Алексей Кулаков - Магнатъ
Кивнув с видом «я в вас и не сомневался», аристократ деловито поинтересовался личностью тех, кто будет представлять интересы князя – с тем, чтобы секунданты офицеров–преображенцев могли как можно скорее их увидеть.
– Я еще не определился в этом вопросе, дорогой граф.
Придвинув незапечатанные конверты к себе, оружейный придавил их ладонью.
– Думаю, на этом ваше дело можно считать исполненным? Прекрасно. Не желаете ли отужинать?
От такого плавного перехода преображенец немного охренел. То есть – на пару мгновений впал в глубокую задумчивость. Затем в самых вежливых выражениях отказался от предложения, выразил сожаление, намекнул на свою невероятную загруженность делами и поспешил откланяться. Оставшись в одиночестве, аристократ–промышленник прошелся по кабинету, остановившись напротив стеллажей с книгами. Медленно, словно бы в нерешительности, провел кончиками пальцев по корешкам книг и задумчиво протянул:
– Действительно, забавный вызов.
Вернувшись за стол, Александр плодотворно поработал: для начала еще раз перечитал свое новое завещание, затем написал десяток распоряжений для Совета директоров, оставив напоследок самое трудное. Полдюжины писем тем, кто был ему особенно близок и дорог. Оренбургский казак Григорий Долгин, купеческая дочка Ульяна Вожина, царский сын Михаил Александрович, обрусевший немец Валентин Греве, собственная тетя Татьяна Львовна, и конечно же – любимая дочка Саша. Натуральная блондинка четырех лет от роду, взявшая от матери всю ее красоту, а от отца редкий цвет глаз…
«А если взять во внимание кое–какие доклады от внедренной в дом милой Софи агентуры, то дочка у меня еще и большая умница!».
Конечно, он вовсе не собирался умирать – но предусмотреть все, что можно и нужно, был просто обязан. Закинув всю свою писанину в сейф, князь привычными движениями разжег камин, и основательно устроился напротив. Вернее, хотел это сделать – но отвлекся от созерцания изменчивого танца огня, услышав за окном глухое ворчание приближающейся грозы и первые удары тяжелых дождевых капель. Прямо на глазах свинцовые небеса разорвала изломанная линия ослепительно–яркой молнии, спустя всего пяток секунд стекла задрожали от раскатистого грома – а вдали уже полыхал новый разряд, на краткое мгновение осветивший чуть ли не все небо разом.
– Прямо как тогда…
Позабыв обо всем, Александр покинул кабинет, спустился на первый этаж и вышел на крыльцо. Постоял, вдыхая влажный воздух, затем шагнул под косые струи теплого майского ливня, запрокинув к плачущему небу лицо.
«А может, вся моя жизнь за последние семь лет – это всего лишь горячечный бред умирающего? И лежу я после удара молнии на земле, а вокруг беспомощно прыгают и суетятся приятели, с которыми приехал на злополучную охоту».
Против воли тряхнув головой от капель, попавших сразу в глаза, нос и уши, он направился в поле, расстилающееся за высокой поселковой оградой. Мутные струйки воды на мощеной дороге, прямо на глазах складывающиеся в настоящее ручейки, удивленные лица охранников при входе в поселок, моментально потяжелевшая от влаги одежда – и четкое ощущение двух внимательных взглядов за спиной. Телохранители…
Грр–дах!..
Когда всего в какой–то сотне метров от их подопечного саданул сине–белый ветвистый разряд, беспокойство охранителей его бренного тела подошло к высшей точке – но в ответ на обращение–предложение вернуться под крышу, они получили лаконичный приказ:
– Не мешать.
Впрочем, короткое путешествие уже закончилось. Его сиятельство князь Агренев, фабрикант, промышленник, изобретатель и меценат, владелец заводов, газет и пароходов – вновь замер под секущими нитями дождя. Стоял, ожидая непонятно чего, надеялся и боялся, чувствуя, как в глубине души просыпается нечто, порядком уже позабытое за время мирной жизни – а небесная влага, что струилась по его лицу и телу, потихонечку смывала все его многочисленные маски и облики.
Тр–дах!!!
Первым пропал лощеный аристократ – словно его никогда и не было. Вслед за ним последовал рачительный управленец, циничный предприниматель, щедрый меценат, хитроумный мошенник. Ушли, словно бы их никогда и не было – светские условности, постоянные уступки общественному мнению, вечная осторожность в действиях и словах…
Гр–рум!..
Под свинцовыми тучами, промокший насквозь, но ничуть этим не опечаленный – стоял и довольно улыбался прагматичный убийца, готовый окунуться в кровь не то, что по шею – с головой, если только в этом возникнет нужда. Для безопасности тех, кого он любит и ценит, или для того, чтобы его мечта претворилась в жизнь.
Грр–дах!!!
Необычайно толстая и ветвистая молния на долгое мгновение соединила близкие тучи и раскисшую землю, полыхнув так близко, что телохранители невольно присели, зажмурив глаза – а их подопечный свирепо оскалился, ощутив дуновение близкой смерти. А затем вдруг удивительно четко вспомнил. Как он плыл в потоке черного света, и смотрел на пролетающие мимо него разноцветные искры новых жизней. Или миров, укутанных в серебристо–синюю вуаль нереальности?.. Как давно это было – и как недавно!
«Когда–нибудь я туда вернусь…».
Грр!..
Медленно открыв глаза, Александр без какого либо удивления констатировал, что гроза ушла. Нет, со стороны моря еще доносилось недовольное бурчание грома и падали последние капли поредевшего дождя – но в разрывах туч уже проглянуло яркое солнце, под лучами которого прежде унылое поле расцвело множеством разных оттенков зеленого и золотистого цвета. А еще… Похоже, влага с небес смыла не только все наносное, обнажив истинное нутро. Она еще забрала с собой и все накопившиеся страхи, переживания и сомнения. Как же легко стало вдруг мыслить и дышать!..
– Когда–нибудь я уйду, да. Но уйду победителем!
Три дня спустя, офицерское собрание лейб–гвардии Преображенского полка…– Merde!
Увидев, что он привлек несколько вопросительных и вполне понимающих взглядов, взбешенный штабс–капитан Навроцкий оставил в покое смятый газетный лист, за малым не выдранный из свежей «Пти Паризьен».
– Вижу, вы тоже приобщились французской прессы, Сергей Сергеевич?
– Приобщился, ваше императорское высочество.
Увидев, как по лицу подчиненного гуляют желваки, командир первого батальона старейшего из гвардейских полков Российской империи сочувственно кивнул – статейка и в самом деле была… Не комильфо, да. Ведь если верить ее автору, то служебные будни офицеров-«преображенцев» чуть ли не целиком состояли из веселых кутежей, флирта, разнообразных азартных игр и участия во всевозможных балах и приемах. Более того, этот гнусный писака на полном серьезе осмелился утверждать, что иные офицеры полка весьма своеобразно толкуют понимание суровой мужской дружбы – перечислив затем несколько довольно известных фамилий. Наглец чуть ли не в открытую назвал цвет лейб–гвардии содомитами!!!
– С–союзнички!..
Пригубив из узкогорлого бокала превосходного Редерера (а иного в собрании и не водилось), штабс–капитан окончательно успокоился. Впрочем, ради справедливости, он вышел из себя совсем не из–за гнусных пасквилей французского журналиста – просто, последнее время ему было довольно–таки нелегко. Нелепая ссора с известным промышленником и меценатом породила в обществе целый вал совершенно противоречивых слухов – в большинстве своем отнюдь не лестных именно для Навроцкого и Вендриха. «Пир во время голодной чумы» и «отсутствие малейшего сострадания к умирающим сиротам» – самое малое, чего они удостаивались. Нет, хамское, и совершенно непозволительное поведение князя Агренева тоже нашло свое отражение в довольно–таки хлестком прозвище «торговец смертью», вот только прозвище это звучало крайне редко. Особенно после того, как чуть ли не вся империя узнала об этих его палаточных лагерях–приютах для крестьянских детей, и участии в их организации и работе сразу дюжины старых, и очень уважаемых аристократических фамилий. Голицыны, Оболенские, Юсуповы, Игнатьевы, Нарышкины… Кто бы мог подумать, что у Агренева такие связи?!..
– Пожалуй, тут я с вами соглашусь, Сергей Сергеевич.
Слегка рассеянно выразив подчиненному свою поддержку, цесаревич Российской империи вернулся к своим невеселым размышлениям. Его августейший родитель уже после второй статейки этого низменного писаки Луи Дюпрена… Или все же третьей? Впрочем, какая разница – едва ознакомившись с ними, император тут же указал сыну навести порядок в своем батальоне. Мало того, он сделал это в таких выражениях, что переспрашивать и уточнять августейший комбат попросту не рискнул. Честно говоря, свежеиспеченного полковника (и четырех месяцев не прошло, как всем собранием отмечали его новый чин и должность) больше всего тяготили не сами репрессалии – а тот факт, что их пришлось проводить именно ему. Как же он не любил такие вот моменты! Слава Богу, матушка и Георгий оказали ему сочувствие и тактичную поддержку…
