Александр Мазин - Цена Империи
Геннадий покачал головой:
— Что в Империи происходит — знаешь?
Теперь покачал головой Митрил.
— С тех пор как… ну в общем, с тех пор как я здесь, новостями не интересуюсь. Ни к чему мне. Ты издалека? Устал?
— Есть немного.
— Спешишь?
— Умеренно.
— Тогда так: сначала банька, потом перекусим, а потом вниз спустимся. Там над морем роща кипарисовая, а в ней — священный источник Посейдона. Дивное место. И тихое. Там и поговорим.
Средиземное море — не такое, как Черное. Не потому, что оно больше. Просто… оно другое. Особенное. Уже как бы не море, но еще не океан…
— Антиохия — ворота Египта, — сказал Маний Митрил. — Ключ ко всему Средиземному морю. Но удержать этот ключ трудно. Сирийцы — ненадежный народ. А тут еще Ардашир парфянский в затылок дышит… нельзя на них давить. Максимин не понимает. Для него главное — то, что на Западе. Но здесь… ты видел пустыню?
— Мы по ней шли, — сказал Черепанов.
— Вот! Тут так: или ты бережно лелеешь каждый клочок плодородной земли — или к тебе приходит пустыня. А она напоминает о себе каждый день. Каждый раз, когда ветер дует с Востока. Здесь нельзя выжимать все соки, иначе останется только песок. Максимин не понимал… Ты — понимаешь?
— Наверное, — сказал Черепанов. — Мне нужно пожить здесь, оглядеться, разобраться… — Он поднял голову и посмотрел прямо в глаза старого друга: — Ты поможешь мне, Маний?
— Может быть… не знаю… — Митрил отвел взгляд. Теперь он смотрел на синеву моря, особенно яркую — под выцветшим белесым небом.
Помолчав минуты три, Маний Митрил спросил, по-прежнему не глядя на Черепанова:
— А что ты сделаешь, когда сюда придет Фракиец?
— Если придет…
— Непременно придет! — Митрил подобрал камешек, гальку из декоративного бордюра вокруг фонтанчика, и метнул ее в море. Далеко метнул — рука у Скорпиона по-прежнему была сильная.
— Если сирийские легионы меня поддержат, я его не боюсь! — твердо сказал Черепанов. — Максимину не найти столько кораблей, чтобы переправить большую армию. Да и через пустыню ее не провести. Он приведет с собой тысяч двадцать, не больше. Мы справимся.
— Ты уверен? Фракиец — великий полководец.
— Я справлюсь, Митрил. Я воевал за него — и знаю, как он воюет. Он разобьет меня, только если сумеет застать врасплох. А это, сам понимаешь, вряд ли… море, пустыня… ты поможешь мне?
— Начинай, — сказал бывший наместник Сирии. — Там посмотрим. Но начать я тебе советую не с легионов — с Гельмия Гульба. Выпусти ему кишки — и неделю сирийцы тебя будут любить больше, чем родных матерей.
— А потом?
— А потом могут и перестать. Это Восток, Череп, здесь власти мало внушать страх и поддерживать порядок. Здесь власть должна быть такой, чтобы пред нею благоговели и испытывали ужас. И еще власть должна проверять каждую чашу вина — нет ли в ней яда? Вспомни Мамею…
— Ничего, — сказал Черепанов. — Я справлюсь. С тобой или без тебя. Но с тобой, Маний, мне было бы веселее!
— Посмотрим! — сказал Маний Митрил. — Но лучше поторопись. Скоро придут баржи с египетским зерном. Ты понимаешь, о чем я?
— М-да, — пробормотал Черепанов, покидая поместье. — Ты прав, Митрич, Восток — дело тонкое…
— Ну как? — спросил Коршунов три часа спустя. — Что он тебе рассказал про этого Гельмия?
— Знаешь, Леха, почему я не хочу быть императором?.. — произнес Черепанов.
— А ты не хочешь? — Алексей усмехнулся. — Вот это новость!
— Ты слушай меня, легат! — строго произнес Черепанов. — Острить позже будешь. Когда тебя в очередной раз на кресте подвесят. Так вот… Я не хочу быть императором потому, что для каждого императора наступает такое пакостное время, когда он, чтобы уцелеть, вынужден гнать от себя старых друзей и сажать на их место всяких гнусных засранцев. Таких, как Гельмий Гульб.
— Да ладно тебе, — сказал Коршунов. — Наверняка можно и по-другому.
— Можно, — согласился Черепанов. — Например, превращать в гнусных засранцев старых друзей.
— Ты что, передумал? — насторожился Алексей. — Ты не хочешь брать Антиохию?
— Почему это? Я сказал, что не хочу брать всю Империю целиком, а эту теплую экзотическую страну, которая называется «провинция Сирия», мы непременно возьмем. Этот кусок как раз по размерам нашего рта. Только нам стоит поторопиться. Я не хочу, чтобы вести о нашем появлении дотянулись до ушей прокуратора Сирии раньше, чем мои пальцы дотянутся до его загривка.
Глава двенадцатая
Антиохия
Они успели. Взяв с собой только тысячу всадников, ворвались в город на исходе ночи, незадолго до рассвета. Обленившуюся сонную гвардию наместника даже не стали резать: при виде свирепых германцев те сами побросали оружие. Беспечного прокуратора Гельмия выдернули из постели, где он наслаждался обществом аж пяти девок (хотя ему и одной было много), голого вышвырнули из дворца, кубарем, с лестницы, — под ноги новому наместнику.
Пылали факелы, багрово алели шлемы воинов. Тоже вытащенные из постелей (по наводке Анастасии) и в большинстве изрядно перетрусившие «лучшие люди» города с трепетом взирали на то, как творит суд новый наместник. А новый наместник наклонился к валяющемуся у его ног прокуратору и спросил:
— Любишь деньги?
— Я… Нет!.. Только для Августа…
— Нет, — почти ласково произнес Черепанов. — Не только.
Он уже успел переговорить с Настей и знал, что далеко не все, что удалось прокуратору Гельмию выжать из провинции, попало в казну Максимина. В общем-то, Черепанов мог его понять. Лично он вообще никаких отчислений в государственную казну делать не собирался. Но Гельмий присваивал чужое, а Черепанов собирался не отдавать свое.
— Любишь деньги? — еще раз спросил Черепанов.
— Д-да…
Это была правда. Прокуратор очень любил деньги. Намного больше, чем своих налогоплательщиков, у которых на него вырос очень большой зуб.
— Хорошо, — кивнул Черепанов, повернулся к Скулди и сказал: — Раз так, дайте ему денег!
— Сколько? — деловито спросил герул.
— А сколько влезет.
— Будет исполнено! — отчеканил Скулди и кивнул своим.
Прокуратора опрокинули на спину, специальными клещами развели челюсти и стали горстями запихивать в рот монеты.
Всякий, знавший Максимина Фракийца, мог бы сказать, что новый наместник позаимствовал метод воспитания вороватых чиновников у своего бывшего командира. Правда, Максимин предпочитал предварительно расплавлять серебро… Впрочем, какая разница, ведь прокуратор Гельмий все равно умер.
Утром нафаршированный серебром труп прокуратора был выставлен на всеобщее обозрение, а Черепанов, оставив своего легата решать текущие вопросы, поехал в ближайший военный лагерь. К обеду первый из сирийских легионов — Шестнадцатый Клавдиев, с префектом которого Черепанов был знаком лично и не одну чашу вина выпил еще во время войны с алеманнами, — признал легата Геннадия своим верховным командующим… Так что, когда вечером того же дня Черепанов спустился к ужину в один из триклиниев дворца, настроение у него было превосходное… Но совсем недолго. И испортила его жена грозного наместника Сирии…
— Я не возлягу за стол вместе с этой женщиной! — заявила Корнелия, вытягиваясь стрункой и гордо выпятив патрицианский подбородок. — Больше никогда!
— Та-ак… — В сознании Черепанова моментально возникли самые мрачные предположения. — Вы что, поссорились?
— Я никогда не унижусь до ссоры с этой!
Черепанов взял двумя пальцами круглый подбородок жены:
— Ну-ка, что она тебе сказала?
— Она мне ничего не сказала! — Голос Корнелии дрожал от гнева. — Я… Я обращалась к ней, как… Как к равной! Я — праправнучка императоров…
— Внучка! — перебил Черепанов. — И дочь. Императоров.
Корнелия вздрогнула, словно Геннадий ее ударил, оттолкнула его руку.
— Кора, я хочу знать, что случилось? — строго произнес Черепанов. — И лучше я узнаю об этом от тебя.
— Какая разница! Можешь спросить кого угодно! В Антиохии это известно каждому… Каждому… А я… Какой позор!
— Проклятье! Ты мне скажешь, в чем дело или нет! — рявкнул Черепанов так, что качнулась тонкая ткань в оконных проемах и серая кошка, спавшая в кресле, недовольно дернула ухом.
— Анастасия Фока — гетера! — выпалила Корнелия.
— Ф-фух… — Геннадий вздохнул с облегчением. Он уж начал думать… — Гетера. Ну и что?
— Так ты знал?
— Конечно, знал. Алексий мне все рассказал в первую же нашу встречу.
— И он — знал?
