Павел Дмитриев - Разбег Пандоры
— Только это уже не планирование выходит, а… — Косыгин на секунду замялся, припомнив рассказы Петра, и все же решился отойти от привычных догм. — Регулирование!
— В смысле? — поразился Глушков. — Это как в системах автоматики что ли?
— Примерно! Ну тебе лучше знать, как это будет работать.
— Выходит… — Глушков поднял глаза к далекому потолку, и отрешенно посмотрел сквозь великолепный хрусталь люстры времен царя-освободителя[38]. — Не надо особой точности, и контролировать придется всего несколько сотен, максимум тысяч интегральных показателей. Зато высокая скорость выдачи управляющих воздействий… В смысле, рекомендаций для руководителей.
Виктор Михайлович снова замер, не донеся чашку до стола.
Эту минуту Премьер использовал, чтобы прикинуть, насколько рассмотренный вариант укладывается в коммунистическую идеологию в общем, и в частности – постановления мартовского и сентябрьского Пленумов 65-го года.
Первая задача, а именно перевод руководства промышленностью обратно на отраслевой принцип, с образованием союзных министерств, решена удивительно гладко. За какой-то год министерства вернули себе контроль над большинством заводов. Хорошее доказательство правильного и осмысленного характера реформ. Тут очень удачно все сложилось, теперь есть система, которую можно централизованно «регулировать». Если, конечно, Глушков сможет ее создать[39].
Продвижение хозрасчета как основного принципа социалистического производства вообще являлось косметической надстройкой, позволяющей заинтересовать работников предприятия не только в самом выполнении плана, но и в эффективности процесса. Дали директорам возможность за счет прибыли формировать фонды развития производства, жилищного строительства, и прочий соцкультбыт. Кроме того, через формирование встречных планов предприятиям заметно добавили права по формированию номенклатуры, еще более сократили количество директивных плановых показателей.
Более никаких принципиальных вопросов экономическая реформа 1965 года не решала. После разговоров с гостем из будущего Косыгин понимал это совершенно отчетливо. Даже Вознесенский в 1949 году, будучи председателем Госплана, делал более смелое предложение – дать право руководителям предприятий продавать на рынке товаров на 3–5 % от стоимости произведенной ими продукции. Но повторять его путь желающих в ЦК было мало.
Что до основных положений коммунистической теории… Косыгин за сорок лет успел пережить столько поворотов, что переход от планирования к регулированию казался не слишком значительным изменением. Для объяснения идеологам даже не придется напрягаться, есть готовая формула: «при росте социалистической сознательности управляющих кадров у партии появляется возможность перейти к более эффективным и гибким методам руководства народным хозяйствам. Больше подлинной инициативы на местах, товарищи!».
— Есть только одна проблема. — Переварил очередную порцию информации академик. — Цены неправильные.
— Это как?! — удивился Алексей Николаевич. — В каком смысле?
— Они математически необоснованные. И сложные в расчете, памяти на ЭВМ много займут.
— Ну ты даешь! — Косыгин рассмеялся мелким стариковским смехом. — Не в бровь, а в глаз!
— Почему? — на этот раз не понял Премьера Глушков.
— Сейчас как раз Совмин в большом секрете разрабатывает новые оптовые цены.
— И каким будет принцип их формирования?
— Еще и принцип тебе вынь да положь! Впрочем…
В СССР, из-за отсутствия рынка, цены были установлены в незапамятные времена приказом Совмина и ЦК ВКП(б). Когда-то кто-то придумал по стандартному русскому способу «пальцем в небо», потом долго и мучительно правили результат. Кто-то жаловался и требовал увеличить, другие, наоборот, писали просьбы о снижении. Полностью цены обновляли последний раз в 52-м году. За более чем десять лет накопилась целая кипа корректировочных коэффициентов и поправочных таблиц, что резко усложняло народно-хозяйственные расчеты.
Но теперь, в отличие от всех прошлых «реформ», экономисты предлагали внедрить расчет от себестоимости, что должно было достоверно выравнять накопившиеся в экономике дисбалансы. Понятно, что при всей внешней научности, метод имел в своей основе умозрительную базу, опирающуюся в конечном итоге на «принятые за негласный эталон» зарубежные цены базовых ресурсов. Но ничего более совершенного советская наука придумать не смогла, да и не нужно это было по большому счету[40].
— Будет тебе, Виктор, математический расчет цены от себестоимости продукции, с учетом норматива рентабельности.
— Но тогда зачем вообще нужно устанавливать цены?! — немедленно возразил Глушков.
— И правда… — от такого вывода Косыгин на мгновение оторопел. — Не, ты не путай! Себестоимость на разных заводах может быть отличаться. Или даже норматив по министерствам. Да что там, у нас на многие социально важные продукты установлены полностью искусственные цены.
— А это нельзя это упорядочить с помощью более общих коэффициентов? Хотя у вас, вероятно, много разных тонких политических моментов учтено при расчете.
— Теоретически реально… — пришла очередь задуматься всерьез Косыгину. — Налог с оборота[41] на предметы роскоши, типа водки, золота и меха уже установлен. Дотации на хлеб и молоко отдельно не прописаны, но это технический вопрос. Думаю, тут скрывать нечего, советский народ поддержит подобную политику коммунистической партии.
— Математика наука точная… — улыбнулся Глушков. — Но на самом деле для реального регулирования в технике всегда используются усредненные данные.
— Зато в бухгалтерии «сколько нужно, столько и будет»… — пошутил в ответ Косыгин. — Может быть ты прав, зачем нам отдельно устанавливать цены? Если они все равно жестко привязаны к себестоимости плюс-минус пара процентов?![42]
Собеседники замолчали. В кабинете уже слегка стемнело, но люстру никто не включал. Каждый думал о своем, рассмотренные за несколько часов вопросы вполне тянули на небольшую революцию в области управления одной шестой части суши. Или на расстрельную статью, если вспомнить времена всего лишь десятилетней давности.
— Весь чай выпили, — наконец подвел итог Косыгин. — Давай закончим на сегодня. Ты сможешь подготовить свой черновой вариант решения до конца недели?
— Постараюсь, Алексей Николаевич. Только в самом общем виде, серьезно тут надо не один месяц думать. — Глушков с силой потер ладонями лицо, и добавил: – все планы перевернули. Но мне кажется, в лучшую сторону!
— Да! — вдруг вспомнил Алексей Николаевич. — Отчет считай секретным. Думаю, с ним имеет смысл ознакомить только членов ЦК. Так что срочно сдавай все материалы в канцелярию Президиума[43] и делай соответствующие выводы.
* * *После съезда в СССР наступило затишье в несколько месяцев. Ведь готовились загодя, все что могли – запустили в космос, построили, сдали, закончили. Фильмы выпустили в прокат, книги издали, по открытиям отчитались. Значительные достижения записали в подарки к съезду. Обычными привычно прикрылись перед обкомами и горкомами. А тут еще и лето наступило… На крымских госдачах было не протолкнуться от поправляющих нервы партаппаратчиков и прочих видных деятелей науки и культуры.
Лучший переговорщик и снабженец страны, Анастас Иванович Микоян никак не мог привыкнуть к новой роли Генерального Секретаря ЦК КПСС. Чуть не полсотни лет в тени более сильного лидера невольно наложили свой неизгладимый отпечаток[44]. Но положение обязывает. Свою роль арбитра в отношениях Шелепин-Брежнев Анастас Иванович осознавал прекрасно, опыта старому коммунисту было не занимать. Присутствовало и понимание, что влияние «союза противоположностей», как называли за глаза Шелепина-Косыгина-Воронова, вполне может хватить не только для смещения высокого поста, но и вообще, для отправки на пенсию. Если не хуже.
Нужно было лавировать между сложившимися центрами силы в ЦК, любой ценой сохраняя дистанцию от любого из них. Конечно, идеальным был бы вариант постепенного усиления собственного влияния, и быть может, обретение реальной власти. Мечта оказалось необыкновенно близкой. Но Анастас Иванович не питал иллюзий, на восьмом десятке сколачивать свою группу поздно[45]. Да и компромата многовато скопилось у «соратников», начиная от чудесного спасения из роли «27-го бакинского комиссара[46]» и организации продаж ценностей Эрмитажа, до подписей под расстрельными списками времен Иосифа Виссарионовича. Последнее было не слишком страшно при Хрущеве, то поколение партаппаратчиков физически не могло миновать кровавой карусели. Но «комсомольцы» в ней практически не успели принять участие, а документы на этот счет в ведомстве Семичастного водились поистине «убойные».
