Радик Соколов - Холера. Дилогия (СИ)
— Трости у тебя запасные имеются? — Внешний вид инструмента категорически отличался от того на котором в свое время немного играл отец Саблина, но тем не менее это был определенно кларнет. Такие делали до первой трети девятнадцатого века, а в Россию они попали в середине восемнадцатого.
— Есть. — Паренек ощутимо занервничал. Отдавать свой инструмент в незнакомые руки ему явно не хотелось.
Бросившие жевать коровы постепенно стягивались поближе, задумчиво помахивали хвостами и смотрели на собеседников, молча призывая пастуха продолжить играть.
— Зовут то тебя, маэстро, как? — Саблин опомнился и задал вопрос с которого надо было начинать диалог.
— Ванькой кличут. — Увидевший, что незнакомец не собирается покушаться на драгоценный инструмент, паренек вовсе успокоился и на ходу перестроил свою речь на простонародную.
— Иван, значит. Меня тогда можешь называть Евгением.
— Ага, Ваше Благородие.
— Брось, не притворяйся. — Саблин почувствовал, что собеседник внутренне усмехнулся и сам махнул рукой. Какое я тебе благородие. — Я к титулам отношусь как Бетховен — не слышу этих звуков.
— Ну это как знать. Не всякая глухота навек. Сегодня в ссылке, завтра в фаворе. — Пастушок, засмеялся. — Смотрю, решили до места высылки не ехать. По дороге развернуться?
— Женька ошеломленно уставился на минуту назад бывшего совсем другим пастуха. — Да ты высоким штилем изъясняться изволишь. Во глубь вещей зришь?
— Не велика загадка. Наверняка из ссыльных. — Я ведь не дурак, вижу.
— Да, братец. Когда люди придумали умные слова, то думали, что идиотам станет легче прятаться. Так вот. Они ошибались. Я по — прежнему на виду.
— На лице скотовода расплылась улыбка. Своеобразная пикировка, которой он был лишен в тайге доставляла ему забытое удовольствие. — После Сенатской Сибирь-матушка наполнилась образованными людьми.
Внезапно пастушок напряженно прислушался. Тонкий музыкальный слух предостерег его. Послышался треск, и взгляд музыканта приковался к колеблющимся кустам.
Выскочивший из-за деревьев, матерый медведь, изловчился и подмял под себя корову, намереваясь одним мощным ударом сломать ей хребет. Поверженная корова издала почти человеческий крик. Стадо бросилось врассыпную, сметая жидкую заслонку на своем пути.
Саблин, не понимая, что делает, ощутил себя стоящим с ружьём на изготовку. Хорошо, что утром он на всякий случай все же зарядил оба ствола тяжелыми пулями.
Медведь поднял голову от поверженной коровы и вновь заревел, закрепляя за собой право на добычу. Противников медведю не нашлось. Матерые быки отступили. Поломанная загородка была втоптана в землю.
Все произошло настолько быстро, что Саблин не успел испугаться, даже лишенный эмоций взгляд огромного разбойника не произвел на него впечатления. Видимо это и позволило ему спокойно навести ствол на широкую грудь косолапого и спокойно надавить на курок. Выстрел вышел удачным.
Медвежий рев утих словно его отключили. На какое-то краткое мгновение хозяин тайги замер и рой ярких воспоминаний поднялся из глубины его сознания. Картины всей его жизни, ошеломляюще явственные и в то же время мучительно призрачные, проносились перед его внутренним взором: сцены охоты, драки с соседями любовь и ненависть лесные чащи, водные просторы, первая добыча, одинокий ручей на дне уютного ущелья где он впервые осознал себя.
Таежный охотник не роптал на судьбу. Он родился и жил в тайге, и ее закон таков каков есть. Это закон для всех живых существ. Урман не добр, он суров. Для него нет ничего выше права силы. Это косолапый усвоил твердо. Пришло время, и он уйдет, дав дорогу более сильному. Природа безучастна.
Огромная медвежья башка бессильно рухнула на так и не состоявшуюся добычу. Судя по всему, его путь был закончен, и он уже не поднялся бы ни при каких обстоятельствах. Только счастливая корова никак не могла нарадоваться своему счастью и вскочив ковыляла вслед за улепетывающим стадом.
Внезапно, со стороны так и стоявшего все это время столбом юного пастуха раздался глухой стон, сопровождаемый всяческими проклятиями. Вообще пастушек стал похож на совсем подавленного человека, безмерно истерзанного бичом всяческих невзгод непрерывным потоком льющихся на его несчастную голову. Он уселся на землю, задрожал и обхватил свою голову руками. Минута шла за минутой, а он сидел все в той же позе, даже не позаботившись убедиться в смерти медведя. Его безразличный взгляд уставился в одну точку, и он застыл, целиком погрузившись в размышления.
Саблин, меж тем, убедившись, что хищник не подает признаков жизни, подошел к пастушку и опустился рядом с ним на землю.
— Уходить Вам надо. — Не поднимая головы произнес Иван. — Меня за помятую корову высекут, а вас беспоповцы уж точно не отпустят. Опасаются пришельцев. Ни к чему им лишние глаза и уши. У них сплошные запреты. Уж я намучился с ними. Сами ни вина ни чая не пьют, только травы заваривают. Посты строго блюдут. — Ваньке хотелось выговориться. — Даже словом перемолвится не с кем. Тут ведь после «мирщения» — это они так поездку в мир или встречу с другими людьми называют положено грех отмаливать. Меня первое время из отдельной посуды потчевали, боялись, что на них, рабов Христовых, мирская ересь перекинется. В избы да дворы не пускали, чтобы не осквернил погаными ногами. Все чистоту свою блюли да мучили, пока на грудь истинный крест не повесили. Все у них по — особому. Медведя, — Ванька махнул рукой в сторону туши, — несколько часов будут отмаливать, иначе ничего с мясом и шкурой делать нельзя. Угрюмый народ. Боятся чужаков. Не дай бог прознает полиция. — Интеллигентный пастух горестно вздохнул. — Лучше уж взять грех на душу и прикопать пришельца в тайге. Меня-то староверы еще на тракте приметили и с собой сманили. Наставнику уж больно моя музыка понравилась. Вместе мы с казенным обозом шли да гуртом в бега и подались. Думал, что пропадем в тайге, но нет. Здесь давно деревня стоит. Ждали нас. Только если бы не заступничество наставника не быть бы мне живу. Боятся, что их найдут и всему селу придется огненную смерть принять. У них для непрошеных гостей пальная изба построена. Меня наставник пугал, что если бежать надумаю, то отведут, туда дверку снаружи подопрут и красного петушка пустят. Только ведь, если что, так они сами готовы в эту избу всей деревней набиться и смерть принять.
— А теперь, голубчик, расскажи-ка мне свою историю. — Саблин попытался придать голосу сколько-нибудь строгости. — Не сильно ты на крестьянина походишь. Говорок не тот, да и концерт для кларнета.
— Да чего говорить. Помещичьи мы. Крестьяне. Подневольные. Куда велят, туда идем. — Ванька в сердцах махнул рукой. — Я ведь пять лет в Театральной школе учился. Да осенью, — Ванька со злостью посмотрел на ногу. — Беда случилась. Лицо мне лиходеи порезали, да ногу сломали. Пальцы еще хотели перебить, да их спугнул кто-то. Управляющий день в день об этом отписал, даже месяца на поправку не дал, гад. Хозяйка тоже тянуть не стала. Тут же к переселенцам приписала и в Сибирь отправила. Я ведь ее так и не увидел и даже не смог сказать, что научился музицировать и могу в оркестре играть. Беда. Еле живой, один, среди каторжан. Как тут быть. А жить-то хочется. Прибился к староверам. Думал эти получше будут. — Ванька покачал головой. — Вырвавшись из одних когтей, попал в другие лапы.
— Не унывай. — Саблин похлопал паренька по плечу. — Я думаю, что хромота твоя пройдет. Через годик побежишь. Наберешься сил, встанешь на ноги и вернёшься в мир.
— Хорошо бы так.
— Саблин наклонил голову, поощряя своего вновь обретенного союзника продолжать, но пастушек заговорил о другом.
— В деревне появляться Вам нельзя. Если кто увидит… От лесовиков не уйти. Вмиг нагонят. — Иван критически окинул Саблина. — Ничего. Помогу. Дам Вам длинный зипун, медвежью шапку, лапти. — Парень застеснялся. — Плету от нечего делать… Котомку с хлебом отдаю. — Мне ведь все равно звериная туша останется. — Ох. Забыл. — Парень вытащил из кустов ранее не замеченное Саблиным длиннющее ружье, ловко подставил под ствол рогульку сыпанул на полку из мешочка, висевшего на груди, порох и нажал на курок. Раздался выстрел.
— Сколько у меня времени? — Саблин, сквозь дым разглядывал довольную физиономию пастуха, решившего приписать себе победу над опасным хищником.
— Чуток есть. Похороны сегодня. Весь народ в молельне. Наставник читает заупокойный Псалтырь. — Ванька заторопился. — Нам сейчас надо до берега добраться. Хожу я пока медленно, так что хватайте свои пожитки и за мной.
Через час невольные компаньоны по кружной лесной тропинке, мимо деревни пробирались в сторону реки. Там, со слов Ивана, он сделал себе посудину для рыбалки. За соснами плавно и пригоже спешила река. Возможно, по ней и раньше сплавлялся Женька. Теперь она стала заметно шире и просторнее.
