Василий Звягинцев - Вихри Валгаллы
— Так вот, все это нам крайне не нравится. А в то же время знание подробностей будущего, исторического материализма и теории цивилизаций А. Тойнби дает основание надеяться, что в наших силах избавить мир от малоприятных перспектив. Миллионов десять людей уже погибло в мировой и гражданской войнах, но еще миллионов полтораста ныне живущих и еще не родившихся ждет такая же участь. Сама знаешь — войны, революции, коллективизации, атомные бомбы. И к концу века тупик — политический, военный, демографический и экологический.
— Уверен, что удастся вам все это переделать? И как же? Нам, к примеру, за сто лет не удалось изменить земную жизнь к лучшему…
Он заколебался. Говорить ли ей все до конца? А почему бы и нет? Если даже захочет кому-то разболтать, так кто в такое поверит? Рассчитывать же на ее добросовестное сотрудничество, по-прежнему оскорбляя недоверием, которого она не может не чувствовать…
— Хорошо. Если ты свой выбор сделала и готова идти с нами до конца… Как?
Сильвия молча кивнула. Колебаний в ее глазах Андрей не заметил.
— Аллес гут. Каждый солдат должен знать свой маневр. Суть нашего замысла столь же гениальна, как и примитивна. Все беды XX века оттого, что мир оказался разделен на два непримиримых блока, примерно равных по силам. Отсюда и гонка вооружений, и вторая мировая, экспорт революций и контрреволюций, бессмысленное разрушение экологии… Много чего. Значит, этого нужно избежать. Первый этап мы выполнили. Вместо устрашающего СССР, прямо заявившего о своих глобальных аппетитах, получились две России.
Одна будет отрабатывать на своей территории (под негласным контролем) методику достижения социальной справедливости. Вдруг да получится что-нибудь толковое, вроде «свободного труда свободно объединившихся людей». Тогда это будет действительно положительный пример, вроде израильских кибуцев.
Вторая Россия станет развиваться как классическая европейская демократия с национальным колоритом. Вроде Швеции или Исландии. Приличная территория, промышленность, благоприятный климат, весьма образованный средний класс, кулацки настроенное, работящее крестьянство. Почти оптимум. Вдобавок — отсутствие общих границ с сильными потенциальными врагами. И самое главное — никаких геополитических амбиций. То есть наплевать на все, кроме собственной души. Экзистенциализм Камю как национальная идея. В перспективе возможна и третья Россия. На базе Дальневосточной республики. Это уже будет аналог США начала прошлого века. В итоге интересная складывается геополитика: одна нация — три социально-политические системы. Готовые в случае общей опасности сплотиться для самозащиты, но не представляющиеся остальному миру агрессивным монстром…
Сильвия хотела что-то спросить, но, увлеченный собственной лекцией, Новиков ее остановил.
— Остается внешний мир. Каким образом заставить его сохранить в ближайшие годы нейтралитет, более того, исключить возможность нарушения мирового равновесия путем создания блоков типа Антанты, НАТО и т. п.? Вот этим мы сейчас с тобой и занимаемся. Читала Эренбурга? Нет? Зря. В романе «Хулио Хуренито» главный герой имеет кличку «Великий провокатор». Я решил исполнить здесь его функцию. Наша первая задача — сделать нечто такое, чтобы на много лет перессорить друг с другом всех возможных наших противников. Прежде всего это Англия и Франция. Германия надолго выбита из «Европейского концерта», тем более что наметились пути ее сближения именно с Россией. Хоть с одной, хоть с другой. А то и с обеими сразу, на базе разделения труда. Турцию мы можем сделать своим союзником, оказав ей помощь против Греции и той же Антанты. США далеко, причем есть способ переключить их интересы с европейского театра на Дальний Восток. США, Китай, Япония и ДВР — узелок там можно завязать на десятилетия. Остаются Англия и Франция. И тебе предстоит немного поиграть против твоей исторической родины…
— Ты что, собираешься спровоцировать войну между Англией и Францией?
— Как ты могла подумать! Наша цель как раз предотвратить любые крупные войны в обозримом будущем. Мы с Воронцовым собираемся спровоцировать вооруженный конфликт между Англией и Югороссией…
Его слова вызвали у Сильвии почти что шок.
— Это уж совсем из разряда бреда! Сильнейшая мировая держава, только что выигравшая большую войну — и обрубок изнуренной России. Вы только что кое-как сумели удержаться на грани полного разгрома и вдруг… Да Гранд-Флит только пошевелит стволами своих пятнадцатидюймовок, и Врангель капитулирует без всяких условий… — В Сильвии вдруг прорезался агрессивный патриотизм британской аристократки.
— А вот это вряд ли, как говорил товарищ Сухов. Сухопутной армии у вас нет. А если бы и была — нет подходящего театра, чтобы ее использовать. Пешком через десять европейских границ?
— Не забывай уроки Крымской войны. Из Босфора до Севастополя двое суток ходу…
Новиков весело рассмеялся. Цель была достигнута. Если Сильвии пришла в голову именно эта мысль, значит, и всем остальным, кто имеет право решать, она тоже придет.
— Отлично. Вот тебе и конкретное задание. Разжечь общественное мнение, прежде всего в верхах, таким образом, чтобы после некоторых демаршей врангелевского правительства возникло единодушное мнение — наказать наглецов, устроить очень наглядную демонстрацию британской мощи, то есть послать в Черное море флот и предъявить ультиматум.
— И что это даст?
— Скажу чуть позже. Одновременно поручаю тебе купить редакторов и обозревателей нескольких авторитетных оппозиционных газет, десяток-другой членов парламента, чтобы они резко осуждали предлагаемую акцию, кричали о предательстве верного союзника — России, правопреемником которой является Югороссия. Чтобы требовали отставки правительства и выполнения обязательств перед спасшей мир от большевистской угрозы маленькой, но гордой части русского народа. В таком примерно духе. Причем дозировать кампанию, чтобы она не помешала интервенции, но достаточно запомнилась, и когда Британия получит по соплям… — От грубого слова Сильвия непроизвольно поморщилась. — Ай бэг ё пардн… Когда она получит не смертельный, но крайне серьезный и оскорбительный урок, гнев нации должен обратиться не на Россию, а на собственное правительство и бездарных адмиралов…
— Сделать все это можно, однако в чем же будет заключаться урок?
— О деталях — позже. Ты усвоила свою задачу? А я завтра выезжаю в Париж. Там у нас тоже есть свои люди, и мы развернем кампанию прямо противоположного плана. Объявим, что Югороссия в полном объеме принимает на себя обязательства царской России и немедленно начинает выплату процентов по всем облигациям русских займов начиная с четырнадцатого года.
— Дороговато будет… Они не захлебнутся? Такая масса свободных средств сразу…
— Пусть реинвестируют. Зато после этого любой, кто посягнет на золотую курицу, сразу станет кем? Вот именно. При том, что русских французы традиционно уважают, а твоих соотечественников — наоборот… — Новиков решил заканчивать столь затянувшуюся беседу. Сказано достаточно.
— Срок нам с тобой на все — месяц. Каждые три-четыре дня я буду наезжать сюда, информацией обмениваться, позиции согласовывать… Если все выйдет так, как я надеюсь, лет за двадцать-тридцать мы настолько развернем векторы мировой политики… Уж Гитлера и Сталина здесь точно не появится…
— Новые могут возникнуть…
— Это уже другой разговор. На то есть дипломатия и спецназ ГРУ…
Новиков встал и посмотрел на часы в простенке.
— Ого! Действительно, заболтались мы. Надо ехать в клуб. Сэр Ричард никогда не опаздывает к робберу, даже на десять секунд.
ГЛАВА 4
…Дорога выдалась долгая, как и рассчитывал Шульгин, и настолько же скучная. Однажды он уже проехал по ней из любопытства, когда после окончания института решил добираться до Хабаровска поездом. Рельеф местности, открывающейся из вагонного окна, с тех пор практически не изменился. Но признаков цивилизации стало меньше. Теперь они ограничивались паровозами, в большинстве ржавеющими на узловых станциях, и электрическим освещением на некоторых крупных вокзалах.
Время от времени он приглашал к себе в салон офицеров, по двое, по трое, и сам ходил к ним в вагоны. Разговаривали, пили чай, играли в карты, обсуждали нынешние перспективы военного и политического положения России, иногда, на особенно длинных перегонах, понемногу и выпивали, но Шульгин никогда не позволял переходить некую грань. Как только глаза участников застолья начинали чересчур блестеть и тональность разговоров менялась в нежелательном направлении, вестовой как бы невзначай убирал со стола бутылки, приносил самовар или кофейник.
Долгими часами Сашка просто лежал на верхней полке своего двойного купе, читал справочники, подборки документов, иногда местные, получаемые на узловых станциях газеты. Никакие книги, изданные после нынешнего года, если только это не были воспоминания участников гражданской войны с той или другой стороны либо написанные в эмиграции ностальгические романы и эссе о прошлой жизни, он читать не мог. Да и действительно, для чего? Что мог ему сообщить даже самый прославленный автор, творивший во времена, которых никогда не будет? Печально усмехаться от понимания, что прогнозы не осуществились, страсти героев ходульны и бессмысленны, якобы великие свершения, которым люди посвящают жизнь, — чепуха и тлен?
