Владимир Свержин - Лицо отмщения
«Благодарю тебя, Господи, — перекрестился Михаил Аргир, — что ты отверз очи мои!»
* * *Лис плеснул струю воды из кувшина в подставленные руки.
— Да ты, приятель, не волнуйся. Отмыть эти «синяки» ты счас не отмоешь, но они сами в несколько дней сойдут.
— А это? — Гринрой с укоризной показал на разбитые губы.
— Шрам на роже, шрам на роже — мужику всего дороже! — обнадежил его менестрель. — Опять же, если бы сэр рыцарь серьезно вложился, то, поверь мне на слово, сошел бы не след, сошел бы ты, буквально, в царство мрачного Аида.
— Вот спасибо! — хмыкнул Гринрой, плеская себе на лицо воду. — О! — Он остановился с очередной порцией воды в ладонях, сложенных лодочкой. — А это что за небесное видение?
В нескольких шагах от него в окружении десятка факельщиков к стоящему неподалеку шатру двигалась процессия, впереди которой, любезно переговариваясь на звучной латыни, шествовали вдовствующая императрица Матильда и девушка столь неземной красоты, что сердце останавливалось, не смея лишним стуком прервать счастливое видение.
— Это? Эт Никотея, племянница императора ромеев.
— Она невеста вашего принца? — не спуская глаз с красавицы, спросил Гринрой.
— Я думаю, в душе она уже его вдова.
— Не может быть!
— Поверь мне, приятель, на этом свете может быть много такого, чего не может быть в принципе. Эта девушка себе уже все решила. А уж как далеко зашла ее решимость, одному Богу известно.
— Ну, этого я сколько и о чем бы ни спрашивал, он всегда отмалчивается. А что она здесь делает?
— Берет себе в мужья Мстислава. Он, вишь, попытался от нее в Британию сдернуть, но это легче собаке от собственного хвоста убежать.
— Я вижу, ты ее недолюбливаешь.
— Приятель, здесь такая толпа желающих ее долюбить, шо я не протолкнусь.
— Похоже, моя госпожа другого мнения.
— Вот это меня и напрягает.
— Что? — переспросил Гринрой.
— Не суть важно. — Он протянул рыцарю Надкушенного Яблока кусок полотна, глядя, как скрываются за пологом шатра величественно-прекрасная Матильда и ослепительная Никотея.
— Капитан, — раздавалось в этот миг на канале связи, — как ты думаешь, с чего бы это вдруг у твоей подруги Никотеи на ночь глядя образовался острый приступ гостеприимства?
— А что в этом странного? Одна знатная дама принимает другую знатную даму. Так сказать, женский шатер в лагере один.
— Ну да, ну да, конечно. Но тут есть маленькая нестыковка. Никотее эту ночную гостью особо любить не за что. Они, как говорится, естественные конкурентки.
— Ну что ты такое говоришь? Да и, кроме того, вряд ли Никотея, даже и пожелай она избавиться от, как ты утверждаешь, конкурентки, может сейчас что-либо предпринять. Слишком много людей вокруг.
— Да ну? А ежели, скажем, завтра императрице станет плохо, то всегда можно будет обвинить в убийстве Стефана. Как раз сейчас и действовать.
— Лис, ты заблуждаешься…
— Отравили! — послышалось из шатра.
— Это она, она кубок подавала, хватай!
Крики сопровождал женский визг и вопль ужаса.
— Хрен я когда заблуждаюсь, — Лис бросился к шатру. — Где Баренс?
— Только что лег.
— Так буди его!
Стройная женская фигурка, отпахнув полог шатра, выскочила наружу и, сбивая с ног зазевавшегося стражника, бросилась к коновязи.
— Стой! — крикнул один из дежуривших там воинов, пытаясь ухватить беглянку за плечо. Он уже уцепился за край плаща, но тут пальцы его вдруг разжались, и сам он, обмякнув, рухнул наземь.
Никотее было не до этого. Рывком, как некогда на императорской охоте, вскочила она на коня, и, колотя пятками по бокам, пустила его с места в галоп. Она мчалась в ночь, досадуя на неловкость служанки, на несправедливость судьбы и попустительство оставивших ее святых. Мчалась, не разбирая дороги и не ведая, что делать дальше.
Севасте не было дела до того, что следом за ней из лагеря, перескочив на благородном андалузском жеребце наскоро выставленный заслон, вылетел еще один всадник, а за ним — еще один, куда менее рослый, но чисто умытый.
Глава 30
Гром победы провоцирует исторические грозы.
Юрий БазылевПринц Стефан вцепился зубами в кожаную перчатку и молча терзал ее, чтобы не разжать зубы и не взвыть от бессильной ярости. Спасибо еще безмозглому, но отважному валлийцу, который отвлек на себя этих невесть откуда взявшихся диких варваров. Краем глаза он видел, как те окружили его и как смыкается вкруг Ллевелина из Каренруда смертельное кольцо. Эта заминка дала ему и его людям возможность укрыться в лесу.
Вначале столь легкое окончание стычки, грозившей стать для него последней, даже обрадовало принца. Но всего через несколько мгновений примчавшийся из хвоста колонны всадник с ужасом в глазах сообщил, что возок императрицы Матильды пуст. Если, конечно, не считать связанного возницы, невнятно бормочущего что-то об ожившем мертвеце. И что неподалеку найдены двое охранников, подвешенных за ноги, и что самой Матильды и ее служанок, а также и всех наемников — след простыл.
В этот миг Стефан понял все. Он размахнулся, чтобы сгоряча огреть кулаком гонца недоброй вести, но в отчаянном гневе вцепился зубами в перчатку и молча стоял, бешено вращая глазами и мотая головой. Его люди, и сами не отличавшиеся смиренным нравом, тихо пятились, боясь лишним шумом вызвать извержение вулкана кипевшей в принце ярости.
«Что делать? — крутилось у него в голове. — Это западня, капкан. Даже если Боклерка нет сзади, там уже полно войск графа Дорсета! Впереди — рутены, эти уж точно здесь. Надо разделиться и пытаться хоть как-то добраться до валлийцев. Но зачем, зачем разделяться? Какой смысл, если кто-нибудь из этих тварей спасется, а я погибну? Быть может, поспешить к Бристольскому заливу? Там найдутся какие-нибудь лодки, чтобы переправиться. Или же действительно спрятаться и переждать. Но где?»
— На тропе всадник, мой принц! — доложил один из воинов передового дозора. — Нет, это не всадник, это всадница.
— Всадница? — Стефан отпустил прокушенную перчатку. — Откуда бы здесь взяться всаднице?
«Неужели Матильда? Господи, сделай так, чтоб это была Матильда!»
— Коня! — рявкнул он и вскочил в седло, едва ирландский дестроер был подведен к нему.
В этот миг его не интересовало, что могло побудить императрицу, бросив всех и вся, в одиночку мчать по лесной дороге. Он молился, молился истово, как никогда прежде, и пришпоривал скакуна навстречу неведомой всаднице.
Он появился перед ней как тень, как лесной демон, внезапно, прямо нос к носу. Конь полуночной наездницы вздыбился, увидев пред собой неожиданную преграду, и всадница едва удержалась на его спине.
— Стой! — заорал, не скрывая звериной ярости, принц Стефан, пытаясь ухватить любительницу ночных прогулок. Он уже видел, что перед ним вовсе не беглая императрица, а совсем неведомая ему красотка. Но в этот миг перед ним была жертва, и вырвавшийся изнутри на волю инстинкт свирепого хищника требовал сейчас одолеть эту жертву во что бы то ни стало.
Стефан не слышал криков соратников, предупреждающих о появлении еще одного всадника, не видел, как в единый миг разваливается тело одного из воинов, разрубленное от плеча до седла. Он лишь краем глаза отметил что-то огромное, стремительно приближающееся к нему. Одна рука его схватилась за меч, другая — за плечо неведомой красотки…
И вдруг, к ужасу своему, он почувствовал, что рука, удерживающая девицу, уже не повинуется ему, более того, она висит отдельно…
Спазм боли свел его скулы, не давая закричать в первый миг. Второго же для него уже не было. Булатный меч неудержимого в атаке Михаила Аргира раскроил его череп и вошел в грудную клетку. Теряя интерес к рухнувшему на дорогу мертвецу, топотирит палатинов повернул коня к замершей в ужасе Никотее.
— Ты узнаешь меня, изменница?
Чаща наполнилась ревом, со всех сторон на лесную дорогу вывалили конные и пешие воины.
— С дороги! Все с дороги! — потревоженным драконом ревел Михаил Аргир, рубя направо и налево и каждый раз возвращая меч со следами новой крови.
У него хватило времени, чтобы вырвать Никотею из седла, но повернуть коня обратно возможности уже не было. Десятки мечей и копий обрушились на страшного в ярости ромея, ища его гибели. Он не чувствовал ран, рычал и рубил, желая только одного в этот миг — крушить и убивать. Впервые за последние месяцы он дал полную свободу закипавшим в нем чувствам и сейчас был почти счастлив.
Ощутив, как вдруг ослабла рука топотирита палатинов, прижимающая ее к себе, Никотея дернулась, нелепо по-лягушачьи шлепнулась на дорогу и тут же перекатилась, чтобы не попасть под лошадиные копыта. «Господи, какой ужас!» — шептала она, осознавая, что по лицу ее течет что-то липкое.
