Майкл Муркок - Финальная программа. Средство от рака. Английский убийца
Остаток обоймы она выпустила ему в лицо. Он упал.
Замертво.
Уна Перссон, услышав выстрелы, вернулась. Она прицелилась и выстрелила, пуля попала прямо в ревнивое сердце, и Ева упала ничком. Мертвая.
Убийца Евы Кнеч вытащила из кармана шинели берет и надела его, глядя на свое отражение в зеркале, висящее над камином. Она постояла минуту, глядя на гроб и трупы. Затем засунула револьвер в карман. Чуть приоткрыла рот, затем закрыла его. Сняла с проигрывателя Моцарта и, порывшись в кипе пластинок, нашла Бранденбургский концерт Баха. Поставила пластинку, заглянула в гроб и подошла к двери, постояла немного в нерешительности, а затем быстро вышла. Дальнейшее исполнение концерта было не лучшего качества, так как его заглушали истошные крики, раздававшиеся из гроба.
Внизу послышался шум отъезжающего по мощеной булыжником аварийной дороге грузовика.
Голос звучал все унылее и наконец замолк, наступила ночь. Время от времени отблески от взрывов на востоке освещали комнату. Позже темноту ненадолго нарушил лунный свет, а тишину потревожил звук «Цеппелина», возвращавшегося в ангар. В конце концов не осталось никаких звуков, кроме потрескивания в колонках.
Проснулась полосатая кошка, забытая Уной, и подошла к Лобковичу. Она полизала свернувшуюся кровь на его лице и с отвращением отошла. Затем тщательно вылизала себя, сидя рядом с трупом Евы, потом прыгнула в гроб и свернулась клубочком на груди Джерри, не обращая внимания на безумные, широко открытые глаза, которые продолжали с мучительным выражением пристально смотреть в потолок терракотового цвета. Глаза медленно наполнились слезами.
Себастьян Очинек
Руки с длинными тонкими пальцами медленно опустились, открывая чувственное еврейское лицо. Большие чувственные губы задвигались, он заговорил с мягким акцентом.
— Может, тебе следовало бы привезти его обратно, Уна? — Это был худой, высокий, интеллигентный на вид молодой человек. Он сел на походный стул, прислонившись спиной к стене сухой известняковой пещеры. Он был одет в обычную партизанскую форму, которая обвисала на его худом теле, как мокрый флаг.
В пещере стояло много ящиков, горела масляная лампа, от света которой падали темные тени. На одном из ящиков лежала наполовину съеденная головка Стилтонского сыра, почти полная бутылка минеральной воды и несколько военных карт Восточной Германии и Польши в кожаных переплетах.
Она расстегнула верхнюю пуговицу черного пальто.
— Это было бы воровством, Себастьян.
— Ты права. Но сейчас такое время, когда все вмешиваются в чужие дела.
— Но мы же договорились, что нам от них ничего не нужно.
— Правильно. — Он закусил верхнюю губу, его большие веки медленно опустились.
Она сказала с вызовом:
— М16 почти совсем новые. Для них есть много патронов. Он сдержал слово. Многие из новых немцев очень надежны в этом отношении. Но меня расстроила ее жестокость. — Она закурила еще одну сигарету, взяв спичку из коробка, который лежал в ящике, стоявшем недалеко от нее. — У меня все еще такое чувство, как будто я что-то забыла, — она полезла в карман и, вытащив револьвер, стала рассматривать его со всех сторон. — Мне больше ничего не оставалось.
— Ты права.
— Я уверена, что если бы помедлила хотя бы минуту, то возможно и не сделала бы этого. Но многие люди понапрасну тратят время на обдумывание, а когда они начинают действовать, бывает слишком поздно. Я не хотела никому причинять вреда.
Себастьян Очинек пошел к выходу и откинул маскировочную сетку. Моросил мелкий дождь, и этот звук был похож на звук, который бывает, когда ветер колышет занавески. Сквозь дождь Очинек пытался разглядеть небольшую македонскую деревеньку, расположенную внизу на гористой равнине. Появилось стадо коз. Они направлялись в сторону гор и, беспокойно блея, вскоре исчезли из виду. С гор текли потоки воды, вода слегка пахла бензином. Было довольно тепло.
— Себастьян.
Он хотел было выйти из пещеры, так как ненавидел любые проявления сентиментальности, напоминавшие церемонию возвращения домой, но, услышав ее голос, обернулся.
Она опустилась на колени у стула, на ней была рубашка золотистого цвета с широкими рукавами, длинный черный жилет и черные брюки. Ее пальто лежало неподалеку, аккуратно свернутое.
Вздохнув, он вернулся, сел на старое место, широко расставив тонкие ноги. Она расстегнула ширинку у него на брюках. Он крепко сжал зубы, несколько раз погладил ее по голове, прежде чем откинуться. Закрыл глаза. Она с серьезным выражением, как будто думая о чем-то другом, более приятном, взяла в рот его член и добросовестно начала выполнять противную, но необходимую работу.
Очинек не мог понять, почему она это делает, может, считает, что ему это нравится. Она делала это регулярно последние несколько месяцев, сначала он притворялся, что ему это нравится, а теперь не мог решиться сказать ей правду. Когда все было кончено, она посмотрела на него, улыбнулась, вытерла губы, быстро застегнула молнию у него на брюках. В ответ он натянуто и смущенно улыбнулся, закашлялся. Она предложила ему сигарету, но он отказался и молча указал рукой на бутылку, стоявшую на перевернутом ящике. Она не заметила его жест, так как в это время закуривала сигарету, а потом, затягиваясь, задумчиво уставилась на свою тень, колеблющуюся в свете лампы.
— Может, мне вернуться и забрать Корнелиуса? Он нам может понадобиться, если дела пойдут хуже. Но, с другой стороны, когда я доберусь туда, он, скорее всего, будет уже мертв. Но ведь все произошло не по моей вине. К тому же, насколько я знаю, там уже должны быть казаки. Ты хотел сигарету?
На его бледном лице появилось выражение недоумения, и усталым жестом он нервно указал на бутылку еще раз.
— Нет, — сказал он. — Воды.
Миссис К. и полковник П.
— Ну, что ж, — сказала толстая женщина, поправляя обеими руками необъемных размеров грудь, — кажется, все в порядке. — Когда она говорила, ее толстый тройной подбородок дрожал. Круглая голова с рыжими волосами склонилась в одну сторону. Маленькие глазки сузились, а рот с толстыми губами приоткрылся. — Бедняга. Что это с ним сделали?
— Мы не знаем, миссис Корнелиус. — Полковник Пьят отошел от гроба, который стоял на том же месте, где Уна Перссон оставила его. Двух остальных нигде не было видно, а маленькая полосатая кошечка все еще была здесь. — Теперь, когда мы точно определили, кто он такой… — Он снял белые лайковые перчатки. Они идеально подходили к хорошо сшитой, отделанной золотом форме, к ботинкам из лайки и франтоватой фуражке. — …мы попытаемся выяснить. Мы один раз чуть было не встретились с ним в Афганистане. Но мой поезд, как это часто случается, опоздал.
— Мне помнится, он всегда был немного слабоват здоровьем, — сказала миссис Корнелиус задумчиво.
Полковник Пьят подошел к роялю, на котором были аккуратно расставлены бокалы, а также стояла бутылка водки. — Могу я предложить вам выпить, мадам?
— А куда делись все эти воздушные шары? Я слышала…
— «Цеппелины» улетели из города. Они принадлежали немцам, которых мы вчера разбили наголову.
— Налейте мне выпить. Вам кто-нибудь говорил, что вы похожи на Рональда Колмана?
— Но мне бы больше хотелось быть похожим на Джесси Джеймса. — Полковник Пьят улыбнулся и указал на проигрыватель, стоящий на камине. Из колонок звучала песня Боба Дилана. Полковник налил унцию Петербургской водки в бокал из богемского стекла на длинной ножке и подал его миссис Корнелиус, столько же он налил и себе. Она мгновенно выпила его до дна.
— Да, — сказала она довольно и со стуком поставила бокал на камин. — Потрясающе! Да! Ха! Ха!
Полковник Пьят с заинтересованным видом посмотрел на костяшки своих белых пальцев, затем выпрямился и медленно выпил содержимое своего бокала.
Миссис К. провела грязным пальцем по вороту своего дешевого ситцевого платья красного цвета.
— Не слишком ли это крепко для вас?
— Вы так считаете? — Пьят приложил палец к губам и с умным видом поднял брови. — Пожалуй.
— Никогда бы не подумала. Вы же не из этих чертовых немцев?
— Нет, а что?
Она немного отвернулась и ногтем большого пальца стала ковыряться в зубах, из-за этого трудно было разобрать, что она говорит:
— Он выздоровеет, полковник?
— Только врачи могут сказать наверняка, мадам.
— Понятно. Его брат Фрэнк всегда относился ко мне лучше, чем он, я сделала все, что было в моих силах, но…
— Мы живем в беспокойное время, миссис Корнелиус.
Миссис Корнелиус посмотрела на него с притворной серьезностью, слегка улыбнулась уголками ярко-красного рта. Затем открыла рот. Рыгнула. Рассмеялась.
— Вы не шутите — ха, ха, ха, — давайте еще…
