Тим Пауэрс - Гнёт ее заботы
Кроуфорд покорно проследовал в свою комнату, где сполоснул лицо в стоящем на туалетном столике тазу, но затем выбрался обратно в коридор и прокрался к двери Джулии. Она ответила на его стук и, несмотря на свадебные приготовления, оказалась одна, и все еще, по воле случая, была одета в зеленое хлопковое платье. Со снятыми туфлями она казалась даже ниже чем обычно, что делало ее цветущие формы и стройную талию еще более потрясающими. Ее длинные каштановые волосы были все еще слегка влажными после недавнего купания.
― Ты почти на целый день опоздал, ― сказала она, после того как его поцеловала. ― Что случилось? Колесо сломалось?
― Задержался из-за сложных родов, ― ответил Кроуфорд. ― Пациентка благотворительного отделения ― семья отвезла ее в больницу только после того, как повивальная бабка допустила почти роковую оплошность. Он уселся на широкий подоконник. ― Я кстати только что повстречал снаружи твою сестру. Она действительно выглядит не слишком хорошо.
Джулия села рядом и взяла его за руку. ― Ох. Бедная Джозефина просто расстроена, что ты увезешь меня отсюда. Я тоже лишусь ее, но у меня своя жизнь. А она должна… стать наконец Джозефиной. Джулия пожала плечами. ― Кто бы это не оказался.
― Думаю, у нее снова неприятности. Сколько она уже использует этот механический трюк?
― Ох, пожалуй, с самого детства. Однажды, когда мы были детьми, она спросила меня, что я делаю, чтобы ночные страхи не могли до меня добраться, когда я лежу в постели. Я спросила ее, что делает она, и она ответила, что раскачивается туда-сюда, словно рычаг помпы или часовой механизм, или что-то в этом роде, так что страхи говорят себе, ― Джулия перешла на низкий голос, ― ррр, это не человек, это не добыча ― это какое-то устройство. Джулия печально улыбнулась.
― Тем не менее, она только что делала это во дворе, когда отец упомянул вашу мать. Вряд ли она решила, что ночные буки подбираются к ней.
― Нет, она больше не боится призрачных существ, бедняжка. Теперь она просто выполняет свой механический трюк, когда случаются вещи, которые она не может вынести. Думаю, она решила, если Джозефина не может выдержать то, что сейчас происходит, лучше всего, если Джозефина прекратит существовать, на некоторое время, пока все не закончится.
― Боже. Кроуфорд посмотрел в окно на солнечную листву, одевающую ветви высоких деревьев. ― Разве… я хочу сказать, ты и твой отец… вы пытались помочь ей преодолеть это, то, что случилось с ее, с вашей матерью? Потому что…
― Конечно, мы пытались. Джулия всплеснула руками. ― Но это не помогло. Мы всегда говорили ей, что смерть моей матери ― не ее вина. Но она не хочет даже слушать. С тех пор как она была маленькой девочкой, она одержима идеей, что именно она убила ее.
Кроуфорд посмотрел в окно на идущую от крыльца дорожку, где он впервые увидел Джозефину и покачал головой.
― Мы действительно пытались помочь ей, Майкл. Ты знаешь меня, ты знаешь, я хочу ей помочь. Но все бесполезно ― только попытайся представить себе, через что мы прошли, живя с ней! Святый Боже, во время своих приступов она вдруг начинала считать себя мной. Лишь несколько лет как это закончилось. Это было так унизительно. Она носила мою одежду, навещала моих друзей. Я… не могу описать тебе, что я чувствовала. Ты, должно быть, общался в юности с молодыми девушками, и знаешь, как легко ранить их чувства! Честное слово, по временам я даже подумывала, что мне следует убежать, завести новых друзей где-нибудь еще. Ну и, конечно, мои друзья забавлялись потом, притворяясь, что принимают меня за нее.
Кроуфорд понимающе кивнул головой. ― Как думаешь, она не собирается проделать это сегодня? Он вздрогнул от мысли, что Джозефина устроит какую-нибудь сцену, воображая, что она его жена.
Джулия засмеялась. ― Вот бы драма разыгралась, верно? Нет, я, в конце концов, прекратила это. Однажды, когда она решила снова побеспокоить моих друзей, я последовала за ней и столкнулась к ней лицом к лицу. И даже тогда она с минуту или около пыталась продолжать свое… притворство. Мои друзья чуть не лопнули от смеха. Мне было сложно сделать это, унизить нас обеих таким образом, но это сработало.
Джулия поднялась и улыбнулась. ― Тебе, кстати, не положено здесь сейчас находиться ― брысь и начинай одеваться, чувствую, мы довольно скоро увидимся.
* * *
Свадьба состоялась в девять часов вечера в просторной гостиной Кармоди, где невеста и жених преклонили колени на положенные на пол подушки. В течение почти всей церемонии предзакатное августовское солнце скользило сквозь западные окна и высекало золотые и розовые искры в выстроившихся на полке хрустальных фужерах. После того как опустились сумерки и слуги принесли лампы, священник вверенной ему властью объявил Майкла и Джулию мужем и женой.
Джозефина была удивительно бесстрастной подружкой невесты. В этой части торжества они с Бойдом должны были сходить на кухню и вернуться обратно, Джозефина с овсяной лепешкой, а Бойд с деревянной чашей крепкого эля. Чаша должна была быть пущена по кругу, после того как Кроуфорд сделает первый глоток, а Джозефина должна была церемониально разломить лепешку над головой Джулии, символически обеспечивая Джулии плодовитость и даруя удачу гостям, которые подберут крошки с пола[47].
Но, когда Джозефина держала маленькую лепешку над головой Джулии, она уставилась на нее на мгновение, а затем опустила ее, и, присев, осторожно положила на пол. ― Я не могу разломить ее пополам, ― тихо, словно самой себе, сказала она, а затем медленно пошла обратно на кухню.
― Да, с детьми, похоже, не срослось, ― сказал Кроуфорд в наступившем молчании. Он отхлебнул немного пива, и спрятал замешательство за гримасой блаженства. ― Хорошие у них здесь пивовары, ― по секрету сообщил он Бойду, передавая ему чашу. Хвала небесам, что ей доверили нести лепешку, а не чашу.
На самом деле, Кроуфорд хотел иметь детей. Его первый брак не принес потомства, и он надеялся, что проблема крылась в бедной Кэролайн, а не в нем… и не хотел верить слухам, что Кэролайн была беременна, когда дом, в котором она жила, сгорел дотла, так как к тому моменту он уже целый год даже не разговаривал с ней.
В конце концов, он ведь был акушером — an accoucheur — и, несмотря на те два года, что он провел, штопая раны и отпиливая раздробленные конечности моряков Его Величества во время войн с Испанией и Соединенными Штатами, его призванием было принимать роды. Хотел бы он, чтобы о матери Джулии тогда позаботился кто-нибудь с его уровнем квалификации.
Сложные роды в больнице Святого Георгия заставили его и Бойда упустить экипаж, который они заказали заранее на юг от Лондона, и пока они дожидались следующего в баре на постоялом дворе[48], Бойд раздраженно спросил его, почему, после всего замудреного хирургического обучения, его угораздило связать свою карьеру с областью медицины, которая не только заставила его опоздать на свою свадьбу, но с которой «старые бабки и так прекрасно справляются уже тысячи лет».
Кроуфорд попросил принести еще один кувшин, снова наполнил свой бокал, и попытался объяснить.
― Во-первых, Джек, они не так уж «прекрасно» с ней справляются. Для большинства будущих матерей было бы лучше родить вообще без чьей-либо помощи, чем рожать с повивальными бабками. Меня обычно вызывают только после того, как повивальная бабка допустит какую-нибудь ужасную ошибку, и некоторые картины, которые я там застаю, заставили бы побледнеть даже тебя. Да, даже тебя с твоими шрамами, оставшимися после Абукира и Трафальгара. К тому же, все по другому, когда речь заходит о жизни младенца. Это человек, о котором… о котором, знаешь ли, не выдумаешь никаких ну-по-крайней-мере. «Ну, по крайней мере, он знал, на что шел, когда подписывался на это» или «Ну, по крайней мере, если кто-либо заслужил этого, то точно он» или «Ну, по крайней мере, с ним была его вера, поддерживающая его в эти трудные минуты». Это человек, который не может видеть, осознавать или соглашаться с чем-либо, но он сможет, дай только время ― и вот почему нельзя удовольствоваться просто высоким уровнем выживаемости, как это устроило бы тебя э-э… ну, например, с рассадой помидоров или приплодом породистой собаки.
― Думаю, ― сказал Бойд, ― люди все же скоро поумнеют и все образуется. Этого действительно достаточно чтобы занять всю твою жизнь?
Кроуфорд прервал тираду, чтобы осушить бокал, и потребовал принести еще кувшин. ―Э-э… да. Да. Обыкновенное застарелое ханжество ― вот что сохраняет такое первобытное положение вещей. Это оно сделало запретной зоной джунгли, непроходимые дебри, которыми поросла эта область медицины. Даже теперь доктор ― если он мужчина ― может обычно принимать роды, только если роженица накрыта простыней. Он должен сделать все возможное на ощупь, вслепую, поэтому довольно часто он перерезает пуповину в неправильном месте, и мать или ребенок умирают, истекая кровью. И никто до сих пор даже не попытался выяснить, какие виды продуктов будущей матери следует есть или не есть, чтобы ребенок родился здоровым. А вся чертова «литература» на эту тему ― просто сборище дурацких гипотез, суеверий и ошибочно занесенных в каталог ветеринарных записей.
