Игорь Емец - Спецагент спецотдела ОГПУ-НКВД. Миссия во времени
Полковник выждал паузу и внимательно оглядел бойцов своего отряда. Никто из них не проронил ни единого слова…
Пока шли последние приготовления к выступлению, Иван зашел в одну из комнат, в которой сквозь приоткрытую дверь он заметил стоявший на столе телефон с высокими «рожками». За столом, что-то писал, низко склонив голову, подпоручик. К своему удивлению, Иван узнал в нем своего друга Бориса Скворцова, с которым они всего несколько недель назад тепло распрощались после посещения ресторана «Прага»:
— Привет, Скворец! И ты здесь?
— Да, как видишь!
— А как ты здесь оказался?
— Только я попал на фронт после нашей недавней встречи, как меня тут же ранили, к счастью легко. Вот и получил внеочередной отпуск домой. Хотел немного подлечиться и отдохнуть, а война уже и здесь началась… Ну, сам знаешь. Но я-то человек военный, мне, как говорится, положено! А ты-то что здесь делаешь?
— Не могу, знаешь ли, спокойно сидеть дома, когда решается судьба Отечества. Слушай, можно от тебя позвонить родителям?
Борис молча кивнул на телефонный аппарат.
Едва Иван набрал хорошо знакомый ему пятизначный номер, как на противоположном конце провода тут же сняли трубку. Вполне вероятно, что там уже давно ждали звонка. Сразу же раздался взволнованный голос матери:
— Алло! Кто это?
— Это я, мама!
— Ты где? Немедленно домой!
— Мы тут всей нашей компанией решили поехать на дачу в Никольское. Поезд отходит с Курского вокзала через пятнадцать минут…
— Какая еще дача в такое время!
— Да вот решили погостить у Кеши Кузьмичева с нашего курса. Ну, веснушчатый такой, рыжий. Ты же его знаешь…
— Немедленно домой!
Понимая, что дальнейший разговор лишен всякого смысла, Иван сделал вид, что связь оборвалась:
— Алло! Алло! Мама! Ничего не слышно!..
Положив трубку, Иван распрощался с Борисом, и направился к своему отряду, который уже начал строиться во дворе…
* * *Здание градоначальства располагалось совсем недалеко от Александровского училища. В обычной ситуации Иван преодолел бы расстояние между ними неспешной походкой от силы минут за пятнадцать-двадцать. Однако в сложившейся ситуации добраться до назначенного рубежа обороны оказалось не так-то и просто. Бульвары насквозь простреливались большевиками, поэтому во избежание потерь отрядам добровольцев приходилось добираться по относительно безопасным Крестовоздвиженскому и Кисловским переулкам сначала до площади у Никитских Ворот, а уже от нее пробираться дальше в зависимости от обстоятельств.
Когда отряд выдвинулся из хитросплетения Кисловских переулков к Большой Никитской улице, с чердака одного из домов на противоположной стороне улицы раздался одиночный выстрел. Иван сначала даже не понял, что именно произошло. Он только успел заметить, что у шедшего впереди его незнакомого студента-путейца слетела с головы форменная фуражка с молоточками и, описав немыслимый пируэт в воздухе, шлепнулась на землю. Через секунду замертво упал и сам студент, которому пуля попала в голову. Сопровождавшие отряд два юнкера залегли за пулемет, и прошлись длинной очередью по чердакам. Ответных выстрелов больше не последовало…
Смерть пускай и незнакомого, но уже успевшего стать для тебя близким человека по той простой причине, что в час грозных испытаний он оказался вместе с тобой по одну сторону баррикад, подействовала на всех угнетающе, хотя никто старался и не подавать виду.
Когда проходили мимо кинотеатра «Унион», Иван заметил, что юнкера превратили его в настоящую крепость. На крыше были установлены бомбометы, а из амбразур окон, заложенных мешками с песком, выглядывали дула пулеметов. Все пространство между Никитским и Тверским бульварами по всем правилам фортификационного искусства было перекрыто окопами с блиндажами, перед которыми было протянуто несколько рядов колючей проволоки.
В глубине Леонтьевского переулка отряд опять попал под обстрел. Правда, выстрелы были одиночными и прицельными, видимо, большевики стреляли издалека. Но на всякий случай полковник Гаврилов скомандовал:
— Разбиться в цепь, держать дистанцию друг от друга пять-десять метров, передвигаться вперед короткими перебежками.
Вскоре добровольцы оказались перед зданием градоначальства, не понеся больше никаких потерь. Их там уже с нетерпением ждали, и приветствовали радостными возгласами. Из рассказов юнкеров и офицеров стало известно, что еще накануне вечером к наглухо закрытым железным воротам градоначальства подходили большевики и требовали его немедленной сдачи. Получив отказ, они всю ночь вели по зданию винтовочный и пулеметный огонь…
Словно в подтверждение их слов вскоре начался новый обстрел. Тем самым большевики устроили прибывшему пополнению самое настоящее боевое крещение. С жалобным звоном начали разлетаться пока еще остававшимися целыми стекла. Студенты, в том числе и Иван, залегли под окнами в большом зале на втором этаже, и стали стрелять, почти не целясь, в направлении домов на противоположной стороне бульвара. Лично он никого из противников разглядеть так и не смог, поэтому не был уверен, попал ли он хоть в кого-нибудь. От возбуждения и ощущения опасности кровь буквально кипела в нем. Вскоре несколько студентов получили ранения разной степени тяжести, и их отнесли в подвал. Но оказывать им медицинскую помощь было некому и нечем.
Спустя еще пару минут шальной пулей, попавшей ему прямо в сердце, был сражен однокурсник Ивана Юра Петровский, живший в одном из сретенских переулков. Стоя над его телом, Иван с горечью размышлял о том, что судьба человека воистину непредсказуема. Он невольно вспомнил о том, как они сидели на занятиях, вместе в веселой студенческой компании отмечали в этом году Рождество и прочие мелочи, из которых, по сути дела, и состоит вся наша жизнь. И вот теперь он лежит здесь холодный и бездыханный. Скорее всего, что Юрка даже представить себе не мог, что окончит свои дни подобным образом.
Но долго предаваться горестным мыслям ему не дали большевики. Как вскоре выяснилось, спорадический обстрел с противоположной стороны бульвара был просто цветочками по сравнению с тем, что добровольцев ждало впереди. Через некоторое время сочувствующие большевикам солдаты выбили юнкеров из Страстного монастыря и заняли господствующий над всеми окрестностями дом Нирнзее — Рубинштейна, расположенный на пересечении Тверской улицы и Тверского бульвара. Затем они установили на его верхних этажах пулеметы, как раз там, где раньше располагались известные на всю Москву кафе «Крыша» и «Театр миниатюр с музыкой», и оттуда начали поливать свинцом здание градоначальства.
Его защитники оказались буквально в мышеловке, отрезанные от всего внешнего мира. Около полудня обстрел здания начался с трех сторон. На головы оборонявшихся посыпались осколки стекла и куски кирпича, известковая пыль запорошила глаза, кроме того, она забивалась в горло и легкие, что крайне затрудняло дыхание. Студенты и юнкера вели ответный огонь, хотя иногда просто не могли поднять головы. Временами пули летали так густо, что казалось, ими был просто нашпигован воздух. Нервы у добровольцев были напряжены до предела.
Большинство людей устроено так, что в такие тревожные минуты им хочется думать о чем-нибудь хорошем. Иван невольно вспомнил о том, как несколько раз на Тверской улице он встречал очень красивую, элегантно одетую девушку, от которой он просто не мог оторвать завороженного взгляда. Наконец, однажды он набрался смелости, и подошел к ней. Спросив что-то невпопад, он затем неожиданно выпалил:
— А как Вас зовут?
Девушка смутилась, но ответила:
— Оля Пчельникова.
Обычно бойкий на язык, Иван на этот раз словно потерял дар речи, и так и не смог выдавить из себя ничего внятного. Девушка улыбнулась и ушла…
Приятные воспоминания были прерваны начавшимся штурмом. Сначала большевики попытались атаковать здание в лоб. Несколько десятков солдат подобрались к нему вплотную, намереваясь забросать защитников ручными бомбами. Но, понеся большие потери, они вынуждены были отступить. Затем была предпринята попытка штурма с тыльной стороны. Ее удалось отбить с помощью пулемета юнкеров, без устали строчившего вдоль Большого Гнездниковского переулка. Перестрелка продолжалась до самого вечера, временами немного стихая, затем разгораясь вновь.
Уже в полной темноте защитники градоначальства собрались на общее собрание. На нем, в первую очередь со стороны милиционеров, стали раздаваться призывы к сдаче. Они уже явно жалели, что ввязались в столь опасное дело. Юнкера и студенты им возражали, доказывая, что своим сопротивлением они отвлекают на себя крупные силы большевиков, которые они могли бы использовать на других участках, и заявляли, что готовы сражаться дальше.
