Дмитрий Шидловский - Враги
Вообще, все, что не касается Северороссии и соседних с ней стран, шло до скучного в соответствии с нашим вариантом истории. Так вот, в тысяча семьсот двадцать первом году эти три державы нанесли Швеции сокрушительное поражение. Речь Посполитая очистила свою территорию от шведских войск. Северороссия заполучила всю Финляндию. А вот Россия получила выход к морю через Латвию и… не поверите. Петр Первый сделал своей столицей Ригу. Впрочем, полагаю, это спасло немало жизней, если вспомнить, сколько народу в нашем мире погибло на строительстве Петербурга. Как и у нас, Петр помер в тысяча семьсот двадцать пятом. Но здесь он успел выдать свою дочь Елизавету за наследника северорусского престола. Это и создало почву для дальнейшей интриги. Когда в тысяча семьсот сорок первом году в результате очередного дворцового переворота был свергнут малолетний царь Иоанн, а с ним и власть Бирона, именно Елизавета оказалась самым вероятным наследником. Но она к тому моменту была вдовствующей королевой Северороссии. Последовала длинная цепь переговоров и интриг, в ходе которых Россия и Северороссия вступили в унию.
Как им удалось объединиться, ума не приложу. В России был крепостной строй, Северороссия крепостничества и не ведала. Россия была абсолютной монархией, Северороссия — конституционной, где пять составляющих ее земель: Ингрия, Псков, Новгород, Эстония и Финляндия — имели большие возможности в самоуправлении. Но с тех пор, начиная с Елизаветы, самодержцы российские стали именоваться императорами Всероссийскими, королями Североросскими. При этом где-нибудь в Торжке они могли казнить и миловать по своему усмотрению, а уже в Старой Русе приговоры выносил только независимый земский суд. Столицей унии, как вы уже узнали сами, стал Петербург. Далее внешняя политика империи складывалась по нашему варианту истории. Столицу, кстати, из Риги в Москву вернул еще Петр Второй. Так что в унии официально было две столицы. С подобным положением дел одним ударом покончил Николай Первый. Отметив столетие унии в тысяча восемьсот сорок первом году, он своим указом ввел королевство Североросское в состав Российской империи. Все права самоуправления земель были уничтожены, дума распущена; столицей империи, впрочем, был провозглашен Петербург. Наверное, Николаю не хотелось переезжать. Все царские резиденции, между прочим, здесь в наличии, включая Петергоф, Павловск, Царское Село и Ораниенбаум. А вот Гатчина построена еще гроссмейстерами Ингерманландского ордена. Интересно будет на нее посмотреть. Разумеется, после этого были восстания, возникло множество тайных обществ. Большей частью они боролись за независимость Северороссии, безуспешно, впрочем.
В тысяча восемьсот сорок восьмом году по всем североросским землям прокатилось мощное восстание, жестоко подавленное властями. Уже в тысяча восемьсот шестьдесят втором году Александр Второй возвратил многие права самоуправления землям, но вернуться к унии так и не решился. Как я понял, партия североросского сопротивления здесь не менее сильна, чем польского. Похоже, действуют они совместно. Кстати, за счет того, что в Северороссии не было крепостничества и действовали более либеральные законы, здесь очень быстро развивались промышленность и торговля. Сейчас это самый развитый экономически регион империи. Находится примерно на уровне Германии по среднедушевым показателям, хотя население здесь пятнадцать миллионов. Ну а все остальное, включая турецкие войны, дуэль Пушкина и Цусиму, вполне соответствует нашему варианту развития. Есть, конечно, еще вопросы, на которые стоит найти ответы. Это я и собираюсь сделать в ближайшее время, благо устроился на работу в библиотеку университета.
В комнате воцарилось молчание. Наконец Алексей произнес:
— Значит, история все-таки нивелирует колебания и возвращается на магистральный путь развития.
— Не уверен, — покачал головой Санин. — Сто тридцать орденских лет, триста шестьдесят лет независимой Северороссии и еще сто лет в унии даром пройти не могли.
— Да, — вдруг воспрял духом Павел, — в двадцатом веке все может сложиться по-иному.
— Уж я постараюсь, — тихо процедил Алексей.
Санин обвел их печальным взглядом.
* * *Алексей, уже в форме курсанта мичманской школы, сидел в гостиной двухкомнатной квартирки Санина на Привокзальной улице. Профессор снял ее через день после того, как начал работать в библиотеке университета. Невзрачный доходный дом, темная, редко убираемая лестница. Павел не переехал к нему, а поселился в рабочем бараке, в комнате, которую предоставило ему депо. Алексей прожил две недели с профессором, но теперь, когда война была объявлена, а на призывном участке сообщили, что, несмотря на утрату документов об окончании гимназии, принято решение послать его в школу мичманов в Хельсинки[3], он готовился к отъезду.
— Уж, извините, — протянул Санин, — на вокзал вас проводить не смогу. Работа. Решились, стало быть. Не страшно? Вы ведь знаете, что предстоит. Война — вещь жестокая, а дальше… Офицеру в семнадцатом тяжеловато придется.
— Решился, — кивнул Алексей. — Вот, чтобы не было ни расстрелов, ни позорного поражения, я и иду туда.
— Вы что же, надеетесь изменить ход истории? — поднял брови Санин.
— Надеюсь, — признался Алексей. — Потому и пошел в армию, что, с моей точки зрения, так будет проще добиться тех целей, которые я себе поставил. Вы ведь знаете, настанет время, когда все будет решать «товарищ Маузер».
— Знаю, — нахмурился Санин. — И каким же образом вы намерены вмешаться в историю?
— Я хочу не допустить коммунизма вообще, — отчеканил Алексей. — Это позволит сохранить множество жизней, особенно здесь, в России. Цивилизация в двадцатом веке будет развиваться свободней, богаче, правильнее.
— Кто знает, как правильно? — вздохнул Санин. — Уж не вы ли, восемнадцатилетний наивный юноша?
— Я знаю, как не надо, — жестко произнес Алексей. — Я знаю, что не надо пускать миллионы в расход и загонять в ГУЛАГ. Я знаю, что люди должны жить свободно, а не под гнетом коммунистической идеологии. Я постараюсь добиться всего этого. Я никогда и никому не буду навязывать своих взглядов, я лишь буду защищать мир от тех, кто навязывает свои.
— Цели, конечно, благородные, — кивнул Санин, — но, стремясь изменить историю, вы берете на себя тяжкий груз ответственности. Кроме того, так или иначе вам придется убивать, и убивать много. Вы готовы к этому?
— Возможно, мне придется убить десяток, чтобы жили тысячи, — отозвался Алексей.
— В таких вопросах, боюсь, арифметика не работает, — покачал головой Санин. — Вы действительно считаете, что можете решать, кому стоит жить, а кому — нет?
— Но я же буду убивать только тех, кто попытается организовать красный террор, — с напором произнес Алексей. — Я не собираюсь ни производить массовые расстрелы, ни поддерживать диктат. Они будут пытаться сделать это, а я постараюсь предотвратить… Их не так много.
— Если уж вы решили поворачивать историю народов, десятками жизней не ограничитесь, — вздохнул Санин. — Будут и безвинные жертвы. И именно вы окажетесь человеком, несущим ответственность за них. Кроме того, запомните одну вещь. Если вы попытаетесь бороться против чего-то, не предлагая альтернативной конструктивной программы, то обязательно придете к негативным последствиям. Сражаясь с красными чудовищами, вы можете превратиться в чудовище белое, столь же кровавое и ужасное. Ладно, надеюсь, вы все-таки сориентируетесь в этом безумном мире. Насчет необходимости хранить в тайне наши знания мы с вами уже говорили. Надеюсь, что и вы, и Павел вполне осознали: первое — не навреди, и только второе — сделай лучше. Берегите себя. Надеюсь, у нас еще будут возможности поговорить на эту тему. Главное, чтобы вашу юношескую горячность не использовали нечистоплотные люди.
* * *Алексей и Павел стояли на перроне Финляндского вокзала. Павел уже был одет по местной моде: в косоворотку, широкие штаны и сапоги. Он отпросился из депо всего на час, чтобы проводить друга, однако периодически поглядывал на вокзальные часы, опасаясь опоздать. Вокруг царила обычная вокзальная суета. Пробегали спешащие на поезд в Хельсинки крестьяне и рабочие. Они направлялись к вагонам третьего класса. Быстрыми шагами проходили разночинцы, младшие офицеры, интеллигенты и купчики средней руки. Их ожидали более комфортные вагоны второго класса. Около вагона первого класса в непринужденных позах стояли и беседовали штатский в дорогом костюме, с брильянтовыми запонками на манжетах и тросточкой в руке, полковник артиллерии и дама в бархатном платье и широкополой шляпе, увенчанной бантами невероятных размеров.
— Значит, все же решил на войну, — произнес Павел. — Зря. Ты ведь знаешь, что самые главные события скоро начнутся в Петербурге.
