Евгений Токтаев - Неугасимый огонь (СИ)
Александру захотелось её увидеть. Извиниться за свои подозрения. Он усмехнулся. Не получилось бы, как в прошлый визит. Да и повод тот же. Что-то часто начали в последнее время убивать царей.
Он должен её увидеть. Должен. Александр не отдавал себе отчёт, зачем он так хочет оказаться рядом с посланницей, что он собирается ей сказать. В прошлом, когда он пребывал в подобном смятении, то искал общества Гефестиона. Тот всегда находил нужные слова, и царю удавалось взять себя в руки. Так было в день убийства отца. Так было при разоблачении заговора сына Аэропа[130].
Сейчас всё изменилось. Он не нуждался в успокаивающих словах друга, единственного друга среди многочисленных "друзей". Он жаждал иного. Его неудержимо тянуло к ней.
Анхнофрет всю трясло, и она пыталась успокоиться, применяя то же средство, что и Александр.
"Дура, возьми себя в руки! Как ты могла так расклеиться?"
Она злилась на своё состояние, но ничего не могла с собой поделать. Так уже было в её жизни, когда Ядовитый Цветок не смогла совладать со своими чувствами. Спустя много лет, хладнокровно отправив в Дуат кучу народу, она и представить не могла, что снова будет вот так метаться с растрёпанными мыслями, не находя себе места. И почему?
Просто она на мгновение представила Александра, лежащего на земле со стрелой в груди. Мёртвого. И в это мгновение она едва не закричала от отчаяния. Вовсе не из-за того, что весь многомесячный труд в одночасье пошёл бы прахом. Нет.
Она только сейчас поняла, что больше не представляет своего мира без Александра. И это потрясло её до глубины души.
Когда много лет назад Тутимосе, тогда ещё наследник Двойной Короны, одарил запутавшуюся в своих желаниях дочь Меринасира своим вниманием, и она оказалась на его ложе, против воли Самозванки исполнив предначертанное, чем стала его любовь для неё? Великой честью, разумеется. Были ли ответные чувства? Без сомнения. Ей было хорошо с ним. Зная, что никогда не станет законной женой, она не задумывалась о своей судьбе. Разве плохая судьба? Одна из первых лиц Дома Маат, владетельница шепа Пер-Басти. Если бы родились дети от Величайшего, они заняли бы высокое положение в обществе. Впрочем, она не позволяла себе забеременеть, ведь пришлось бы надолго отказаться от той жизни, которою она вела, а этого ей не хотелось.
Любила ли она Величайшего? Привязана была точно. Да и не задумывалась она над этим. А если бы все же задумалась -- пример Ранефера и его женщин был красноречивее любых возвышенных речей, прославляющих любовь. Такой любви она и врагу бы не пожелала.
И вот судьба свела Анхнофрет с человеком, который оказался для неё загадкой. Воин и полководец, как и Тутимосе. Чужеземец, варвар, нечестивец, поклоняющийся ложным богам, он, однако, не имел ничего общего с царями хатти, митанни, фенех и прочими.
Александр был подвержен тёмным страстям, вспыльчив, нередко жесток. В минуты слепого гнева он терял контроль над собой, превращаясь в деспота, подобного тем, что Анхнофрет немало повидала на востоке. Но, успокоившись, он становился другим человеком.
Нечестивцы-хазетиу всегда оставались варварами. Александр же, умный, прекрасно образованный, чрезвычайно любознательный, стал в её глазах ровней ремту. Сказать, что ей было интересно с ним -- всё одно, что не сказать ничего. Она разгадывала его, как некую тайну. Тутимосе был прост и понятен. Она всегда легко угадывала его настроение, чуть ли не мысли читала. Ещё в те времена, когда злые языки называли её сведущей в колдовстве, она слушала эти сплетни со снисходительной усмешкой. Ей нравилось сознавать своё могущество. От которого в обществе Александра не осталось и следа.
Отворилась дверь. Анхнофрет повернула голову. На пороге стоял царь.
Анхнофрет поднялась из-за стола. Александр приблизился и остановился чуть дальше вытянутой руки. Некоторое время оба молчали.
-- Я так боялась, что не успею... -- прошептала Анхнофрет.
-- Успела, -- почти так же негромко ответил Александр.
Он смотрел на неё, чуть склонив голову набок. А она сама не заметила, как подхватила эту его привычку. Уже давно.
"Я испугалась, что больше тебя не увижу".
Он мягко улыбнулся, словно услышал невысказанные слова. Она тоже улыбнулась.
-- Ты не обидишься, если я не буду сегодня предлагать тебе вина? -- спросила Анхнофрет.
Она позабыла добавить обращение "царь".
-- Потерять голову можно не только от вина, -- сказал Александр.
-- Есть разные способы... -- согласилась Анхнофрет, -- хочешь проверить, не прячу ли я меч?
Александр не ответил.
-- Не прячу... -- прошептала Анхнофрет.
Она медленно подняла руки к плечам. Щёлкнули бронзовые застёжки, и тонкая ткань хитона скользнула вниз.
Всёсжигающее пламя, до сих пор скованное незримыми путами, загнанное в клетку условностей, вырвалось на волю.
Мужчина шагнул вперёд и легко, словно пёрышко, подхватил женщину на руки.
Спустившись по сходням на причал, Нимаатра приветствовал встречающих его Меджеди, Неарха и Итту-Бела. Нимаатра ожидал увидеть почётную стражу эллинов, но перед ним выстроились лишь с десяток Хранителей. Неарх пожелал Знаменосцу радости довольно сдержано, но тот не придал большого значения холодности критянина. После Камира он сам для выражения хотя бы показной приязни к эллинам делал над собой усилие.
-- Ты, верно, хотел бы видеть царя, достойнейший наварх? -- не стал кружить вокруг да около Неарх.
-- Да, я ожидаю видеть, -- ответил Нимаатра медленно, с расстановкой, вспоминая эллинские слова, -- но прежде говорить с Анхнофрет.
Меджеди спросил на родном языке:
-- Может быть, тебе отдохнуть с дороги, достойнейший?
Неарх еле заметно поморщился, скосил глаза на Итту-Бела. Тот, приблизив своё лицо к уху критянина, перевёл слова Знаменосца.
Неарх пожал плечами, дескать, препятствовать гостю не намерен. Он обратился к Меджеди, что тот волен сопроводить гостя в покои посланницы.
Меджеди предложил Знаменосцу колесницу, сам занял место возницы. Он вёл лошадей неспешно и далеко не кратчайшим путём, пытался отвлечь гостя разговором. Нимаатра заметил это и раздражённо заявил, что у него нет времени для обозревания местных достопримечательностей и нельзя ли поторопиться. Меджеди поджал губы, но повиновался.
Они подъехали к царскому дворцу, в котором располагались покои посланницы и помещения, выделенные для её свиты. Вот и дверь спальни Анхнофрет. Возле неё стояли двое. Ремту и македонянин. Последний показался Нимаатра знакомым, вроде бы видел его мельком на Алаши.
Македонянин преградил Знаменосцу путь. Хранитель взирал исподлобья, но не сдвинулся с места.
-- Я хочу видеть Анхнофрет, -- сказал Нимаатра.
-- Сейчас ты не можешь её видеть, почтенный, -- ответил македонянин, -- тебе придётся прийти позже.
-- Достойнейший сын Нибамена, -- быстро подал голос из-за спины Знаменосца Меджеди, -- позволь, я...
Он не договорил.
-- Почему я не могу входить? -- повысил голос Нимаатра, -- это жилище посол Та-Кем! Что означает это запрещение?
За дверью раздался смех и женский голос, который Нимаатра сразу узнал, проговорил по-эллински:
-- Там кто-то пришёл. Дай, я оденусь.
Нимаатра посмотрел на Меджеди. Лицо того окаменело. Из-за двери раздался властный мужской окрик:
-- Кто там? Леоннат, пусть все катятся к воронам! Не сметь беспокоить меня!
-- Ты не можешь войти сейчас, почтенный наварх, -- невозмутимо заявил Леоннат, скрестив руки на груди.
Нимаатра помрачнел, несколько секунд сверлил македонянина взглядом, а потом резко повернулся и пошёл прочь.
Багровый диск Атума исчез в волнах, спустившись в Дуат, но закатные небеса ещё хранили частичку его света, медленно сдаваясь наступающей тьме.
Ночь накрыла землю плотным покрывалом, но города и селения людей не собирались отдаваться в её безграничную власть. По всему престолу Геба зажглись мириады огней, пламя которых продолжало сражаться с тьмой в ожидании нового рождения Хепри.
По всему восточному побережью Зелёных Вод в те дни многие не смыкали глаз, с тревогой следя за движением воинств и ладей ремту. И сам лагерь Менхеперра не спал. Конечно, многие воины безмятежно храпели в своих палатках и на палубах ладей, частью вытащенных на берег. Знали, что товарищи стерегут их покой.
Сам Тутимосе тоже ещё не ложился, до ночи он занимался делами, но и по завершении оных отдыха не получилось. Старший придворных писцов, сопровождавших воинство в походе, прибыл в шатёр Величайшего с сообщением о том, что к берегу пристала ладья с Алаши, на которой доставили некое письмо.
На футляре Величайший увидел печать Нимаатра. Он зажёг ещё пару светильников с топлёным жиром, добавив света, развернул папирус и начал читать.
