И опять Пожарский - Шопперт Андрей Готлибович
Враги-то кончились, но началось совсем небывалое. Вместо того чтобы встать на колени и вознести молитву Деве Марии за избавление от татей, отрок стал перебегать, осматривая раненых, и добивать тех, кто, по его мнению, уже не жилец. Пан Заброжский и сам бы так поступил, ведь избавить умирающего от мук – дело праведное, но гораздо позже, и при наличии тех, кому можно это кровавое дело поручить – им и поручил бы. Боярич между тем добил троих тяжелораненых и приступил к лечению тех, кто был ранен легко.
Шляхтич сначала подумал, что он их пытать взялся. Всем известно: для того, чтобы рана не загноилась, её нужно прижечь раскалённым на огне железом и легко перемотать тряпицей. Что же делал княжич? Он долго, не обращая внимания на крики раненого, промывал рану хлебным вином, затем срывал какую-то траву, жевал её и, наложив эту кашицу на рану, туго перематывал заготовленными вчера кусками материи, пропитанными тем же хлебным вином.
Поразмышляв, пан Янек решил, что это, наверное, древний способ лечения ран, известный только князьям Пожарским. Известно, что род этот очень старый и ведёт своё начало от самого легендарного Рюрика, а тот, судя по былинам, знался с волхвами. Любивший узнавать всё новое лях не поленился, подошёл к Петру и стал помогать тому перевязывать раны, а заодно поинтересовался, что за траву прикладывает княжич к ране. Оказалось, обычный подорожник – трава, известная в Польше как бабка. Таких раненых, которым княжич решил оказать помощь, было четверо. Помогая отроку, Янек решил, что выбраны они правильно: раны хоть и глубокие, крови много натекло, но все поверхностные, внутренние органы не задеты, могут и выздороветь.
Закончив с ранеными, пан Заброжский отправился ловить коней, надеясь найти что-нибудь интересное в седельных сумках. А Пожарский теперь уже по-настоящему пошёл пытать пленных. Матка Бозка, что за отроки подрастают в Московии!
Потом был военный совет. Отрок опять собрал всех стрельцов в круг (странная манера!) и рассказал, что узнал от татей при пытке. В десяти верстах на полночь лежит село Мстёра, в нём сейчас тринадцать казаков, четверо из них – в дозорах. Сам атаман Иван Сокол и двое его подручных, скорее всего, бражничают. Ещё пять десятков казаков выступили в поход: тати решили покуситься на святое и разграбить женский монастырь в двух днях пути на восход. Отбыли они два дня назад и вернутся, наверное, не раньше, чем дня через три (день – на разграбление да дня два-три – на обратную дорогу, чай гружёные пойдут).
Пожарский предлагал, как стемнеет, напасть на село, по дороге вырезав дозоры. Пленные покажут, где стоят секреты и где в селе гулеванит атаман с ближниками. Их спящими повязать, убивать нельзя: те под пытками должны показать, где зарыли казну. Потом уже пройтись по селу и прибить оставшихся шестерых станичников, ну или, если повезёт, взять и повязать спящими. С военной точки зрения план был неплох. С другой стороны, он был просто чудовищный: не честная рыцарская схватка, а тихое подкрадывание в ночи, аки тати, и вырезание спящих. Нет, эти русские ни разу не рыцари. С ними нельзя воевать. Никаких законов чести не блюдут.
Оказывается, думал так не только он, пан Янек, но и ещё несколько стрельцов.
– То есть вы хотите помереть, сражаясь не с врагами отечества ляхами и шведами, а глупо погибнуть в стычке с татями, аки пьяницы в кабаке? – зыркнул на них отрок, и возражающие потупились.
Вопрос покоробил пана Заброжского: живя больше года среди московитов в спокойном Владимире, он уже стал забывать, что война идёт вовсю, поляки зорят пограничные городки, несколько раз уже королевич Владислав подходил к самой Москве, и сейчас он пробивается к ней снова. Он ещё не считал русских своими. Если вот этот отрок с сотней стрельцов попроворнее вмешается в затянувшуюся на десятилетие свару, поляки быстро закончатся. Спаси их, Матка Бозка.
Через полчаса обоз уже сворачивал на дорогу, ведущую к селу Мстёра. Пленных связали (вездесущий княжонок сам всех проверил и двоих перевязал понадёжнее), положили на телеги, раненых тоже связали, а ведь могли бы и заставить поклясться честью, что не убегут. Он бы, как шляхтич, так и поступил.
За обозом теперь шёл целый табун коней: два десятка пристяжных стрельцов и девять казацких. Пан Янек видел, как княжичу передавали монеты, найденные у татей, целый мешочек получился, не меньше двухсот рублёв. Вот это добыча! Как только Пожарский её делить будет? Пока тот молчал.
Рядом с княжичем на своём коньке ехал один из татей со связанными руками, он должен будет за версту до секрета предупредить отрока. Смотрелся казак на мелкой степной кобылке рядом с бояричем, восседавшем на дестриэ, откровенно смешно. Шляхтич почувствовал гордость за польских великанов, будто сам их выращивал.
Событие двенадцатое
Десятник стрелецкого полка Козьма Шустов считался одним из опытнейших в полку Афанасия Левшина. Всего ведь чуть больше седмицы назад он готовился с полком выступать под Коломну, осаждаемую ляхами. И тут ему передают приказ со всем десятком, да ещё и с десятком Афанасия Бороды, сопроводить сынка князя Пожарского в новые вотчины, в далёкий Нижний Новгород. Да беречь парнишку пуще глазу, бо тот больно горяч. С одной стороны, не меньше месяца дорога в оба конца, может, и отобьют к тому времени поляков, с другой – что он, нянька для сопливых княжат? И ведь так думал Козьма всего седмицу назад.
Это был не княжонок. Злой, хитрый, изворотливый, бесшабашный, удачливый их полковник Афанасий Левшин был дитём неразумным по сравнению с Петром Пожарским. Этот пацан был ловок как бес. Лучший, сколько себя помнил Козьма, кулачный боец в полку Фома Исаев продержался против отрока несколько ударов сердца, он летал по воздуху и сучил ножищами от одного прикосновения пацана. Потом княжич выиграл в поединке с двумя лучшими сабельными бойцами Владимира, да ещё и переманил одного с собой. Лях десятнику откровенно не нравился, прямо выплёскивался из него шляхетский гонор, но на первом привале Пожарский проверил того в деле, и на учебных саблях пан Янек легко уложил двоих лучших из стрельцов.
Сам бой с татями Афанасий почти и не застал. Из тридцать одного матерого бойца в живых, когда они подскакали, осталось семеро, и те уже сдались. По словам же участвовавших в бою получалось, что малец завалил восьмерых, а остальных принудил к сдаче. Про допрос и вспоминать не хотелось: так себя тринадцатилетние отроки вести не должны.
Сейчас они стояли в версте от казацкого дозора и ждали. Ждали, когда княжич вырежет секрет и подаст им знак трогаться дальше. Это был бред: не десяток стрельцов, а один отрок пошёл снимать, как он выразился, дозор. Десятник почему-то не сомневался, что Пожарский секрет вырежет. Ну, вот и сигнал.
Обоз тронулся дальше. Впереди – два десятка стрельцов с поляком, за ними – телеги с припасами, пленными и ранеными. Минут через пяток доскакали до рощицы у поворота дороги, дальше уже виднелось село. Сумерки уже сократили видимость до минимума, но дымки из труб, запах навоза, сносимый как раз в их сторону, и кукареканье петухов ясно указывали, что вот оно, село Мстёра. Казачков княжич не убил: застав сонными, оглушил и связал. Что только делать с такой прорвой пленных, коих уже больше полудюжины?
Пётр между тем дал команду всем спешиться и повёл троих ранее отобранных стрельцов за собой, сначала, правда, объяснив десятникам их задачу:
– Мы пройдём вдоль леса вон к той избе, – княжич указал на неказистую халупу. – К ней огородами примыкает вон тот большой дом местного старосты, в нём, по словам казаков, и расположился атаман с ближниками, их я возьму сам, мне не мешайте. Вы заходите вон в тот дом кузнеца, на отшибе, и узнаёте, где эти шесть казаков, в каких домах, идёте туда как можно тише. Можно татей сразу рубить, но если спят пьяные, то вяжите; больше чем по трое в дом не лезьте, только мешать друг другу будете.
И ушёл, слегка пригибаясь, вдоль леса.
Афанасий разбил свой десяток на тройки, одного стрельца как раз боярич и увёл. Дом кузнеца встретил тишиной, собака не брехала, значит, не было. Сам кузнец был на конюшне, задавал корм пегой кобылке. Увидев стрельцов с взведёнными арбалетами, перекрестился и выдохнул:
