Александр Авраменко - Начало великих свершений… (другая версия)
— Может быть он стал глуховат от езды в танке?
— Вряд ли, хотя возможно, — Гришин поворачивается ко мне. — Слушай, соратник, твой Танкист мышей ловит?
— Вообще-то, да.
— Значит, не оглох.
— Знаете, соратники, думаю, что над моим приятелем сыграла злую шутку привычка. Он должно быть считает, что опасность от людей исходит только в бою. А тут боя не было…
— Похоже — смеются смершевцы и чекисты. — Все-таки ветеран, орденоносец. Привык…
После они дотошно расспрашивают меня о том, как выглядели те двое телохранителей псевдосутенера. Второй чекист, о. Симеон, быстро набрасывает по моим описаниям два портрета и предъявляет мне. Дал же Бог человеку талант! Оба гаврика — как живые. Затем они еще раз просят сохранять бдительность и вежливо откланиваются.
Ночь проходит без приключений, но утром в штабе я узнаю тревожные новости. Обнаружены трупы двенадцати офицеров, причем трое — из «корниловской». Но это еще не самое страшное. В шестой пехотной пропал шифровальщик штаба. Исчез из своей квартиры. Денщик убит, а офицер словно растворился в воздухе. Это очень плохо. Даже последнему обознику понятно, что шифровальщика взяли живым для последующего допроса. А тем, кто разбирается в этих делах чуть побольше обозника ясно, что шифровальщик «расколется». Если уже не «раскололся». Видел я однажды, как разведка потрошит захваченного языка. Бр-р-р. Врагу не пожелаешь…
…Однако тревожные известия не мешают нам заниматься своими делами. Весь день я, как проклятый, вожусь со своими планами, вычитываю инструкции и проекты приказов, и к концу дня имею в активе головную боль вместе со стойким отвращением к подобной работе. В дивизии я уже стал своим, и несколько соратников уже приглашают меня скоротать вечерок в офицерском клубе. Но, честно говоря, сегодня я не в настроении участвовать в офицерской пьянке. Я уже собираюсь уйти домой, когда всем офицерам штаба приказывают собраться вместе.
Это смерш. Трое офицеров сообщают нам, что отныне всем офицерам, в связи с участившимися нападениями, предписывается постоянно иметь при себе оружие, находящееся на боевом взводе и снятое с предохранителя. Ого! Такого даже в Манчжурии не было. Но это еще не все. Запрещается забирать из расположения части любые документы и вообще любую печатную продукцию. Вплоть до книг из библиотеки части. Обер-офицерам рекомендовано не ходить по городу в одиночку, а если возникнет подобная необходимость, то брать с собой вооруженного рядового или унтер-офицера. Штаб-офицерам и генералам ходить по городу в одиночку запрещается. Только в сопровождении нижних чинов, вооруженных автоматическим оружием. И так далее…
Выйдя из штаба, я задумываюсь о том, где мне отыскать себе конвой. В этот момент мимо меня проходят несколько молодых офицеров.
— …и что ж нам теперь, на танках ездить? — доносится до меня обрывок гневной филиппики, произносимой совсем юным поручиком.
Все понятно. Юноша попал на фронт в дни побед, и теперь просто не верит, что его, такого живого и теплого могут зарезать в грязной подворотне.
— Я труса праздновать не собираюсь! — горячится он.
Пожалуй, стоит вмешаться:
— Соратники! Ну-ка, подойдите поближе!
Они подходят с виноватым видом. Похоже, они просто не заметили меня. В этом нет ничего удивительного: я часто замечал, что новый человек в сплоченном коллективе, каковым, без сомнения, является штаб "Генерала Корнилова", имеет свойство как бы выпадать иной раз из поля зрения. Все дело в том, что окружающие настолько привыкли к одним и тем же лицам, что новичок просто не воспринимается ими как живой человек.
— Если я не ошибаюсь, Вы, господин поручик, резко отрицательно отзывались о только что прочитанном приказе?
Он уныло кивает. Весь его вид словно кричит: "Принесла же его нелегкая!"
— Господин поручик, мне кажется, что в разумной осторожности нет ничего предосудительного. Или я не прав?
— Правы, господин полковник, — с убитым видом рапортует "жертва".
— И мне кажется, что если Вы не станете без толку подставлять башку под пули, а горло — под нож, то от этого будет лучше всем. Кроме наших врагов.
Все четверо молча ждут, когда окончится очередная порция нравоучений. Черт побери, я же им добра желаю, а они смотрят на меня, как… как на скрягу, который не желает поделиться с ними их законной долей славы и орденов. Славы и орденов… А это мысль!
— Вот что, юноши — говорю я уже совсем другим тоном — а стреляете Вы хорошо? Я имею в виду — из пистолета?
Они удивлены. Вопрос сбивает их с толку, но они с готовностью кивают. Один вытаскивает из кармана серебряные часы с гравировкой "Юнкеру Иличеву за отличие в стрельбе", второй гордо демонстрирует значок снайпера на груди. Остальные двое просят верить им на слово. Поверим.
— Если я правильно помню, никто из Вас не шифровальщик и не картограф — верно?
Они подтверждают мою правоту. Двое — из разведки, один связист и один — из группы начхима.
— Тогда у меня есть к Вам, молодые люди, одно предложение. Что Вы думаете о ловле на живца?
— Как это, господин полковник? — один из разведчиков удивленно смотрит на меня, явно не желая верить в услышанное.
— Сейчас объясню…
…Через полчаса я, в гордом одиночестве, шагаю по темной улочке. Интересно, они долго выслеживают свою жертву, или действуют спонтанно? Больно уж я «вкусная» мишень: подмышкой у меня зажата кожаная папка для документов. Ни дать, ни взять — офицер торопится в комендатуру с важными документами. И, если учесть чин, документы наверняка представляют большой интерес для диверсантов…
В принципе, я человек трусоватый. Вернее сказать, таков я обычно. Но иногда мне точно шлея под хвост попадает, и тогда… Тогда можно устроить так, что я пойду вперед, изображая из себя живца, а метрах в ста за мной осторожно крадутся четверо молодых офицеров с автоматами. Охота началась, господа! А она, как известно, пуще неволи…
Что это? Показалось, или в самом деле тень мелькнула? А ну-ка… Теперь самое главное — не напрягаться и не выдать, что я готов к нападению… Нет, вру. Самое главное сейчас — это не дать себя убить. Я постараюсь…
Так и есть: за спиной осторожные шаги. Ближе, ближе…у меня по спине бежит холодный ручеек пота. Представляю себя, как он сейчас готовится, поднимает руку…
Я резко шагаю в сторону, пригибаюсь и почти ложусь на спину, держа на мушке своего преследователя. Он делает движение, словно пытается что-то достать, но сзади раздаются крики "Стой! Руки вверх!" и к нам с шумом и топотом бегут мои охотники. Он было хочет двинуться куда-то, но автоматная очередь в воздух настраивает его на более спокойный лад. Подбегают мои молодцы. Поручик Осипов кидается обыскивать незнакомца, и радостно вскрикивает, извлекая на свет (хотя какой может быть свет южной ночью?) пистолет с толстым дулом.
— Глядите-ка, господин полковник, вот это штуковина! — он протягивает мне оружие и, чуть понизив голос, говорит, — Бесшумный пистолет. Производства Смит и Вессон.
— Видел такие раньше? — интересуюсь я.
— Нет, — он чуть смущается, но потом продолжает, — про такие в наставлениях написано.
— Понятно. Ну, тащите-ка субчика в дом. Беседовать будем…
…Минут через двадцать я сижу на стуле в глубоком каменном подвале, а передо мной поручики Осипов и Щапов с короткими придыханиями «месят» нашего клиента. Он уже весь в крови, но все еще упирается и отказывается говорить на каком-либо из известных нам языков. Эх, молодежь-молодежь! Ладно, придется вспомнить кое-что из маньчжурского и испанского опыта…
— Ну-ка, ребятишки, прекратите его лупить. А то он сейчас сознание потеряет, и не договоримся тогда. Давайте-ка мне его к столу. Вот так. Руку левую — на стол. Так. Говорить будешь? Не хочешь?
Тяжелая рукоять «Лахти» мозжит мизинец. Короткий вопль, тут же оборванный крепкой ладонью подпоручика Лысенко, зажавшего кричащий рот.
— Ну, будешь говорить? Нет? Извини.
Удар по безымянному пальцу. В неверном свете керосинки видно, как у него расширяются зрачки. Как же там меня монголы учили? Надо повторить по уже разбитому пальцу. На! А теперь — по среднему. Понимаю, что больно, но ведь ты, сука, сам виноват.
С левой рукой закончено. Теперь правую…
… Ну хорошо, а если я тебе палец отрежу? А если на ноге? Все равно не хочешь говорить?
— А ну, мальчики, снимайте-ка с него штаны. Ну вот, милый, у тебя два яйца, а сейчас будет одно. Щапов, подайте мне кинжал…
— Стойте! — полузадушенный хрип и голос полный муки, — Стойте! Не надо, я буду говорить.
— Смотри-ка, он даже русский понимает, — восхищается Осипов. И повернувшись ко мне, с восхищением замечает, — Вам бы, не танками командовать, а в разведке служить!
— Знаешь, соратник, лет десять в армии прослужишь, хлебушка армейского вдоволь пожуешь, научишься и танком управлять, и взводом командовать, и пленных «потрошить». Ну-с, любезный, и зачем надо было себя так мучить? Имя, фамилия, на кого работаешь?…
