Андрей Кивинов - Герои. Новая реальность (сборник)
Следователь заскочил поделиться новостями, покрасоваться.
– Видите, мистер Холмс, и мы в нашей глухомани иногда не лаптем щи хлебаем. Кое-что умеем. Но какой удар семье! Полковник Гаусгоффер готовится к отъезду. Родным нужен покой.
– Он уезжает? Когда?
– Прямо сейчас. Уже переносит багаж в коляску.
Холмс достал из кармана лист бумаги.
– Вот что я нашел под дверью своей комнаты. Послание Константина.
Следователь развернул лист и начал читать вслух:
– «Мистер Холмс! Пытаясь отвести от себя подозрения и запутать следствие, я спрятал драгоценности среди вещей полковника Гаусгоффера. Сейчас, когда я решил, что не стоит жить после содеянного, мне бы не хотелось бросать тень на честного человека. Константин».
Он перечитал во второй раз, молча, затем обратился к Холмсу:
– И вы только сейчас показываете это письмо?
– Я поднялся в свою комнату буквально десять минут назад. Нашел письмо. Решил подумать.
– Нужно торопиться.
Следователь не серчал. Англичане! Опять мы шли к свитским номерам, бесконечное дежавю. У порога кучер хлопотал около коляски. В дверях показался слуга. Следователь что-то ему сказал, и тот остановился, поставив чемодан на крыльцо.
– Вы ко мне? – окликнул сверху полковник.
– На минуту.
Мы поднялись.
– Открылись новые обстоятельства. – Следователь подал полковнику письмо. – Прочтите.
Полковник, сдерживая нетерпение спешащего человека, начал читать, держа лист в вытянутой – дальнозоркость! – руке.
– Чушь! В моих вещах ничего нет.
– Видите ли, полковник, – мягко, сочувственно проговорил Холмс, – камушки настолько малы, что их легко проглядеть.
– Но я все укладывал лично и очень тщательно.
– Тем не менее бедняга сознался, что подбросил драгоценности вам. К чему ему лгать перед смертью?
– Неслыханно!
– Совершенно с вами согласен! – Следователь осмотрел комнату. – Один чемодан внизу и два здесь. Это все?
– Все.
– Придется искать.
– Позвольте нессесер. – Холмс снял нессесер со стола, раскрыл его, начал выкладывать флакончики и коробочки. Одну, квадратную, серебряную, он предпочел другим.
– Что в ней?
– Порошок для чистки зубов. Осторожно, не рассыпьте, он маркий.
– Постараюсь. – Холмс поднял крышечку. – В самом деле, маркий. – Он запустил в порошок пальцы и через мгновение извлек нечто вроде карамельки. – Вот один! – Он обтер карамельку платком, и мы увидели, что это красный прозрачный камень. Рубин. – А вот и второй!
– Замечательно. – Следователь даже прищелкнул языком.
– Как вы догадались, что именно сюда студент спрятал драгоценности?
– Психология преступника. Будь у меня талант доктора Ватсона, я бы написал совершенно новый учебник криминалистики.
– Про дедуктивную методу?
– Не только. Побудительные мотивы преступления, страх преступника перед разоблачением или, наоборот, чувство неуязвимости… Видите, полковник, мы вас задержали ненадолго. – Холмс вернул вещицы в нессесер.
– Благодарю, – поклонился Холмсу полковник, поклонился строго и чопорно. – Я едва не увез краденую вещь. Теперь я ваш должник.
– Поскольку заявления о пропаже драгоценностей не было, они не будет фигурировать в деле. Это самое малое, что можно сделать для семьи. Потому – никаких протоколов! – Следователь затем прокричал что-то вниз, и слуга вернулся за чемоданами.
– Я могу отправляться?
– Конечно, Herr Oberst.
Через несколько минут экипаж выехал за ворота, увозя полковника Гаусгоффера и его багаж. Но без рубинов.
Расставшись со следователем: «Мне над рапортом вечер коротать. Писанина. Не люблю, страсть», – мы направились в замок.
– Я доложу его высочеству. – Лакей оставил нас в холле, прохладном даже в этот душный вечер. – Его высочество ждет вас в кабинете.
Ждет – сказано слишком сильно. Принц едва шевельнулся в кресле.
– Узнали что-нибудь?
Холмс пересек комнату и положил на стол камни.
– Это они?
– Где? Где они были?
Никогда не думал, что пара рубинов может так взволновать.
– В нессесере полковника Гаусгоффера. В серебряной коробочке среди зубного порошка.
Принц кивнул, словно ожидая услышать нечто подобное.
– Но полковник намеревался уехать.
– Он и уехал.
– Пусть так. Пусть так. – Принц осторожно, нежно поместил камни в маленькую полированную шкатулку; глаза его блестели, он суетился, потирал руки, ходил по кабинету из угла в угол. Наконец он остановился перед нами.
– Мистер Холмс, вы блестяще подтвердили репутацию лучшего частного сыщика. Здесь, в чужой вам стране, вы вернули пропажу спустя двадцать четыре часа после того, как взялись за дело, и это несмотря на события, которые так внезапно вторглись в нашу жизнь. Безусловно, вы заслужили дополнительное вознаграждение. Предпочитаете наличные?
– Удобнее через мой банк.
– Как вам будет угодно. Я телеграфирую своему поверенному в Лондоне. Вы когда отправляетесь?
– Вашему высочеству не угодно, чтобы мы…
– Занялись сегодняшними событиями? О нет. Такие дела в России находятся в ведении государственных служб. У нас с этим строго. Закон!
– Тогда завтра мы покинем замок.
– Надеюсь, мы увидимся утром. Увы, обстоятельства сделали меня не самым гостеприимным хозяином.
Нам оставалось откланяться. Ни я, ни Холмс не сказали ни слова до тех пор, пока не очутились в холле «Уютного». Более того, Холмс успел выкурить трубку, а я – выкушать чашку чая (слуга принес шумящий samovar и блюдо разных сластей), прежде чем молчание было нарушено.
– Итак, Ватсон, нас рассчитали.
– Можно подумать, вы мечтали стать придворным детективом и поселиться здесь навечно. – Признаться, я был немного задет невниманием принца. – Тайна раскрыта, порок наказан, добродетель торжествует, чего же боле?
– Нет, Ватсон, нет! Раскрыт самый поверхностный, очевидный слой дела! Господи, судить о сложнейших событиях лишь на основании отпечатка ботинка или по сломанной ветке – само по себе преступление!
– Какой ветки?
– Это я так, к примеру.
– А ваша знаменитая метода? «Капли грязи на плаще свидетельствуют, что вы вчера читали Мильтона»?
– Не утрируйте, Ватсон. Метода помогает голове, поставляет ей факты, иначе оставленные бы незамеченными, но она не заменяет дальнейшую работу этой самой головы. Кто-то находит пуговицу в траве и считает, что он работает, как Шерлок Холмс, а если пуговиц две, то он превосходит Шерлока Холмса! Скакать по явным, бросающимся в глаза уликам и не дать себе труда заглянуть в суть явления – нет ничего более далекого от моей методы, Ватсон.
– Но, Холмс, этот русский следователь нашел убийцу и обнаружил мотив. Преступление раскрыто по всем статьям.
Холмс не ответил.
– Полноте, друг мой. Случившееся никоим образом не умаляет вашей славы. Молодой щенок ухватил кость лишь потому, что она была ближе к нему, да еще на виду. Помните дело о баскервильской собаке? Так вот, представьте, что до вашего приезда в Баскервиль-Холл чудовище подстрелил какой-нибудь местный охотник.
Холмс наконец рассмеялся.
– Право, в этом что-то есть. Скажите, Ватсон, а почему вообще вам пришел на ум случай с баскервильской собакой?
– Ну… Неосознанные воспоминания… Нынешний случай чем-то схож с тогдашним: замок, старый вельможа, молодой вельможа, ночные кошмары, удаленность от города… Согласитесь, сходство немалое, словно зеркальное отражение.
– Вы совершенно правы, – серьезно, даже торжественно произнес Холмс. – В который раз я убеждаюсь в проницательности ваших суждений. Вы спать хотите? – неожиданно спросил он.
– Я все время хочу спать. С самого утра. Но вот так, чтобы лечь в постель, – нет. В Лондоне сейчас пьют пятичасовой чай.
– А мы будем вечерять.
Я знал – бесполезно расспрашивать Холмса о чем-либо. Он не любил незавершенности, торопливой, неряшливой работы. Преждевременный вывод может подмять под себя новые факты, порой дающие делу совершенно иной поворот. Нет, Холмс ждал последнего факта, каким бы незначительным он ни казался, и только тогда, трижды, четырежды проверив цепь умозаключений, он ошеломлял блестящим, феерическим финалом.
Сейчас он выжидал. И ему, возможно, понадобится моя помощь.
Поэтому я заказал слуге побольше крепкого кофе и приготовился бодрствовать.
Не в первый раз нам с Холмсом приходилось коротать ночь вдвоем, но я не помню, чтобы это происходило в столь комфортных условиях. И тем не менее я не находил себе места. Полистав несколько французских романов, я понял, что беллетристика меня не занимает вовсе. Холмс подсел к чудесному кабинетному роялю и начал извлекать из него звуки настолько дисгармоничные, что надолго меня не хватило.
– Извольте, Ватсон.
В ответ на мой протест он начал играть вальсы Штрауса-сына. Прекрасная музыка, прекрасное исполнение на прекрасном инструменте, но с того вечера я невзлюбил вальс и вряд ли переменюсь к нему до конца ниспосланного срока бренной жизни. Да и Холмс, судя по всему, удовольствия не получил. Внезапно, на середине фразы, он бросил музицировать.
