Долгая заря (СИ) - Большаков Валерий Петрович
«Да-а, такое только на Луне увидишь!»
— Михаил Петрович? — проскрипели наушники.
— Он самый, Борис Борисович! — порадовался я. — Прибыл в ваше распоряжение!
— Привет, Миша!
— О, Федор Дмитриевич! Вам привет от Инны! И еще гостинец — пирог с малиной!
— У-у-у!
— Зря признались, Михаил Петрович, — послышался ехидный голос Леонова. — Пирог я реквизирую, как контрабанду!
Дружное хихиканье перебил задышливый баритон:
— Обжо-оры… Товарищ Гарин, меня зовут Валентин Лаврентьевич, я тут… скажем так… пытаюсь вести раскопки… У меня вопрос: вас куда подбросить? На станцию сначала, обсудить за обедом, или сразу на базу?
— Сразу! — твердо ответил я.
В эфире зафыркали.
— Алексей Архипович, вы проспорили!
— Ладно, ладно… — заворчал директор базы. — С меня пирог.
— Како-ой пирог?
— Контрабандный!
Когда хохочущие светила подкатили, я их сразу запряг:
— Там почта и мой багаж. Осторожно — и не кантовать!
Неуклюже пожав руки в перчатках, занял место Леонова, пока тот перетаскивал тюк с письмами и бандеролями.
— О, как! — комически изумился Алексей Архипыч, присаживаясь на решетку багажника, и спросил с подковыркой: — Михаил Петрович, а это правда, что вы у нас член Политбюро?
— Еще не член! — рассмеялся я. — Кандидат только. Трогайте!
Краулер отозвался вибрацией, развернулся на месте и помчал, набирая скорость.
Меня спрашивали о чем-то, я отвечал «на автомате» — Залив Радуги стелился вокруг, удивительно плоский, с наметами реголита, а в небе плыла половинка яркой Земли, словно мяч в черной воде.
Посмеиваясь, старички-разбойнички умолкли, а оба краулера неслись по набитой колее, заворачивая от станции к Юрским горам.
Меня впервые за всё время покинуло нетерпение — сказочным было всё вокруг! Море Дождей за спиной, ясный земной свет, блестящие фигуры в скафандрах… Чудом больше, чудом меньше — какая разница? Я и так полон впечатлений, как бокал, в который перелили квасу!
И все же, стоило «ползунам» заехать в кольцевые пределы базы пришельцев, как у меня сбилось дыхание. Равнодушное время давно стерло всякие приметы цивилизации рептилоидов — там, по ту сторону галактики, — а здесь, на Луне, иной разум оставил свои следы.
Похоже, что встречающие испытывали нечто подобное — наушники доносили смущенное покашливание.
— Нам вниз, — буркнул Кудряшов, досадуя на слабость духа, и вся наша пятерка уместилась на площадке подъемника.
Секунда — и мы погрузились в тень. Мимо проплывали пологие пандусы, и я понял, что полной тьмы нет — резкий голубоватый свет пробивался снизу, не рассеиваясь.
— Это здесь!
Наклонные стены подлунного горизонта уводили к хаосу металлоконструкций в дальнем проеме, но человек в скафандре поворотил меня в сторону. Мельком я углядел нашивку: «В. Л. Янин».
— Вот! — выдохнул Валентин Лаврентьевич.
Я медленно обошел вертикальную связку шаров с отчеканенными буквицами по «экваторам», провел перчаткой по скользкому черному нутру левой кубической камеры, глянул в параболическое зеркало, занявшей почти весь объем правой. Качнул параболоид, и глухо спросил:
— Федор Дмитриевич, помните тот маленький отражатель из Шейтан-Кала?
— Мезовещество? — резво спросил Дворский.
— Похоже… На том уцелел лишь один зеркальный слой, да и то местами. Тем не менее он отражает луч мощного лазера и выдерживает температуры в сотни тысяч градусов. Да, мы предположили, что в веществе отражателя электрон нижней орбитали заменен искусственно стабилизированным мюоном… У мю-мезонов тот же заряд, но они в двести раз массивнее. Они ближе к ядру, соответственно, и энергия химической связи в веществе из мезоатомов выше. Проблема в том, что мюон живет всего лишь две миллионные доли секунды! Но исхитрились же как-то рептилоиды… Так… Где мой «сундук»?
Федор Дмитриевич с Борис Борисычем приволокли контейнер, и на следующие восемь часов я выпал из реальности.
Понедельник, 4 августа. Утро
Москва, проспект Калинина
Марина Исаева нащелкала код, и дверца сейфа клацнула, отворяясь. На полке лежала пухлая папка в неприметной картонной обложке. Дело «Ностромо».
«Росита» мягко улыбнулась. Уж какими путями ее сиятельство скопировать изволили сверхсекретный документ, лучше не допытываться…
Положив папку на стол, Марина уселась, и торопливо пролистала подшитые листы, густо фиолетовые от грозных печатей. Прежнее волнение нахлынуло, будто и не пропадало вовсе.
Двадцать девять лет тому назад она впервые встретилась с Мишей. При обстоятельствах далеко не романтичных, но помнится всё очень четко, резко, ясно…
А пройдет еще каких-нибудь пятнадцать лет… «Росита» скривила губы. «Каких-нибудь»! Да ей тогда будет под семьдесят!
Уняв скулящие мысли, она вернулась к папке. Что-то ей вчера показалось… Нет, не показалось.
Княгиня права — именно им предстоит совершить небывалое прежде. Переместить сознание пожилого Михаила Гарина в юного Мишу… Вот!
Дочка и внучка — Лея и Натали — будут заниматься папочкой и дедушкой… Елена уверяет, что скоро они сами придут к этой идее, их даже подталкивать не нужно. Время еще есть… Время…
Марина задумалась. Тогда выходит, что надо обязательно вводить в будущую операцию еще одну опергруппу — она отправится в тысяча девятьсот семьдесят четвертый, в Первомайск! Как именно произойдет пересадка «взрослой» личности в юного реципиента, «Росита» представляла себе очень смутно… Ну вот, уже ошибка!
Личность — это сумма, сознание плюс подсознание. И как раз подсознание пересадить методами «ментографии» невозможно — оно гормонозависимо и тесно переплетено с «заводскими настройками» тела. Поэтому произойдет пересадка «взрослой» памяти в мозг реципиента, а вот подсознание юного Миши останется прежним. И получится та самая химерическая личность, со всеми ее прелестями и изъянами, влекущая к себе, несмотря на семь лет разницы…
Марина нахмурилась, тряхнула головой, отгоняя назойливые мысли. Всё! Тема закрыта и опечатана.
Да и «ментография» пока лишь зачалась — этим занимаются Света Сосницкая, Наталья Ивернева и Василий Гарин…
«Васёнок!» — улыбнулась Марина.
Когда Лиза Векшина «по большому секрету» выдала, как в семье Гариных зовут Василия Михалыча, она долго смеялась. Этого огромного красивого человека — и Васёнком! Так по-домашнему, по-доброму…
Она задумалась. А что? Хм…
Кто лучше справится с «аутотрансплантацией сознания», кроме Васёнка? А ему в помощь — Талию… Она не откажется, это точно.
А спасти мир от возможной аннигиляции…
«Ладно, ладно! — нахмурилась Исаева. — Надо будет всё продумать досконально, учесть даже самый мелкий фактик! Время еще есть…»
Тот же день, позже
Луна, станция «Порт-Иридиум»
Вчера меня увели с базы, деликатно напомнив, что кислород в скафандре имеет конечный объем. Накормили, и спать уложили.
Проснулся я по естественной надобности, и не сразу сообразил, куда идти и как быть. А когда разобрался и утолил позыв, то заблудился, лишь со второго раза найдя свой спальный отсек. Долго лежал, крутился, приманивая сон, но мысли лезли и лезли в голову, лишая покоя.
Те здоровенные камеры на базе пришельцев можно как бы вынести за скобки — обычная керамика, пусть и хитро выделанная. Необходимо сосредоточиться на трех артефактах, не считая отражателя — готового изделия. Ну, или отремонтированного.
Во-первых, это тот усеченный конус над правой камерой. Сходство с душевой лейкой ему придают соты из маленьких трубочек-микроускорителей. Допустим, это мезонный генератор… Нет… Ну, тогда инжектор! А генерирует мюоны тот здоровенный шестигранник, который, во-вторых. В таком случае связка шаров является стабилизатором… В-третьих.
«Хм… Всё правильно, если сама версия верна! Тогда откуда на стенках обеих камер потеки? Плавилась керамика, легко выдерживавшая нагрев выше четырех с половиной тысяч градусов. И, потом, что проку от мезонного „душа“, если мюон не протянет и миллисекунды?»
