Юрий Валин - Самый младший лейтенант
Противник: Район полуострова Херсонес.
Угроза появления крупных кораблей русских вынуждает транспортные суда входить в бухту, в связи с чем возникает скученность и нарушается план посадки. Приказом начальника военно-морского района Крыма часть судов вновь выведена на рейд. На аэродроме «Херсонесский маяк» бомбами ночных бомбардировщиков повреждены три транспортных самолета. Еще один Юнкерс Ju-52 разбился при посадке. Согласно плану эвакуации армейская группа Беме обязана следовать на посадку в бухты Камышовая и Казачья, группа Райнгарта - бухты Круглая, Омега, восточный берег бухты Камышовой. Приказ морского командования - ускорить выход очередных транспортных конвоев из Констанцы.
Прибрежная дорога (2 км западнее Георгиевского монастыря)
Части 2-й гвардейской и 51-й армии. Проводится инженерная разведка, продолжается выявление огневых точек противника. Пехота и артиллерия подтягиваются к немецкой линии обороны. *** До рассвета оставались считанные минуты. Положение немцев было отчаянным. Масса кораблей, скопившаяся под ненадежным прикрытием батарей полевой артиллерии, попала в ловушку. Оставаться у Херсонеса было невозможно, выходить в море и быть потопленным крупными кораблями русских, было еще большим безумием. Солдаты, набившиеся в бронированные корыта БДБ, в трюмы и на палубы кораблей, надеялись на люфтваффе. Авиация всегда выручала. С первыми лучами солнца самолеты нанесут удар по русским. Да, дотянуться от берегов Румынии будет трудно, но пилоты привыкли творить чудеса. Авиационный кулак ударит по русским, начнет топить один корабль за другим.... В темноте, в блеске мутных вспышек снарядных разрывов, сновали катера. Волнение усиливалось, - прыгали на волнах узкие корпуса разъездных суденышек. Радиосвязь использовать было невозможно, - приказы передавались в устной или в письменной форме. Командиры судов переспрашивали, не веря своим ушам - выходить немедленно?! Это казалось откровенным сумасшествием. Но за спиной румынских капитанов стояли немецкие офицеры. Приказ есть приказ. Бормотала теснота переполненных трюмов. На палубе солдаты молчали, лишь тысячи глаз следили за работой моряков. Вновь и вновь озаряли темноту вспышки разрывов - русские не прекращали обстреливать гавань и берега бухт. В грохоте снарядов терялся треск мелких бомб, - ночные бомбардировщики продолжали кружить над Херсонесом. Приказ был краток - прорваться сквозь линию русских судов и, разбившись на шесть конвоев, следовать к Констанце. Безумие. Даже сейчас было ясно, что будет совершенно невозможно собрать спешно переформированные группы судов за линией советских кораблей. Впрочем, кто-то прорвется. Оставалось надеяться на собственную удачу и помощь авиации. Еще час-два и люфтваффе поможет. Первыми двинулись мелкие сторожевики. Тяжело ушел во тьму сильно пострадавший в начале ночи эсминец "Марасешти", - кормовая башня 152-мм орудия была разбита, из трюма непрерывно откачивали воду. Потянулись бесконечные силуэты десантных барж, буксиров, моторных парусников. Двинулись транспорты покрупнее, с опаской скользнула темная туша дизель-электрохода "Тотилы". Над мачтами шелестели снаряды, - русские огонь не прекращали, хотя прежней плотности обстрела уже не было. Может быть, повезет... *** Советский Г-5, подрабатывая двигателями на самом малом, прыгал на волнах в шести милях от берега. Волнение достигло уже четырех баллов, и легенький корпус катера-глиссера жутко кидало. Силуэт немецкого KFK катерники заметили даже с облегчением - сил не оставалось дольше болтаться. Радист вызвал командира отряда, - связь была отвратительной. Пропустили вражеский катер, затем прошел буксир, так же не заметив низкий силуэт советского ТК. Из тьмы показалось что-то крупнее, - командир катера решил что это румынский минный заградитель. Вперед! Взбили белые буруны двигатели. Г-5 рванулся вперед. Тут же заметили силуэты еще двух вражеских кораблей. Атаковали немедленно, едва успев набрать скорость, - сжатый воздух сбросил обе торпеды на воду, катер спешно увернулся от собственных, обретших свободу, торпед. В этот момент катер заметили, - с KFK торопливо застучала автоматическая пушка. Два 20-миллиметровых снаряда задели борт, катер поспешил уйти вправо. Через тридцать секунд раздался взрыв торпеды. Попали.... Взрыв и разломившийся корпус небольшого транспорта видели с нескольких советских кораблей. Связь с берегом оставалась крайне ненадежной, радиограмму из штаба со сводными данными РЛС получили уже позже. Немцы двигались юго-западным курсом, и, похоже, это был конвой минимум в четыре десятка судов. Видимость оставалась отвратительной. Первым открыл огонь "Бойкий"... Немцы тонули, горели и упорно двигались вперед. Без всякой оптики были видны факелы над водой. Вспышки выстрелов, трепет очередей зенитных автоматов. Немецких судов было слишком много. В рубке "Севастополя" звучали отрывистые команды. Отошедший под охрану сторожевиков линкор в эти решающие минуты открыл огонь лишь однажды, накрыв обезумевший и уклонившийся от курса основного конвоя буксир. Немцы уходили. Был потоплен эсминец и канонерская лодка, но целая лавина барж, лихтеров, транспортов и речных пароходиков уже практически вырвался из огненного мешка. Тянулись клубы дымовой завесы, застилали звезды, смешивались с туманом, закрывая и горящие корабли и вспышки выстрелов. Всеми орудиями вел огонь "Красный Крым", оказавшийся ближайшим к сгустку судов противника. Торпедные катера, в несколько минут выпустившие торпеды, отходили. Вели бой "морские охотники" и бронекатера, преградившие путь пытавшимся уйти вдоль берега мелким судам. Море было покрыто обломками, тонущими и горящими судами, но было уже понятно, что основные силы немцев прорвутся. Их будут преследовать, но они расползутся, рассеются, будут упорно тащиться на запад, под прикрытие авиации, к спасительным Констанце и Сулину. Быстроходные десантные баржи уйдут южнее. Кого-то еще достанут советские топ-мачтовики и штурмовики, кого-то перехватят подводные лодки. Остальные уйдут, высадят перепуганных, дрожащих и плачущих от ненависти и облегчения солдат. Газеты и радио будут трубить о героической эвакуации, о вывезенной до последнего человека армии. За 250-миллиметровой броней рубки "Севастополя" наступил миг тишины. Затихли доклады. Обстановка была ясна. Вести огонь по транспортам линкор не мог - цели практически не различимы, да и свои корабли заслоняют противника. Позиции блокирующего отряда оказались все-таки неудачными. Предполагалось, что немцы будут прорываться частями, небольшими конвоями по пять-шесть судов, а не единым потоком. Сейчас, по сути, расстреливали транспорты противника лишь "Бойкий" и "Красный Крым". Командующий опустил бинокль. Хаос. Невозможно управлять хаосом. Какая тактика, какая стратегия, какие штабные игры? Сейчас, когда там, в Москве, под зачехленными звездами что-то сдвинулось, когда там приняли решение ударить всем кулаком, выпал шанс рассчитаться. За все унижения первых лет войны, когда Черноморский флот неуклюже пытался поразить пустоту. Когда корабли швыряли 500-килограммовые снаряды по пехоте, гибли под бомбами наглых пикировщиков, прятались на кавказских базах. Когда боевые корабли возили раненых и ящики со снарядами и патронами, выполняя работу самоходных барж. Когда бросали, не в силах помочь, свои десанты. Когда драгоценные корабли берегли "на будущее", жертвуя людьми, сотнями ботов и шаланд, взявших на себя честь и тяжесть нести военно-морской флаг. Он, Командующий, с самой революционной на свете фамилией, смотрел в сторону берега. Почти два года прошло. Тогда его здесь не было. Все верно - командующий не должен попасть в плен. И даже его тело с пулевым отверстием в виске враг не должен видеть. Москва была права, не возразив и даже поддержав просьбу об эвакуации высшего командного состава. Здравый голос рассудка. Но у тех, кто тогда остался на Херсонесе, имелась и иная правда. Эти два года Командующий, уже снятый, уже принявший Амурскую флотилию, потом вновь возвращенный к "своему" флоту, награжденный, повышенный в звании, гнал от себя болезненные мысли. Вины за те июльские дни на нем не было. Не было! Командующий выполнял приказ. Москва тогда одобрила, решила за всех. Риск. Флот ведет бой. Почти весь Черноморский флот здесь. Руки развязаны. Известны минные поля противника, известны его планы, в воздухе господствует наша авиация. Флот топит врага. Потери немцев будут колоссальными. Москва не возражала против разумного риска. И он, риск, оправдывается. Конечно, невозможно перетопить все суда противника. Война - это трезвый расчет. И каждая операция ставит перед собой реальные задачи. Тогда, в июле 42-го, у прижатых к обрывам Херсонеса остатков войск СОРа реальных задач не было. У Командующего там остались десятки друзей и знакомых. О судьбе кого-то он знал, но большинство... Кто-то, наверное, все-таки жив, в плену. «Товарищ адмирал, имеете ли вы родственников и друзей на оккупированной территории?» «Никак нет, уже не имею.» Командующий снял фуражку, вытер лоб и негромко обратился к командиру линкора и всем присутствующим в боевой рубке: - Товарищ капитан первого ранга, товарищи офицеры, приказываю идти на сближение с противником... Линкор "Севастополь" (он же "Парижская коммуна") был не самым счастливым кораблем. Как впрочем и все дредноуты того проекта. Ни одному из линкоров, достроенных в годы первой мировой войны, и уже к тому времени морально и технически устаревших, не пришлось сойтись лицом к лицу с громадным бронированным противником, обменяться разящими, сокрушительными залпами. Другие войны, другие времена. Скоро кончится и эта война, корабль переведут в "учебные". Еще 5-10 лет жизни, и отжившая свое, дорогостоящая бронированная лохань, наследие царского режима, пойдет на слом. ... Когда из дымной пелены возник огромный прямой нос русского линкора, командир БДБ F-405 не поверил своим глазам. Бронированная громадина была чудовищно близка. Длинный корпус, разрисованный угловатым четырехцветным камуфляжем. "Парижский коммунар" или как его там?! Как-то обреченно ударил спаренный автомат с идущей рядом баржи, стукнуло 75-миллиметровое. Сверкнули отрекошетившие от русской брони снаряды. - Михель, ты видишь?! - капитан кинул взгляд на палубу, забитую онемевшими пехотинцами и саперами. - Черт! - наводчик лихорадочно разворачивал турель 20-миллиметрового автомата. Выстрелить F-405 не успела. Русский линкор дал залп правым бортом... Вода казалось ледяной. Лишь правое плечо, развороченное осколком, горело. Из последних сил держась на плаву, лейтенант осознал, что давно догадывался, что так и будет. Чужое море, выстрелы чужих орудий. Грохот в ушах, холод волн. Это смерть. На артиллерийской барже есть 88-миллиметровое. Возможно, они... Они остановят линкор? Забавно. Ох, если бы не плечо. Боже, прими душу неразумного лейтенанта... Гром многоорудийного залпа рвал дым и туман. "Севастополь" шел вдоль неровного строя транспортов. Часть барж пыталась отвернуть к югу-востоку и попала под огонь бронекатеров. Остальные транспорты начали поворачивать назад, к Херсонесу. Вид огромного русского корабля действовал убийственнее его залпов. Открывать огонь по гиганту уже никто не решался. "Севастополь" сосредоточил огонь на "Тотиле". Крупный транспорт пытался уклониться, выжимая из мощных машин все что возможно. Корма уже пылала. С "Тотилы" пытались что-то сигнализировать. На мгновение артиллерийская канонада утихла, лишь с тонущей БДБ строчил по линкору одинокий сумасшедший МГ. Нет, бой еще продолжался... 5 часов 35 минут Светало медленно. Утро выдалось хмурым, возможно, из-за клубов дыма, тянущегося над берегом с запада. В промоине у обрыва к морю было даже зябко. Продолжала грохотать артиллерия. Дивизионы артполков били залпами. Глухой рык 152- миллиметровых гаубиц давил на уши, шелестели снаряды где-то в сером зените. Еще выше мелькали тени истребителей. За это утро Женька видел единственный воздушный бой, - 'Яки' сцепились с тремя "стодесятыми" . Зато волны своих штурмовиков неутомимо шли и шли к бухтам. Там, в Камышовой и Казачьей, стоял сплошной гул. - Хана немцу, - сказал старшина второй статьи, разогревавший над маленьким костерком банку консервов. - Спекся фриц. Тут им не Сталинград, тут только вспотеть успеешь. - Ну и хрен с ними, - сказала Катрин, заинтересованно наблюдая за начавшей булькать банкой. - Слушай, одессит, у нас галеты имеются. С мучным самая сытость. - Вообще-то я калужский, - сказал старшина, поглядывая на непонятых гостей в камуфляжных костюмах. - Но у нас тут все земляки. Сейчас братва подтянется, поделимся сухим пайком. Что-то кухня не торопится. - «Пробки» на дорогах, - сообщила Катрин, присаживаясь к огоньку. - Давайте, придвигайтесь. Пока затишье, подзаправиться успеем, - старшина вопросительно глянул на Женьку. Ну да, погоны-то камуфляжем прикрыты. - Младший лейтенант Земляков, переводчик, - представился Женька. - Ждем пленных. - Будут, - убежденно заверил старшина. - Город мы освободили. Говорят, там румыны толпами сдавались. И здесь будет вам работа. Вот позавтракаем... - О, он уже завтракает. А подождать боевых товарищей? - в ложбину скатился коренастый боец с распахнутым воротом гимнастерки, демонстрирующей тельник. Грудь «альбатроса морей» в лучших традициях перехватывали перекрещенные пулеметные ленты. За красавцем спускались еще трое морпехов. - Ждем, - заверил старшина. - Вот, товарищи переводчики на огонек заглянули. Что там с кухней, не слышали? - Так известно что. Старшина у нас следопыт известный... Неожиданно близко ударил пулемет. Сквозь длинную, чуть ли не во всю ленту очередь, донеслись крики. Вразнобой захлопали винтовочные выстрелы, затрещали автоматы. - Вот тебе и кухня, дождались, - старшина метнулся из ложбины следом за товарищами. - За консервой присмотрите... Немцы шли без выстрелов. Головной ползла самоходка, за ней два бронетранспортера, длинный грузовик с двумя пулеметами, какая-та бронированная штуковина саперного вида. За ними двигалась пехота, - прямо колонной, налегке, - только оружие, патроны и гранаты. Уцелевшие гренадеры шли на прорыв. Катька скатилась к костерку: - Твою... Их там с тыщу, если не больше. Вляпались. Нужно выскакивать, иначе с обрыва нырять придется... 'Штуг' сходу, единственным выстрелом, заставил умолкнуть станковый пулемет. Ожили немецкие "Флаки", - струи снарядов неслись над окопами, взрывали сухую землю. Бухнул взрыв под 'Ханомагом', второй взрыв остановил грузовик - сработали мины на дороге... Женька стрелял короткими очередями, - до немцев оставалось метров сто пятьдесят. Они уже поднимались из короткой впадины, - снова взметнулись дымные столбы подрывов мин под ногами быстро шагающей пехоты, падали серые фигуры, вставали или отползали в сторону, следующие перешагивали через неподвижные тела. Неуязвимо шагал гауптман с парабеллумом в руке, рядом с ним пулеметчик с лентой на шее и МГ на плече. Сверкнул узким факелом выстрела ствол 'Штуга'. По немцам били плотно: со всех сторон строчили автоматы и ручные пулеметы, выдавал звонкие строчки ДШК от обрыва. Немцы не дрогнули. Уже не шли - бежали вперед, перепрыгивая через тела убитых и раненых. На ходу стреляли, не останавливаясь, кажется, даже без криков, упрямо атаковали. Женька точно видел, что свалил здоровенного гренадера. Тот еще оседал на дорогу, а его обогнули, закрыли. Толпа не могла остановиться, - это движение уже не было организованной колонной. Орда одержимая одной мыслью - прорваться. Метнулся дымом и оранжевым огнем очередной разрыв мины под ногами. Забился в пыли ефрейтор с оторванной по колено ногой. Шедший следом фриц, не меняясь в лице, выстрелил в затылок искалеченного товарища, передергивая затвор, быстро зашагал вперед. Его обгоняли автоматчики. Рослый унтер, ловко придерживая ленту, строчил с руки из МГ. С опозданием ударило орудие 'тридцатьчетверки', стоявшей в охранении. Из-за балки поддержали минометы, - разрывы выкашивали середину колонны. Толпа бежала всё шире, захлестывала. Конца серо-зеленым фигурам не было видно. На высоте немцы выкатили из укрытия орудие, лихорадочно били по русским окопам. Оттуда, не выдерживая самоубийственного напора атакующих, повыскакивали бойцы, отстреливаясь, бежали, падали... 'Штуг' мгновенно подбил 'тридцатьчетверку'. Две другие машины взвода охранения, тут же отомстили, всадив несколько бронебойных в самоходку. Лопнул, как жестяная банка, бронетранспортер. Но и 'тридцатьчетверки' пятились задним ходом вдоль дороги, поливая толпу немцев из пулеметов, разбрасывая тела осколочно-фугасными, но уже понимая, что не удержат обреченный поток. Развивая матерчатые ленты-стабилизаторы, полетели в русские танки первые кумулятивные гранаты. В окопах морской пехоты шла рукопашная. Стрелки, сидевшие правее дороги, отходили в балку. Кто-то удирал прямо перед немцами, падал скошенный автоматными очередями. Минометы клали мины всё плотнее, но немцы уже проскочили огненную завесу... Женька всадил экономную куцую очередь в орущего рядового. Вдоль кромки обрыва немцы подошли уже совсем близко. Фельдфебель без каски, рыжий и потный, виртуозно швырял гранаты... Начальница схватила за ремень: - Валим! - Куда?! Как зайцев... - Выполнять! Женька скатился на дно ложбинки. Катька встать не дала, рванула куда-то прямо за черту обрыва. Тупичок за откосом. Когда-то была тропинка, но это было давным-давно... Теперь три шага, балкончик шириной сантиметров в сорок, всё. От промоины выступ скалы заслоняет. С одной стороны отвесная стена, с другой... Лучше не смотреть... Секунд шесть свободного полета. Даже если в воду шлепнешься, там прибой, камни... - Кать, если нас здесь возьмут, я даже выстрелить не смогу, - прохрипел Женька, прижимаясь щекой к камню. - Отставить размышления! Если гранату швырнут, отбрасывай... - Катрин замерла. Наверху стукнул винтовочный выстрел. Выругались по-немецки, и прямо на плечо Женьке скатилась граната. Задела по уху длинной ручкой, упала между сапогом и сапогом начальницы. Женька резко, едва не спихнув себя с балкончика, нагнулся. Ухватился за рукоятку, ловкая начальница тоже ухватилась. Потянули, Женька - вверх, Катька - куда-то в сторону. Идиотски получилось. Мгновение борьбы, - начальница едва не оторвала гранату вместе с кистью товарища переводчика. Кувыркаясь, М-24 полетела вниз, к морю. Через секунду хлопнула почти не слышно. Свистнули осколки. От этого свиста и всех непредсказуемых гимнастических упражнений Женьку зашатало. Начальница вцепилась в маскхалат на плече, морщась, сделала страшные глаза. Прямо над головой заорали: - Immer vorwärts! Nicht halt machen! Wir umgehen Balaklawa... Стреляли уже дальше по дороге. Прорвались немцы. Одурели окончательно и прорвались. Куда нацелились? Неужели в горы? - Слушай, Земляков, ты стоишь? - шепотом поинтересовалась начальница. - Стою. Если бы ты у меня гранату так зверски не выкручивала, так бы и стоял спокойно. - Женя, ты меня изумляешь. Ты куда этот предмет осколочно-наступательный метать вознамерился? - В противника, естно. - Молодец. Они бы тебе вернули. С процентами. - Ну... всё может быть. Граната такая хорошенькая была. Свеженькая. Жалко, что без пользы пропала. - Юмор. Очень хорошо. Будешь меня развлекать. Потому что меня зацепило, и я вполне могу сверзнуться. - Кать, куда? - Тыл у меня слишком оттопыренный, - сквозь зубы призналась Катерина. - Перевязать нужно. - Ага, сейчас. У нас не цирковое училище. Женька с тревогой глянул на командиршу. Выглядела она почти нормально, крови не видно, сознание терять не собиралась. Только выражение лица мученическое. Стрельба вспыхнула с новой силой. Пулеметные очереди заглушали глухие выстрелы танковых орудий. Ну да, там, у монастыря, бронетехники полно. И пехоты хватает. Хорошо, что рассредоточили. - Кать, давай на плацдарм покрупнее переберемся. Тут, или у тебя голова закружится, или у меня. - Только без шума... Начальница сделала боком шажок, выглянула, и выбралась в промоину. Женька, наконец, осмелился глянуть вниз, от ужаса вжался спиной в стену, кое-как перебрался с 'балкончика'. Пылал костерок, шкворчала тушенка. У края промоины лежал, раскинув короткие ноги, боец, осторожно наблюдал за дорогой. - Красноармеец Торчок, - приглушенно окликнула Катрин. Боец крутанулся вскидывая длинную винтовку, потеряв равновесие кубарем покатился на дно промоины. - Свои, свои, - поспешно заверила Катрин. - Та увидал чо свои, - с досадой сказал красноармеец, принимая нормальное положение. - Тебе нужно вооружение сменить на карабин, - сказал Женька, уворачиваясь от винтовочного ствола. - Та был карабин. Третьего дня повредило, - хмуро объяснил боец. - Мне сейчас больше граната потребна. Две уже стратил. - Что там? - Катрин, морщась, вскарабкалась к краю промоины. - Германец пораненный, та дохляк, - Торчок передвинул подсумки на пузо, озабоченно взвесил. - Справа по дороге бой идет. Слева, небось, опять германец. Отсекло нас, товарищи командиры, я так соображаю. - Отсекло только меня, и то терпимо, - так же сумрачно сказала Катрин. - Гранат и патронов вокруг хватает. Несколько хуже будет, если немцев всех у монастыря не положат, и они решат отойти на исходные. Тогда этим же путем драпанут. Давят их, судя по всему, крепко. Слушай, Павло Захарович, у тебя случайно перевязочного пакета нет? - Как же нет? Пожалуйте, - боец выудил из кармана кисет, потом кресало, узелок с кусками сахара, и, наконец, замурзанный от долговременного хранения перевязочный пакет. - Огромное тебе спасибо от всего женского населения Советского Союза, - прочувственно сказала Катрин. - Понаблюдай, пока мне братишка помощь окажет. Торчок сноровисто полез к кромке промоины. - Земляков, я вынуждена рассчитывать на твою врожденную интеллигентность, - шепотом сказала начальница. - Ухмыльнешься - вниз полетишь. - С чего это я ухмыляться буду? Осколок гранаты зацепил начальницу чуть ниже спины. Крошечной дыры на маскировочной ткани, да и крови особо видно не было. Женька осторожно оттянул форменные брюки. Здесь крови было побольше. Спортивные трусы, и так порядком истончившиеся вследствие известного эффекта 'прыжка', оказались пропороты. Начальница скрипнула зубами. Женька приспустил резинку спортивного белья и разодрал пакет. Бинт выглядел практически белым, и может быть даже частично стерильным. - Сильно? - сквозь зубы поинтересовалась начальница. - Ерунда, царапина, - Женька стер кровь и машинально оценил окружности командирши. Идеальная попка, что ни говори. Гладенькая, упругая, и легкие осколочные повреждения её не портят. - Ты чего там замер? - Примериваюсь, как бинтовать. Тут, собственно, и лейкопластырем можно было обойтись. - Прилепи хоть бинт. Женька изобразил что-то вроде марлевой подушечки, прихватил несколькими витками бинта. - Нормально. Как поется: « ...Милый шрам на любимой попе», или что-то в этом роде. - Не болтай, меня гораздо выше задницы повредило, - обиделась начальница. - Ладно-ладно. Будем считать - это поясница. Сделаешь татуировку или еще какую фенечку. Собственно, тут и стринги все прикроют. Боец Торчок озадаченно оглянулся. - Наблюдай! - зашипела начальница, спешно натягивая штаны. Дороги не было видно, сплошь трупы. Женька опустил бинокль. Лучше уж невооруженным глазом, тут все равно каких-то метров двести. У остатков заграждения корчился, хрипло кричал, раненый. Кто-то еще шевелился, долетали стоны. За дорогой лежали и свои - те, кто из окопов не в ту сторону побежал. Где-то в километре шел бой, изредка взрывались снаряды и на дороге. Жуткое зрелище. Ватерлоо какое-то. Уж казалось два века (или полтора?) как сомкнутым строем на мины и винтовки никто не ходит. Что там с немцами на Херсонесе случилось, раз они такой суицид учинили? Сколько их шло? Сводный полк? Больше? По дороге, пошатываясь, брел человек. Назад, от Фиолента. Там, у монастыря, видимо, заканчивалось, - еще вели скороговорку пулеметы, но глухого стука танковых пушек уже не было слышно. Дальше к западу, на дорогу и укрепленные высоты, вновь и вновь ложились серии тяжелых мин. Человек, - наверное, немец, - судить можно было только по коротким сапогам, выше все было черным, обгоревшим, даже голова блестела черно-багровым, - упорно брел к минометным разрывам, спотыкался о трупы. Зацепился ногой за ружейный ремень, слепо поволок за собой маузеровский карабин. Женька прицелился, - можно снять одиночным, - к характеру МР-40 рядовой младший лейтенант уже приноровился. Но палец на спуск не нажал. Черт его знает, нужно бить таких... зомби? Начальница немного побубнила с товарищем Торчком и окликнула Женьку. - Эй, товарищ младший лейтенант, есть мысль перебраться ближе к окопам. Если немцы назад повалят, там будет уютнее. - Давайте, - Женька смотрел на дорогу, страшного немца не было видно, наверное, упал. Стоило высунуться, откуда-то ударил пулемет. Стреляли издалека, пули уходили над головой в сторону моря. Женька полз, старался огибать трупы, потом уже прятался за ними, - пулемет взял точнее. Начальница ползла правее, и, видимо, повреждение тыла ей порядком мешало. Выражалась так, что даже Торчок, двигавшийся ближе к обрыву, неуверенно высказался: - Товарищ дивчина, демоскиртуеся шибко громко. - Я - сержант по званию, - злобно ответила начальница. - И не «демоскиртуюсь», а восстанавливаю равновесие психики. У меня кровопотеря, судя по ощущениям, громадная. Ту всем пришлось замереть. Проклятый пулемет не унимался. Пули то свистели над головой, то тупо стучали в землю. Женька распластался за немцем-связистом, - тот лежал на земле, мирно прикрыв глаза. Куртку на груди изодрало осколками, но кровь уже запекалась. Обтертый до блеска МР-40 валялся в метре от покойника. Пулеметная очередь прошлась рядом, дернулось тело убитого красноармейца, лежащего за немцем, звякнула, откатилась каска. Вот черт, по второму разу людей убивают. Женька потянулся, ощупью принялся расстегивать пряжку немца, - наверняка в подсумке хоть один магазин полный имеется. - Замри, Земляков, - рявкнула Катрин. - Оно с курганчика чо передо дзотом бьет, - уведомил зоркий Торчок. - Когда 'оно' ленту будет менять - рывком к окопам. Тут всего метров двадцать, - глухо скомандовала Катрин, вжимаясь подбородком в землю. МГ резал короткими очередями. Женька подумал, что хорошо, когда мертвецов вокруг много. В смысле гуманности, конечно ужасно, зато пулеметчики живых от мертвых отличить не могут. Наконец, пулемет взял паузу. Хотя стрельба шла и сзади у монастыря, и впереди над Херсонесом стоял сплошной гул, но после плотных строчек МГ мир казался таким тихим. - Вперед! - скомандовала Катрин. Женька только на колени успел встать. Пулемет врезал длинной очередью, пришлось снова падать, вжиматься каской в бок мертвеца. Убитый немец вздрогнул от попадания пули, словно отодвинуться хотел. Брезгливый. Сквозь свист пуль было слышно, как грубо ругается начальница. - Товарищи командиры и командирки, - отозвался Торчок. - Вы хлебальники саперкой прикройте. Оно срикошетит. Я вже прикрылся. У меня саперка хорошая. Если из хорошей железки, потому как если жестянистая, какие клепать в войну начали, то прошьет... - Понятно, Павло Захарович. Раз ты такой бронированный, так шевелись, - сказала Катрин. - Тебя толком все равно не видно, но хоть слегка гада отвлечешь. Женька осторожно вытащил из чехла свою лопатку. Прикрыв лицо, начал шевелиться. По-правде говоря, плоскость у лопатки была крошечной. Но не ждать же, когда тебе прямо на месте башку прострелят. Пулемет лупил, Женька полз, вжимаясь в землю. Видел в основном металл лопатки. Неожиданно оказалось, что впереди тянется ход сообщения. Женька отпихнул пустой патронный ящик, соскользнул в спасительное углубление. В последний момент испугался что ступни, в наконец-то разношенных ботинках, прострелит. Обошлось. Свалился на мертвого бойца, поспешно сполз в сторону, - ход сообщения был глубиной едва по колено. Левее короткой ящерицей скатился в укрытие Торчок, поправил съехавшую на нос каску: - Живы? - Катька где? В смысле, сержант наш? Очередь вспорола бруствер и тут же, охнув, в траншею соскользнула Мезина. - Ах, вашу.... Зарекалась о крайнем разочке загадывать... - начальница отшвырнула саперную лопатку. Она сидела, привалившись спиной к стенке траншеи, глаза были дурные. Женька пополз к наставнице, - на передней части каски светлела свежая вмятина. - Контузило, - вынес авторитетный диагноз Торчок и полез в вещмешок. Катрин хлебнула из протянутой фляги, вытаращилась: - Это что за скипидар? - Было спирту. Только махонько осталось, водицы добавил, - объяснил боец. - Древесный спирт, что ли? Или в нем музейных змей хранили? - проявила слабое любопытство начальница. - Чо я знаю? На фрицевский орден выменял, целый литер был - с грустью сообщил Торчок. Земля дрогнула, - советская артиллерия положила залп где-то близко. Даже идиотский пулемет умолк. У Женьки и у самого звенело в ушах. Невозмутимый Торчок показал саперную лопатку только что брошенную начальницей: - Выходит, у германца лопаты тоже ничего. Добротные. Не прошило. На отполированном долгим употреблением металле красовалась вмятина, - пуля отрекошетила от лопаты в каску, но не пробила ни то, ни другое. Чудом уцелел красивый лоб старшего сержанта. - Что сидим? Пошли. Женька перебирался через трупы. Свои лежали вперемешку с немцами. Живых не было - видно, раненых сразу добивали. Россыпь гильз, окровавленное оружие, пулеметные ленты, свежая вонь взрывчатки. Катька вынула из мертвой руки лейтенанта-морпеха наган, сняла кобуру: - Ничего, брат. Хоть шпалер твой до Севастополя дойдет. Едва намеченный ход сообщения вывел к знакомому пулеметному гнезду. ДШК перекосило - уткнулся шишкой ствола в землю. Немцы и свои - друг на друге. Похоже, рукопашная была, потом граната или мина рванула. Или подорвались осознано. Женька смотрел в мертвое лицо старшины. «На Южную бухту взглянуть мечтаю. Лодки, девушки нарядные, корабли...». - Лейтенант, не спи, - резко сказала Катрин. - Роту побили, но бригада сейчас придет. Амбец фрицам. Пленных будет мало, так что с переводами потерпеть придется. А пока мы тот гадский пулемет достанем. Товарищ Торчок, ты как с крупнокалиберными? - Так чо. Патронов только крохи... Женька помог с треногой, - как-никак за сотню весом пулемет тянет. Пока начальница и многоопытный Павло Захарович примерялись к сложному оружию, Женька уложил к стене своих убитых, вытолкнул за бруствер упрямящихся мертвецов-германцев. - Слухай, танки? - Торчок обеспокоено завертел головой, даже выставил из-под каски маленькое волосатое ухо. - Наши, - сказала Катрин. - По дороге прут. Давай-ка, пока без нас с гадом не управились. ДШК застучал. Новоявленные пулеметчики орали, поправляя друг друга. Женька стрелял в сторону дзота из винтовки. Оттуда вроде отвечали. Хлопнула у обрыва малокалиберная мина. По немецкой траншее стрелял еще кто-то с дальнего склона балки. Вскипали высокие разрывы 120-мм мин. Потом дзот перестал существовать, потому что колонна танков остановилась и открыла частый огонь по высотке и траншеям немцев. Спрыгивали с танков десантники. Передняя 'тридцатьчетверка' с минным тралом не останавливаясь проскочила ложбину. Следом пер здоровенный КВ-8С . С ревом взлетев на высоту, развернул башню. Огненные языки плескали в траншею. Женька видел как десятка два немцев выскочили, кинулись в сторону. Кто-то из них пробовал задирать руки... - Давай! С ними! - кричала Катрин. - Размажем всех! Она бежала к дороге, странно подпрыгивая. Ну да, ранена. Женька схватил немецкий ремень, увешанный автоматными подсумками, кинулся догонять. Коротконогий, но весьма резвый Торчок, уже семенил впереди. Отягощенный вещмешком, автоматом и винтовкой, боец еще и по карманам что-то рассовывал. Пехота, однако... Оперативная обстановка на 7:00
