Попова Александровна - Пастырь добрый
— Разумеется, конечно, — закивал отец Юрген и осекся, нахмурясь и понизив голос: — Перед тем, как встретиться?.. То есть… вы знаете, где он?
— Пильценбах, — вклинился Бруно, произнеся название пустующей деревни таким тоном, словно священник все должен был понять по нему только одному.
— Пильцен… — начал священник, вновь не договорив, и воззрился на Курта почти испуганно, прижав к груди ладонь. — Бог мой, господа дознаватели, не намереваетесь же вы отправиться в Пильценбах?..
— Именно намереваемся, — возразил Курт напряженно, позабыв об усталости; на подопечного он посмотрел придирчиво, и тот вздохнул, виновато пожав плечами:
— Как-то не сложилось рассказать… Пильценбах — еще одна местная байка. Точнее, реальная история, хотя и давняя… В былые времена, когда Инквизиция буйствовала всерьез, эту деревеньку всю сожгли — до единого человека. От стара до мала. Такое, сам знаешь, раньше бывало частенько… Там столбов, наверное, сотни две — так и остались стоять, обгорелые. Говорят, что единственный, кого не успели достать — тамошний священник; тот вовремя удрал, как почуял, чем дело пахнет. Было это лет, наверное, восемьдесят назад или около того, и с тех пор никто там не селился, никто туда не ходил, место это не любят… Говорят, там обитают души сожженных и ищут, кому бы отомстить за свое убиение. В этом смысле явление инквизитора в те места им должно весьма понравиться.
— И вы… — Курт перевел взгляд с подопечного на понурившегося святого отца и уточнил, однако уже не столь уверенно, как мог бы еще пару недель назад: — Вы всерьез полагаете, что в этом предании есть хоть какая-то доля правды? Что там и впрямь летают неприкаянные души, жаждущие отмщения?
— Вам нельзя в Пильценбах, — тихо, но убежденно произнес отец Юрген. — Нельзя без поддержки. Без помощи.
— Помощь я вызвал. Но я не могу ждать ее — у нас навряд ли есть на это время. Послезавтра — крайний срок; еще два дня он будет ждать своих людей, с которыми мы столкнулись сегодня, после чего уйдет, и мы можем никогда его не найти.
— Что же за человек избрал это место для тайных встреч… — передернувшись, точно от холода, вымолвил священник.
— Возможно, человек, знающий, что все это — не более чем сказки, которые всегда возникают в подобных местах и которые при этом оберегают от сторонних глаз надежнее сторожевых псов и высоких стен. — Курт вздохнул, опустив голову в ладони; кожа лба была, казалось, раскаленной, словно выставленный к очагу сапог — дни, проведенные на ветру, в тумане, дожде и снегу, начинали сказываться зарождающейся горячкой. — Я опасаюсь не мертвых душ, а вполне живого человека… Но должен ехать туда.
— И я должен, — кивнул тот; Курт приподнял голову, нахмурясь, и отец Юрген решительно повторил: — Я поеду с вами, майстер инквизитор. У вас нет никакой помощи, а встреча предстоит с колдовскими силами; прошу меня простить, если я обижу вас чем-то, однако же, при всех ваших мирских полномочиях, в смысле духовническом вы обладаете малым. Ваш чин — диаконский, брат…
— Игнациус, — подсказал он хмуро.
— Брат Игнациус… Вы, уж простите меня, не имеете благодати, к примеру сказать, освятить воду или…
— Отец Юрген, — оборвал Курт, стараясь говорить мягче и понимая, что слабо преуспевает в этом, — и я также не хотел бы задеть вас, однако я весьма сомневаюсь, что завтра святая вода или молитва нам сильно помогут.
— А что же тогда?.. — растерянно возразил тот; он встряхнул головой, сгоняя сон, и довольно неучтиво отмахнулся:
— Я не знаю. Но вам — я в любом случае не позволю ехать с нами, это слишком опасно; не знаю, что нас там ожидает, но убежден, что это будет занятием, не подходящим для приходского священника. Поверьте, у вас и здесь будет чем заняться. Ведь я могу попросить вас о помощи?.. — уточнил он; тот поспешно закивал:
— Да-да, конечно, однако…
— Вот что мне от вас нужно, — оборвал Курт настойчиво. — У реки, на изгибе, где обрыв, неподалеку от городских стен, лежат три тела. Одно из них… — он запнулся на миг и продолжил, заставив голос звучать четко: — Одно из них — вы его сами узнаете. Перевезите его оттуда и… Сделайте, что полагается. Тело надо отправить в Кельн как можно скорее; я оплачу связанные с этим расходы.
— И не думайте даже, брат Игнациус, — возразил отец Юрген строго. — Неужели вы полагаете, что я возьму у вас хоть медяк?
— Не станем спорить, обсудим это позже… Также вы увидите там тело некой старухи. Это дочь Фридриха Крюгера. — Курт умолк ненадолго, пережидая вполне уместное удивление святого отца, и кивнул: — Оставляю на ваше усмотрение, как должно поступить в данном случае — отправить ли ее тело в Фогельхайм, где прошла ее жизнь, либо похоронить здесь, где она была рождена; у нее нет ни детей, ни прочей родни, и решить это некому. Телега для перевозки, если ее все еще не угнали, стоит на дороге чуть в стороне; принадлежит старосте Фогельхайма. И третье, наконец… Что за тело — вы тоже сами поймете. Его лучше сжечь, причем — незамедлительно. Так же как и три других, в леске — по прямой от обрыва; два тела у кромки леса и одно у ручья. Вскоре в Хамельне будут наши люди; их надо встретить и ввести в курс дела. Могу я полагаться на вас в этом отношении?
— Разумеется, разве хоть какие-то сомнения у вас были, брат Игнациус!.. Однако, — упрямо повторил тот, — я все же должен ехать с вами. Все, о чем вы говорили, может сделать отец Себастьян, а я должен…
— Нет, — коротко отрезал Курт. — Брать на свою совесть вашу смерть я не намерен… И еще одно, отец Юрген. Нам нужна горячая вода. Очень много горячей воды. И пусть кто-нибудь из ваших служек приведет нашу одежду в порядок — она понадобится нам через четыре часа, чистая и сухая. И полотно для перевязки. И позаботьтесь о наших лошадях; они тоже должны быть готовы через четыре часа, сытые и отдохнувшие. Остальные четыре жеребца — считайте, что они в своем роде награда за ваши труды. И мы были бы очень благодарны, если бы вы накормили нас ужином — очень быстро и очень плотно. И — мы оба валимся с ног. Если вы укажете нам место, где мы сможем упасть и уснуть, я буду вам до чрезвычайности благодарен.
***Уснуть им удалось не скоро — отмыться от въевшейся за день грязи и засохшей крови оказалось непросто; еще полчаса ушло на то, чтобы зашить порез на ноге Бруно, перенесшего эту процедуру на удивление терпеливо. В иное время тот перепугал бы всех обитателей дома жалобами и стонами; Курт был готов спорить на собственную голову, что стойкость эта рождена воспоминаниями о виденном сегодня на берегу Везера, и тому попросту было зазорно проявить слабость в такой мелочи. На сон в результате осталась лишь пара часов; Курт проснулся раньше подопечного, еще минуту сидя напротив, глядя на его покрытое испариной исказившееся лицо и понимая, что знает доподлинно, какие сны сейчас роятся в этой голове. Будучи разбужен, тот отшатнулся от склонившегося над ним человека, лишь спустя мгновение приняв вид осмысленный и относительно спокойный…
Выйдя на темный двор священнического жилища, он невольно остановился, вцепившись в ремень сумки на плече и глядя на стоящую поодаль повозку — из-под темного бесформенного покрывала выбилась белая, как поздний лед, рука, с которой вчера он снял обручальное кольцо на берегу реки; пятна крови, черные в ночи, казались прожженными дырами в мертвой сухой коже, отчего что-то неприятное, похожее на неясное предчувствие, шевельнулось в душе.
Святой отец, попытавшись предложить еще раз свое участие в предстоящем походе и вновь получив категорический отказ, тяжко вздохнул и умолк, косясь исподлобья на своих гостей и даже не пытаясь скрывать сквозящих во взгляде сострадания и жалости к их самоочевидно горестной и незавидной судьбе. Сами гости, впрочем, тоже не пребывали в особенном душевном подъеме и, когда за спиною остались ворота Хамельна с сонной стражей, недобро глядящей вслед болтающимся среди ночи господам инквизиторам, ненадолго остановились вновь, вперившись в темноту и не произнося ни слова. С места оба тронулись все так же одновременно, молча и не сговариваясь, глядя под копыта коней на примерзшие комья земли и зябко поеживаясь под трофейными теплыми плащами.
Нападения Курт не опасался — судя по произошедшему этим утром, ожидать другой группы, посланной на их уничтожение, не приходилось, посему путь до Пильценбаха должен был пройти тихо и спокойно. Но вот думать о том, что произойдет в брошенной деревеньке, не хотелось, невзирая на сомнение в правдивости рассказов о парящих над домами неупокоенных душах. В одном Янек Ралле, выводящий на пути, столь длительно и упрямо противящийся ему вчера, был очевидно и бесспорно прав: тот, с кем предстояло встретиться, обладал силой немалой и невообразимой, коль скоро пугал до дрожи даже своих далеко не самых бездарных сподвижников…
