Андрей Марченко - Революционная сага
Игорь вдруг нырнул в совершенно темный боковой проход, загремел ключами, открыл дверку, зажег тусклую в десять свечей лампу. Свет озарил маленькую каморку, забитую заготовками, инструментами, приспособлениями:
Игорь пнул ногой лежащую на земле болванку:
— Гляди, эта пойдет?
— Ну как думаешь, — переспросила Ольга у Клима. — Пойдет ли? Ты у нас сейчас главный по волшебству.
Клим как можно неопределенней пожал плечами.
— Самое оно! — заключила Ольга. — To бы мне инструмент: обычный набор, резцы проходной, отрезной, резбовой… Сверла.
— Какой диаметр сверл?
— Какие тебе не жалко.
Игорь ухмыльнулся:
— Я не узнаю тебя… Впрочем, этот мир я тоже узнаю с трудом. Но для тебя не жалко ничего — возьмем лучшие…
Запирая каморку, Игорь, словно истосковавшись по общению, продолжал трепать языком.
— Кстати, о заготовках… Баню нашу помнишь? Зашел как-то новый директор и говорит, мол, какого лешего тут две трубы? Ему, ясен-пень, отвечают: для холодной и горячей воды. Дескать, в бане она смешивается, и получаем воду теплую. Он в крик: это ж какая безалаберность! Воду будем смешивать прямо в котельных, и поставлять ее по одной трубе сразу теплой! А вторые трубы срежем и из них изготовим паровоз!
Клим потер шею: шрам уже давным-давно зарос, и не беспокоил, но привычка осталась.
— Мне, кажется, — заметил Клим, — вы ярый антисоветчик.
Ольга шикнула на Чугункина слишком поздно. Но Игорь загадочно улыбнулся, обнажая свои великолепные, зубы. Особенно замечательно выглядели клыки…
— Каюсь, есть такое. А раньше-то агитаторов не шибко воспринимал. По мне они все какие-то… хм… пресные. Но больше всего против советской власти сагитировала сама советская власть.
Снова переход по пролетам цеха. Пыль, грязь под ногами, дрожание мостиков. Игорь снова шел впереди, налегке, рассказывая что-то Ольге. Та тоже двигалась с пустыми руками. После нее, подбадривая друг друга проклятиями, тяжелую болванку вдвоем тащили Евгений и Рихард. За ними плелся Клим — инструмент оказался на удивление тяжелым…
Но у станка роли поменялись. Игорь и Ольга зажимали заготовку, устанавливали резцы.
— Управляющие кулачки проверять будешь?
Ольга покачала головой.
— Я так и думал… Включаем?
— Включаем.
Засвистели ремни, загрохотали шестерни. Станок на ускоренной передаче подвел суппорт к детали, сменил резец на черновой, сбавил скорость до рабочей. Полетела первая стружка.
Ольга и Игорь присели рядом с остальными.
Когда станок начал уже чистовую обработку, мимо проходил рабочий, остановился возле, глядя на работу хаотической машины, удивленно покачал головой. Обратился к Игорю.
— Кстати, там у меня в пролете станок престал работать. Может, посмотришь одним глазом?
— А что там?
— Да шут его знает, ничего с ним не делали, только перекрасили.
— А в какой цвет?
— В малиновый. Новый директор сказал, что малиновые станки повышают настроение!
— Кому?
— Этого он не сказал. Наверное ему…
— Ну да, конечно! Еще бы он работал! Вы бы еще его в розовый покрасили. Перекрась его хотя бы в желтый — будет работать.
Когда рабочий ушел, Клим спросил:
— И что, будет работать после перекраски?
— Сомневаюсь… — пожал плечами Игорь. — Но пока они перекрасят, меня уже тут не будет. Уйду с вами, если возьмете.
Все посмотрели на Ольгу.
Та задумчиво кивнула: возьмем…
На минуту включился резьбовой резец. Прорезал коротенькую нитку, всего в витков в пять. Просверлил отверстие. Затем вдруг отключился шпиндель. Кто-то успел подумать: вот и все. Но нет. Мертво застопорив шпиндель, станок стал двигать вперед-назад суппорт, пробивая в детали пазы.
— Кстати, — спросил Игорь у Клима. — Знаешь, как делают квадратные отверстия в железе?
— Не-а, не знаю!
— Сверлят квадратным сверлом!
Клим не засмеялся. Игорь махнул рукой.
Снова включился шпиндель, на нужное место стал отрезной резец. Через несколько секунд в лоток полетела готовая деталь. Еще теплую ее Ольга взяла в руки.
— Разве это похоже на ключ? — удивился Рихард.
— На другое оно похоже еще менее…
-//-Из завода выбирались на бронетрамвае, когда-то оставленном Ольгой. По словам Игоря, он не числился в бумагах завода, а потому, никто не мог его кинуться.
Но вот, что странно: Ольга отлично помнила, что броневагон так и недоделала. Да только сейчас он был готов и снаряжен к дальнему путешествию: имелась и вода и провиант в рундуках. Неужели его доделал Игорь? Тогда отчего не уехал сам? Ждал их?..
Хотелось об этом спросить, но казалось: сейчас не время. Игорь сидел в кормовом посту управления, смотрел на удаляющийся завод, и будто слезы стояли в его глазах.
Отчего?..
-//-Вот ты вышел на станции купить папирос, завозился с бумажником, засмотрелся на ворон, а в это время твой поезд и ушел.
Ты остался один на пустом перроне и следующий поезд неизвестно когда остановится здесь. Да, собственно, и твой состав остановился здесь совершенно случайно, по какой-то оказии.
И ты живешь в пыльном вокзале, спишь на лавках, укрывшись вместо одеяла зачитанной до дыр газетой. В холоде не спиться, бывают ночи, когда кажется что сон и твой поезд не придут никогда.
Дробь секунд, пули из минут, ядра часов летят тебе навстречу, из твоих мыслей делают мешанину.
Когда мимо проноситься очередной курьерский, ты прячешься от него за лавками и киосками. Тебе не хочется, чтоб друзья видели, что пока они носились по свету, наживали добро, обрастали семьями, ты сидел на этой всеми забытой станции. И ждал даже не чуда, а простой двери, чтоб выйти из этого мира.
Может, кто-то из твоих друзей бы увидев в окошке поезда тебя оборванного, рванул бы стоп-кран. Но жалости отчего-то не хочется.
Выйдешь на рельсы — поезд тебя раздавит, и его пассажиры ничего не почувствуют в своих комфортных вагонах.
А может это и есть решение?
Но нет, твой поезд уже отбыл, он идет к тебе с каждой минутой все ближе.
Только тебе не дано знать, сколько минут осталось.
И хватит ли для этого жизни.
Но вот в один день твой сон прерывает скрип тормозов. Ты просыпаешься — и он стоит у перрона. Твой поезд, великолепный, блестящий, чистый, словно и не было многих сотен верст пути. На весь поезд только одно свободное место — для тебя. И твоя плацкарта открыта до самой столицы.
Ты поднялся по лесенке…
Сел и поехал!
Финал
Местное озеро замерзло до самого дна, причем так резко, что единственная местная подводная лодка «Камбала» вмерзла в лед на десятисаженной глубине. И экипажу, чтоб выбраться на поверхность, пришлось прорубить многометровый слой льда.
Почти весь экипаж получил длительный отпуск — до самой весны.
Матросы побрели по домам через зиму, ожидая, что скоро сядут на поезд поедут домой. Но, дойдя до станции ближайшей станции, узнали, что пока они сидели под перископом, пугали рыб да подглядывали за бабами, многое в мире изменилось и поезда отменены вплоть до победы мировой революции.
Кто-то думал вернуться на борт «Камбалы», спуститься по ледяным ступеням в свои каюты. Иные, напротив, хотели идти домой даже через зиму, через ненастье.
Но их подобрал поезд, по сути бронированная мотодрезина. Немногочисленный экипаж разместился в десантном отсеке, их командир все больше сидел в кормовой рубке управления, беседуя с другим штатским пассажиром.
— Вот скажите, отчего так? — удивлялся лейтенант. — Страна получает эскадренный миноносец новейшей английской постройки. К миноносцу приходят чертежи, по которым держава строит корабли уже собственные. Только вот на мерной миле эти самые отечественный эсминцы с котлами завода Путиловского скорость показывают на узел-полтора меньше, чем натурализированный иноземец с котлами Ярроу. Конечно, в чертежах можно чего-то напаскудить, завернуть такую поганку, что собраться механизм соберется, а вот работать — ни в жизнь. Но ведь имеются не просто чертежи, а действующая модель!
Игорь отвечал витиевато, долго с удовольствием:
— Чтобы сложилось иначе, нужно каждый будний день ходить на работу. Надо, чтобы целые поколения сотни лет просыпались под рев заводского гудка, тогда гудок этот войдет в кровь, младенцы его впитают с молоком матери. А у нас… Когда звенит будильник, спящий его выключает и поворачивается на другой бок. Дремлет со смутным чувством, что просыпает выход на работу. Но подымается на ноги, только когда смутное чувство перерастает в твердую уверенность. Гудка ждут как избавления, но гудка другого, что возвещает об окончании рабочего дня. И только в эти краткие минуты любят свою работу. А уж если он раньше положенного часа прозвучал — это вообще счастье. И так ли уж важно, отчего день короткий: то ли у царя-батюшки тезоименитство, то ли всеобщая стачка. Это пусть заводы Ярроу славятся своими котлами. А наш Путиловский знаменит стачками, забастовками!!!
