Грегори Киз - Пушка Ньютона
Получается, что сродство, которое позволяет двум эфирографам переписываться через океан, еще более специфическое. Вибрация кристаллической пластинки нашего эфирографа и того, что в Англии, одинакова. Это значит, что только эти два аппарата могут переговариваться друг с другом. Такое возможно потому, что стеклодув вначале изготовляет кристалл, а потом разрезает его пополам.
Джеймс нахмурился:
– Должен быть еще какой-то способ, ну, отыскать сродство с другим, не парным кристаллом.
Бен вскинул голову.
– Я не думал об этом. – Он был поражен неожиданно высказанной Джеймсом мыслью. – Книга, которую я принес, это новая редакция «Начал». Если то, что ты хочешь, возможно, то способ должен быть описан в этой книге. Если я прочитаю, обязательно сделаю то, о чем ты просишь. – Бен ждал ответа брата, затаив дыхание.
Джеймс помолчал, затем, тяжело вздохнув, согласился:
– Оставайся здесь на ночь и запиши ту часть «Меркурия», которая должна прийти. Разложи листы, а я приду пораньше, ну и сам наберу шрифт. Тебя разбужу на час позже. Так хватит тебе времени-то эту книгу прочитать?
Бен кивнул.
– Мне чутье подсказывает, братишка, что я на верном пути. А коли так, то наше будущее обеспечено.
«Не наше, а твое», – про себя поправил его Бен.
– Ну, заканчивай сегодняшний набор – и свободен, читай свою книгу. Губбард ничего не будет отправлять раньше одиннадцати. А мне надо тут еще кой по каким делам сходить. – Джеймс поднялся и отряхнул пыль с колен. – Мы ух как много чего добьемся, Бен, коли будем работать без ругани и драк. Порой ты вселяешь в меня надежду, братишка. – Он надел свое светло-коричневое пальто и вышел из печатни. Вне всякого сомнения, направился назад в «Зеленый дракон».
На несколько мгновений Бена охватил безудержный восторг. Ему удалось получить разрешение на чтение книги! Хотя он в любом случае нашел бы для этого время. Но, кроме того, он чувствовал, что идея брата не так уж безнадежна. То, что Джеймс вынужден был обратиться к нему за разъяснениями, доказывало, что Джеймс не так уж много знает, если вообще знает хоть что-то, о ньютоновских законах сродства.
3. Адриана
Адриана, не дописав строчку, остановилась и прислушалась. Она не поняла, действительно ли кто-то скребся в дверь или это перо скрипит по бумаге. Когда звук повторился, она быстро собрала листы с расчетами и спрятала их в ящик стола. Поднявшись, бросила взгляд в зеркало и увидела, что ее отражение бесхитростно выдает смятение чувств: злость, вызванная необходимостью прятать свои бумаги, сплелась со стыдом и с каким-то тайным наслаждением. Это было лицо грешницы, с упоением творящей свой грех.
Адриана знала, ее любовь и преданность науке – не грех вовсе. Просто считалось, что молодая женщина не должна этим заниматься. Но скрывать свои занятия – это уже нечто постыдное, особенно если она не отваживается говорить об этом на исповеди.
Адриана не без колебания подошла к дверям. Скрестись в дверь – так было принято в Версале, но здесь не Версаль. Разве что пожаловал гонец из дворца?
– Кто там?
– Фацио де Дюйе, – ответил приглушенный голос.
– Сударь, только в Версале принято скрестись в дверь, – отозвалась Адриана, – в остальных же местах стучат.
– Да, конечно, – ответил Фацио. – Простите, я могу поговорить с вами?
– Можете, если вас сопровождает компаньонка, – ответила она, постаравшись придать голосу оттенок сожаления. – В противном случае, боюсь, обо мне пойдут дурные слухи.
– О да, дорогая, конечно, – ответил голос за дверью. – Минуту, мадемуазель.
Она вновь подошла к своему столу – проверить, нет ли там чего-нибудь, не предназначенного для постороннего взгляда. Сардоническая улыбка заиграла на ее губах, когда она перевела взгляд на кровать и увидела там открытые «Начала». Она спрятала маленькую рыбку, а громадного кита оставила на самом видном месте. Адриана быстро засунула книгу под матрац.
Как только ее серьезное увлечение математикой получит широкую огласку, карьере в Академии наук сразу же придет конец. Ведь только предыдущая должность секретаря королевы сделала возможным ее пребывание в стенах Академии. И только неустанное распространение слухов, будто ее интересы ограничиваются музыкой, мифологией и рукоделием, позволяет ей заниматься тем, что она любит больше всего на свете, а истинной любовью Адрианы были возвышенная четкость и гармония уравнений. Более того, если ее способности и знания привлекут всеобщее внимание, могут возникнуть ненужные вопросы: как ей удалось проникнуть в запретную для женщин обитель науки? нет ли в этом угрозы окружающим ее людям?
Адриана часто спрашивала себя, почему ее должны заботить окружающие, если им до нее нет никакого дела.
Фацио, вероятно, пришел с благодарностями за ходатайство перед королем. Он обязан ей несоизмеримо большим, чем полагает. Адриана, к несчастью, напомнила Людовику о себе как раз тогда, когда он, вне всякого сомнения, забыл о ней. Король всегда отличался непомерным аппетитом, а персидский эликсир взбодрил его жизненные силы. Хотя, пока жива была Ментенон, с придворными дамами он держал себя неизменно в рамках галантной любезности, относился к ним даже несколько по-отечески, включая и Адриану.
Но во время их последней встречи она уже не нашла того отеческого отношения к себе, как прежде. Что может в ней привлекать Людовика, она и представить себе не могла. Сила красоты всегда была для нее тайной за семью печатями. Когда она смотрела на себя в зеркало, она не видела красавицу, а лишь длинные черные как смоль волосы, кожу, слегка смуглую – давала о себе знать испанская кровь матери, – и глаза цвета спелых маслин. Она видела хрупкое и немного нескладное тело, как у девочки-подростка, несмотря на ее двадцать два года. И еще, как ей казалось, – слишком большой нос.
Тем не менее король находил ее привлекательной. И хотя она всеми силами упиралась и не хотела этого признавать, женская часть ее души была польщена. В конце концов она нравилась не кому-нибудь, а королю! В прошлом, в течение долгого времени, о котором Адриана вспоминала со стыдом, она мечтала стать любовницей короля. Хотя потом она поняла, что быть его любовницей – это не столько счастье и благо, сколько проклятие и горе.
В дверь на сей раз постучали, и Адриана со вздохом подошла к порогу. Она знала, что и Фацио выказывает ей свое расположение, но в роли возлюбленного представить его не могла.
– Да?
– Простите, мадемуазель, – послышался за дверью голос Мари д'Аламбер, смотрительницы женского отделения Академии, – господин Фацио де Дюйе желает поговорить с вами.
– Благодарю вас, мадам, – ответила Адриана и открыла дверь. – Я с удовольствием приму господина де Дюйе.
Фацио с явным наслаждением пил предложенный кофе.
– Мадемуазель, вы оказали мне неоценимую услугу. Король не только принял меня, но и разрешил мне набрать штат помощников и выделил деньги на осуществление моего проекта.
– Рада слышать это, – ответила Адриана. Де Дюйе был не так уж плох, может быть, некоторой доли светского лоска ему и недоставало, но зато он – отличный математик. Внимательно изучив его работы, она поняла, что он когда-то учился у самого Исаака Ньютона. К тому же де Дюйе без стеснения пользовался ее способностью работать с книгами, что давало ей возможность свободно посещать королевскую библиотеку. В действительности де Дюйе столь часто обращался к ее услугам, что она, можно сказать, стала его личным секретарем. Это открывало Адриане доступ на лекции выдающихся ученых. Она даже могла посещать собрания, и все эти немыслимые для молодой женщины свободы не вызывали общего осуждения или порицания. Нужно было только притворно вздыхать, показывая, как это все отчаянно скучно…
Конечно, в ее негласные обязанности также входило укреплять дух де Дюйе, подавая ему призрачные надежды, но, слава богу, это было не особенно обременительно.
– Хотя я ничего не понимаю в вашей работе, но она мне кажется очаровательной, – любезно заметила Адриана.
– Если бы вы захотели, моя дорогая, вы бы разобрались, – заверил ее Фацио. – Вы совсем неглупая женщина. По правде сказать, я думаю, у вас больше ума, чем у некоторых членов Академии. Адриана поднесла руку ко рту.
– Прошу вас, месье, не говорите таких вещей, – выдохнула она. Мадам д'Аламбер сидела в каких-нибудь двадцати шагах от ее комнаты, и Адриана боялась, что она, как чуму, разнесет эту сплетню.
– О, я поставил вас в неловкое положение, простите, я вовсе не хотел этого, – принялся извиняться Фацио. – Но я пришел не просто выразить благодарность и польстить вам. Я пришел предложить вам работать со мной вместе.
– Сударь?
– Мне выделили деньги на помощников, и мне нужен человек, который бы осуществлял переписку с моими коллегами посредством эфирографа. Вы когда-нибудь работали с такими машинами?