Александр Маркьянов - Бремя империи 2
– Поправляете здоровье, господин Цакая?
– Увы… старый грузин вздохнул, сделал какое-то неопределенное движение рукой – и рад бы в рай, как говорится…
– У вас же сейчас есть свободное время. Вы в отставке. Или нет? – я кивнул на правительственную машину. Цакая рассмеялся недобрым, каркающим смехом
– Вы поспешно делаете выводы, мой друг… И вы слишком мало пока знаете про разведку… Такие как я в отставку не уходят, для нас отставка – смерть. Иногда безвременная. Впрочем, не буду ходить вокруг да около – отомстить хотите?
– За кого?
– Хотя бы за себя… За то, что с вами сделали…
– За себя? Чтобы отомстить за себя, милейший господин Цакая, я должен застрелиться – ни больше, ни меньше…
Бывший первый товарищ министра подошел ближе
– Тогда отомстите за тех, кто не сможет отомстить за себя сам, князь! Отомстите за тех, кого зарезали как скотов! Отомстите за тех, кто там лег! Отомстите за Родину – она не сможет сама отмстить за себя…
– Разве того, что мы сделали с Индией недостаточно?
Цакая рассмеялся – все тем же недобрым смехом – но глаза его не смеялись. Увидев тот огонь, что горел в них, я ужаснулся…
– Достаточно… Я вас умоляю, князь. Они не искупили и десятой доли того, что сделали. Более того – при первой возможности они повторят это снова – почитайте британские газеты. Но теперь я не дам им это сделать. К чертям всю нашу миролюбивую политику, я подожгу их дом, прежде чем они подожгут мой. С вами – или без вас, князь…
– Без меня – твердо сказал я
– Глупости… Впрочем – воля ваша… – Цакая повернулся, будто собираясь уходить, но остановился – да, кстати… Разбирая стол господина Бергена, я наткнулся на пачку писем. Дамских писем, князь, адресованных вам. Дабы не компрометировать даму и вас, я забрал их, и не дал изъять как вещественные доказательства. Все конверты подписаны просто – "К". И кажется они до сих пор, пахнут духами. Если интересует… они в машине.
Отомсти за тех, кто не сможет отомстить за себя сам. Сволочь старая…
Я отвернулся, посмотрел на море. Может, оно мне скажет, как поступить? Но море не обращало на меня внимания, оно все с тем же упорством вгрызалось в монолит скалы, на которой я стоял, как делало это тысячи лет…
Народ жив до тех пор, пока найдется хоть один человек, готовый отдать жизнь за жизнь своего народа…
Повернувшись, я направился к машине…
Смотревшая через окно на площадку Юлия тяжело вздохнула. Продолжалось все то же – черная, правительственная машина, какой-то невзрачный, неприметный человек рядом. Что-то жгло ее изнутри, помилование облегчения не приносило – она чувствовала, что поступила неправильно, но ничего сделать уже не могла.
Ничего не исправить… Поздно…
Да и исправлять нет смысла. Он такой – какой есть. Он – не изменится, не раскается, самое чудовищное – что он чувствует себя правым. И она – не изменится тоже. Поэтому и вместе им не быть.
Она же
Это главное
Похожа на тебя
В долгом пути
Я заплету
В волосы ленты…
И не способна на покой
Я знак подам тебе рукой…
Прощаясь с тобой
Как будто с легендой…
– Можно… – откликнулась она на осторожный стук в дверь
Открыв дверь, в комнату проскользнула одна из медсестер. Невысокая, пухленькая, она компенсировала собственные неудачи на любовном фронте активным участием во всем, что происходило здесь, в этом санатории. Все сплетни и слухи, ходившие здесь – ну или почти все – имели один источник. Юлия с ней подружилась – она нуждалась в тепле, в простом человеческом участии. Даже ей кое-что рассказала – не все, конечно…
– Это он, да… – с ходу начала Ниночка, закатив глаза… – красавчик… А форма – умереть можно… За ним машина приехала, вы видели… Правительственная!
– Ты ошибаешься… – Юлии с трудом удавалось держаться, чтобы не заплакать – ты ошибаешься, это не он…
– Ну, что же вы так… – Ниночка, подошла ближе, обняла свою подругу за плечи – так же нельзя. В конце концов, ребенку нужен отец…
– Можно…
