Игрок 2 (СИ) - Риддер Аристарх

— А мы что, куда-то спешим? — отвечаю ему. — Деберц — твоя игра. Преферанс — моя…

Фразу можно не договаривать. И так все вокруг понимают суть брошенного вызова.

— Садись за третьего, — командует Юра кому-то из зрителей.

Я без удивления узнаю Виктора из катрана, с которым я играл за Аллочкины драгоценности. Он держится так, словно видит меня в первый раз

— Ленинградка, по десять копеек за вист.

— Да хоть по рублю, — безмятежно заявляю я.

— Ну, давай по рублю.

Юрины глаза блестят азартом. Зацепил я его. Таких людей не на деньги ловят. Те им уже не слишком интересны. Их ведёт любопытство.

Первый раз я удивляю Юру, когда на восьмерной, он внезапно не добирает две взятки. Рука у него верная, и неспроста. Ведь раздаёт её третий участник, сидящий с нами «за болвана». То есть за игрока, сугубо подчинённого интересам Юры и самостоятельной игры не ведущего.

Но «болван», он болван и есть. Выложив нужную комбинацию Юре, о нас двоих он особо не думает.

А уж вистовать против своего «босса» тем более не решается.

Так что он, естественно, пасует. А я вистую в открытую, разделывая Одессита, как бог черепаху.

Он только удивлённо приподнимает брови, записывая себе шестнадцать в гору.

Затем следуют три круга беспощадных распасовок, которые начинаю я, и продолжают двое остальных игроков, уже беспощадно «выкладывая» колоду и стараясь посадить соперника.

Выныриваю из распасов тоже я, сыграв девятерную без козырей, против которой мои оппоненты даже не рискуют вистовать.

Юра становится серьёзным и играет крайне осторожно, я бы сказал «жлобски», безбожно занижая заявленную руку, словно знаменитый «начальник станции Жмеринка», и надеясь поймать меня на вистах.

Пользуясь этой осторожностью, я спокойно перебиваю его в торговле, и сыграв одну за другой три семерные, спокойно закрываю пулю.

А на следующем круге Одесситу приходит мизер. Приходит с моей раздачи, и тот недоверчиво смотрит в свои карты, потом на меня, и после снова в карты.

Мизер коварный, с одним окошком. То есть, закроет его Юра или нет, зависит от того, как распределились остальные карты у нас на руках, и в первую очередь, от прикупа. Он буравит глазами лежащие на столе две перевёрнутых карты, а затем машет рукой в духе «сгорел сарай, гори и хата».

Юре слишком хочется узнать, сможет ли он сыграть этот мизер, или нет. Выигрыш тут не так важен. Важно «досмотреть» розыгрыш до финала.

— Мизер, — заявляет он.

Прикуп затыкает подозрительную дыру в раскладе, и теперь на руках у Юры абсолютно не берущаяся комбинация. Мы безуспешно стараемся поймать его, давая насладиться торжеством. Ведь это, чёрт возьми, один из самых приятных моментов во всей игре. Когда твоя «рука» ложится, как по нотам, словно недостающие детали пазла, становясь частичкой всеобщей мировой гармонии.

В несколько раздач мы добиваем пулю и принимаемся за подсчёты.

— С вас пятьсот два рубля, — будьте любезны рассчитаться.

Только сейчас до Одессита доходит весь комизм ситуации. Пять сотенных бумажек, которые я проиграл ему в деберц, снова меняют хозяина.

— Ты хочешь сказать, что всё это просчитал⁈ — тычет он пальцем в пулю.

— Нет, конечно, — показательно удивляюсь я, — это ведь невозможно. Просто мне повезло.

— Наш человек! — Юра одобрительно хлопает меня по плечу, и народ вокруг отвечает дружным гулом. — А пойдём-ка мы пивка с тобой выпьем, — предлагает он, — не побрезгуешь?

— Категорически «за», — говорю.

Мы выходим из беседки и идём по Набережной. Никто из собравшихся не оборачивается нам вслед, словно мы вдруг растворились в воздухе. Юра ныряет в узкую улочку, мы проходим несколько домов до перекрёстка и упираемся в пивной ларёк с длиннющей очередью.

— Подожди, я сейчас, — кивает он на круглый уличный столик, рассчитанный на стоячего человека.

Насчёт «сейчас» я сильно сомневаюсь. Но Юре действительно это удаётся. Очередь уважительно расступается, а на двух случайно затесавшихся курортников сурово шикают, чтобы те не возмущались.

Главный картёжник Массандровского пляжа и окрестностей возвращается ко мне, сияя широкой, мальчишеской улыбкой, неся в одной руке две запотевшие пивные кружки, а в другой кулёк из газеты с солёной рыбной мелочью.

Мы, не спеша, делаем по первому глотку, и молча наслаждаемся чувством благости и расслабления, с которым прокатывается по организму свежайшее ледяное пиво.

— Решился, всё-таки? — спрашивает Юра.

— Решился,— киваю я.

— Ну, тогда за партнёрство, — он легонько стукается своей кружкой о мою.

— А когда игра? — спрашиваю я у него.

— Э-э… не спеши, — он щурится словно фокусник, готовый представить публике не только «чёрную магию», но и всё её «последующее разоблачение». — Надо сначала тебя к нему подвести. Точнее, сделать так, чтобы он сам к тебе подошёл. Репутацию тебе создать. Играешь ты хорошо… Красиво… Сегодня на людей правильное впечатление произвёл. Но чтобы слух о тебе пошёл дальше, надо не со «шпилевыми» играть, и не с фраерами пляжными. Нужно тебя выводить в «высшую лигу».

— Это как? — тут уже действительно удивляюсь я.

— Да намечается здесь человечек один, — Юра снова щурится, любуясь бликами солнца на своей кружке. — Такой человечек, что если ты с ним сыграешь, то вся Ялта будет мечтать с тобой за один стол сесть. Да что Ялта… Всё Черноморское побережье!

— Что же за человечек такой? — любопытствую.

Юра достаёт из кармана газету, разворачивает её и кладёт на стол.

Я смотрю на фотографию, и глаза у меня без преувеличения лезут на лоб.

— Да ладно⁈ — говорю, — Не может быть! Ты же сейчас не всерьёз⁈

Глава 5

В газете, которую показывает мне Юра, сразу в глаза бросается заметка: «В Ялте и Феодосии планируются съёмки художественного фильма 'Плохой хороший человек».

В составе съёмочной группы, которой написан через запятую, моё внимание привлекает только одна фамилия. Человек, которого без преувеличения знает весь Советский Союз, от генсека до последнего сопливого пацана — Владимир Высоцкий.

В это время Высоцкий находится в довольно странном положении. Официально он в опале. После того как 4 года назад советская пресса проехалась дорожным катком по его песням дворового и блатного содержания, Высоцкому не дают выступать с концертами, не издают его стихов, а самому явлению «бардовщины» или «менестрельщины» этакий хлёсткий ярлык вешают на всех романтиков с гитарами, после вольницы шестидесятых в стране активно перекрывают кислород.

В то же время Высоцкий — подлинно народный кумир. Его записи есть в каждой семье, его песни знают наизусть, им восхищаются, буквально носят на руках.

Он рок-звезда Советского Союза. Благодаря друзьям и поклонникам своего таланта, Высоцкий продолжает играть в театре и сниматься в кино, скорее вопреки, чем благодаря своей популярности.

И вот с этим человеком, судя по всему, Юра предлагает мне раскинуть картишки.

Да уж, действительно, ярче фигуры для рекламы молодого восходящего таланта Ялтинского преферанса не найти.

— Что заробел? — по-своему истолковывает моё молчание Юра, — не боись. Все мы люди, все мы по одной земле ходим и одним воздухом дышим. Артисты — они самые жирные фраера. Натуры творческие, увлекающиеся, денег у них, как у дурака фантиков, а спустить всё могут за одну ночь.

Что-то при этих его словах щёлкает у меня в голове. Какой-то факт укладывается в копилку сознания, но общей картинки пока не выдаёт.

Никакого смущения я не испытываю. Мне с разными людьми приходилось общаться, в какие только компании не заносили меня писательские знакомства. Хотя с Высоцким сталкиваться не приходилось. Я видел его только из зрительного зала, на спектакле «Пугачов» в роли Хлопуши театра на Таганке.

— «Проведите… проведите меня к нему! Я хочу видеть этого человека…»

Вся Москва говорила об актёре, беснующемся на сцене в кандалах, о его таланте, и я тоже был впечатлён. Но обыграть его за карточным столом — это, можно сказать, забавно.