то было. Кейр закусил удила. Позже он получит за это от Дэффида и нагоняй, и благодарность. Первый — за то, что старые обычаи нарушить вздумал. Вторую — за то, что выдержал. Сохранил лицо, не мотался как щепка в ручье или тряпка в стиральной машине. Воля, она поважнее традиции. Которую спас незнакомый пожилой священник. Шел последним, не успел выйти вслед за Эйрой. Но успел сказать:
— Сын мой, эти люди принесли обещание епископу Дионисию не вредить ни христианам, ни вере. Сами, без принуждения. А потому не отказывай им в приюте. Если же опасаешься чего от тех, кто Иудин грех не почитает и за постыдный поступок, вели присматривать хорошенько.
Кейр вздохнул с облегчением.
— На сколько дней вам нужно жилье? Больше одной комнаты предложить не могу — много постояльцев. А скоро будет еще больше.
Бровь седого друида вернулась на место.
— Одной комнаты нам и хватит.
— Мы наверняка найдем другой ночлег! — стукнул посохом об пол тот, что собирался драться. — Я вот, например, кузнец. И в городе найдутся люди моего ремесла.
