Марик Лернер - Совсем не прогрессор
Короче. Если привести пятьсот человек даже сегодня, хоть немцев, хоть русских, хоть американцев, хоть кого. И приказать расстрелять — откажутся процентов десять. Еще полсотни сделают это с удовольствием. А остальные будут выполнять приказ. Равнодушно. И эти десять процентов любителей крови есть в любой армии. Психика у людей не отличается. Что у нас, что в чужих странах. Люди внутренне не изменились с каменного века. Вот только не любая армия отдаст такой приказ. Совсем не любая, А люди такие есть. Надеюсь, не требуется пересказывать откровения иных военнослужащих. Для них не было разницы, военный дух или мирный.
— Ну и что? — угрюмо спросил Сашка. Про тот первый сон он никому не рассказывал, а прозвучало вполне про него. — Если у меня убьют товарища, я вполне откровенно могу сказать, что не постесняюсь ответно. Да, я не буду убивать мирных без причины. Но это я говорю сейчас. А на войне жизнь стоит копейку. Очень много зависит от ситуации. Был случай, наши ребята в плен попали, так их на куски порезали и к дороге тела подбросили. Может, пугнуть решили, — так мы потом пленных не брали. Жестокость рождает ответную жестокость. Это в книгах про душевные муки, а у меня их никогда не было. Или ты его — или он тебя.
Она остановилась у дверей.
— Покури и подумай. К обеду чтоб был как штык. Режима не нарушать!
Глава 3
Воспоминания приходят без спроса
Они шли цепочкой, постоянно контролируя окрестности. Не то чтобы ждали проблем, просто вбито на уровне рефлексов. Бдительность и жизнь неразделимы. Третий час после высадки с вертолета, все время вверх по склону, и конец пути не скоро. Дороги не было — еле заметная тропа. Скорее всего, по ней возили грузы на ослах. Они хоть и маленькие, да килограммов сто потянут. А теперь по ней, нагруженные не хуже ишаков, взбираются солдаты.
Кто-то в штабе ткнул пальцем и, кривясь, заявил: «Не нравится мне эта тропа. Не иначе, по ней душманы по ночам шастают». Топчи, рядовой, камни под июльским солнцем. Привыкай. Сорок в тени — вполне по-божески. Вода во фляге будто с горячей плиты, и раскаленный металл оружия нешутейно обжигает пальцы. Шагай. Твое дело — проверить. А вдруг и правда злобный враг проскользнет в тыл. Это называется «обмять новичков». На серьезное дело пускают не сразу, а для ветеранов своего рода отдых.
Впереди маячила хорошо знакомая спина Акимовича, его личного начальника и ведущего. Ерунда, что у каждого в роте минимум три специальности. Все равно к ветерану прикрепляют ведомого. Он объяснит, подскажет и покажет. А стоящий связист вообще на дороге не валяется. Одно дело — уметь, и совсем другое — делать под обстрелом. Тут у любого тертого героя, прошедшего огонь и воду, нервы играют.
Духи тоже не дураки. Офицеры на операции ходят в обычных хэбэшках, их издалека не отличишь. А у связиста антенну хорошо видно. Первая и самая лучшая цель. Выбить управление — и сложности гарантированы. Связист никогда не идет в первых рядах, да редко помогает: любимая мишень снайпера, и текучка среди связистов всегда огромная.
Акимович страшно напоминал гранитный столб. Столь же непрошибаемый и умудряющийся в любой обстановке читать нуднейшие лекции по правильному поведению, перемежая цитатами из устава. Мог и по шее дать. Не из вредности — для лучшего усвоения материала.
Попутно под настроение он делился совершенно неортодоксальной версией истории СССР. Происходя из сербов, успешно удравших от Тито, тем не менее он имел взгляд на тогдашние события, вовсе не совпадающий с официальной версией. Добровольность вхождения Восточной Европы в состав самого замечательного в мире государства вызывала у него кривые усмешки. Впрочем, с возражениями на собраниях не выступал, исключительно среди своих. И так ругани хватало на его рассказы. Уж очень отличалось его изложение событий от уроков истории.
Как бы то ни было, именно такой человек и требовался на первых порах новичку. Невозмутимый, всезнающий и заслуженный. Наград они не носили и в обычное время: считалось излишним хвастовством. Все окружающие и так прекрасно знают, у кого и за что они имеются, но когда ты в курсе, что напарник не сдрейфит и доказал это делом, всегда легче на душе. Еще бы не пытался стихи писать — совсем бы замечательный был боец. Так ведь не только кропает, еще и читает окружающим. Не нравится Киплинг — изучай Светлова. Про… гы… «Итальянца» для Итальянца: о том, что нет справедливости «справедливее пули моей». Или читай Симонова. Это поэзия… Не про наши дела, но все равно стихи, не убожество. И ведь не скажешь: обидится. Дипломатические советы осваивать рифму и изучать мировое творчество на примерах мимо ушей пропускает.
Жрать охота. Хоть сухпай в желудок положить. Дерьмовая еда. Одна консерва «Минтай в масле» и пакет с черными сухарями. Разве голод заглушить.
Что за звук?
Цепочка людей неожиданно замерла, и они не хуже тараканов на кухне, разбегающихся при включении света, метнулись во все стороны, норовя забиться в укрытие. Огромная ладонь ударила в грудь — и он отлетел в сторону, неловко падая на спину и с ужасом слыша неприятный хруст в ящике за спиной. Хана «Сигналу».
— Ракету! — слабо донесся дикий крик. В уши будто ваты набили.
Метрах в ста опять рвануло, и взрыв был нехилый. Это не полковушка, что-то серьезное. Откуда у духов стопятидесяти-пятимиллиметровая артиллерия?!
Он перевернулся, собираясь последовать примеру остальных, срочно забиться под камень, и уткнулся носом в прекрасно знакомые ботинки. Предмет его глубокой зависти и абсолютно неуставные. Легкие и прочные, естественно, чуждого нам в корне производства. Самое то по горам ходить.
— Ай, мама, как болит, — простонал Акимович.
В боку у него была большая рана, и там что-то неприятно шевелилось.
— Сейчас, Итальянец, — пробормотал. Скорее сам себя успокаивал, потому что вряд ли тот понял.
Руки сами автоматически делали привычное дело. Промедол. Разрезать одежду, тампон, примотать на скорую руку. Еще один промедол. Хуже не будет.
Ухватил за шиворот и, упираясь ногами, надрываясь, потащил к присмотренной расщелине. Какое-никакое прикрытие, а лежать на открытом месте под обстрелом — большое спасибо. Сколько ты весишь, сука? Почему такой тяжелый?
Чьи-то руки ухватили Акимовича, помогая, и они рывком оказались в вожделенном укрытии.
— Связи нет? — глядя, как он со злостью скидывает ящик, спросил старлей.
— Разбилась.
— Не вздумай бросить. Потом не отпишемся.
Акимович опять застонал в голос.
— Вколи промедол, — морщась от крика грязным лицом, приказал старший лейтенант.
— Уже три. Не помогает.
— Дай еще.
— Сердце не остановится?
— Дай!
— Почему его зовут Итальянец? — прислушиваясь к разрывам, спросил. — Он же серб.
— Потому что имя у него Милан.
— Ну и что? — тупо переспросил.
— Милан, Милан, какая на хрен разница! Кажись, все, — прислушиваясь, обрадованно сказал старлей. — Заткнулись. Среагировали все-таки на ракеты, гниды.
— А что это было?
— Что, что. Висит самолет-разведчик где-то там, вверху, и шарится тепловизорами и прочими штучками. И тут идут неизвестные парни с оружием. Вот и накрыли. Дружественный огонь называется. Хорошо еще, бомбить не начали.
— Почему неизвестные?
— А ты в штабе спросишь, когда вернемся. Кто не согласовал приказы. Может, я? Или ты? Артиллеристы точно ни в чем не виноваты. Им координаты дали — пали. И крайнего не будет, — выползая из расщелины и матерясь, объяснил старлей. — Жив остался — радуйся.
— Все, — сообщила Татьяна Ивановна, — слезай! Задремал, что ли? Во народ пошел. Считай, здоров. Повязка не требуется. Красавец и так.
Она направилась в угол мыть руки, окончательно потеряв интерес к пациенту.
Сашка опустил ноги с медицинской кушетки и подтянул штаны. Лично ему шрамы на ноге не нравились. Красные и неприятно смотрятся, но уже почти не болят. А под одеждой незаметно.
— Ой! — растерянно сказала Люба, что-то старательно нашлепывавшая в углу кабинета на клавиатуре. — Говорит, не проходит.
— Информатика, — с сарказмом объяснила Татьяна Ивановна, — вычислительные машины нового поколения. Насколько проще было раньше. Отнес начальству — и все дела. А теперь мучайся.
— А что случилось? — заинтересовался Сашка. В очередной раз откуда-то пришла уверенность в собственных силах. Раз плюнуть.
— Положено сведения о вас, оболтусах, отправлять по инстанции. А она в очередной раз не фурычит, — своим громогласным басом объяснила Татьяна Ивановна.
— Посмотреть можно?
— А ты понимаешь? — просительно сказала Люба. — Гляди, — уступая место, предложила.
Сашка сел на стул и, не думая, принялся за стандартную поверку. В таких случаях он просто позволял рукам работать. Начинаешь вспоминать — путаешься на манер сороконожки. А если без раздумий, все легко приходит само.
