Цикл романов "Целитель". Компиляция. Книги 1-17 (СИ) - Большаков Валерий Петрович
— Славная традиция! — прыснул я.
— А то! Ну, всё, вроде… Объявлена двухчасовая готовность! Готов?
— Всегда! — выдохнул я.
Там же, позже
К стартовому столу мы с Почтарем добрались пешком. Прогулялись в скафандрах, топая по шпалам. В конце путей высились исполинские башни, зажимавшие…
Нет, это был не обычный супертяж с челноком «на спине». В моей «прошлой жизни» (а затем в «Гамме») Валентин Глушко, генеральный конструктор сверхтяжелого «Рассвета», решил прогнуться перед Горбачевым, и переименовал свою ракету в «Энергию», в честь «энергии перестройки». Не помогло.
Михаил Сергеевич увлеченно лизал иные задницы, и живо покончил с советской космонавтикой, зарубив перспективнейшие проекты во имя «нового мы́шления».
Но следует признать таланты Глушко — даже в условиях буржуазно-либеральной контрреволюции, то бишь «перестройки», он создал «Энергию-2», полностью многоразовую двухступенчатую ракету. Четыре боковых ускорителя — первая ступень — поднимали в небо вторую, к которой приделали киль и крылья от «Бурана».
Разгонные блоки отделялись и садились на парашютах, а центральный блок — полноценный орбитальный корабль! — выводил в космос сорок тонн и садился на аэродром, как всякий уважающий себя шаттл.
Затем Глушко еще чуток напрягся… Навесные ускорители «научились» разворачивать крылья и садиться по-самолетному, а вторая ступень сделалась пилотируемой. И получился…
— «Ураган»! — воскликнул Павел. — Хороша птичка?
— Хороша!
Две пары разгонных модулей обнимали «Ураган», как коротышки — баскетболистку. Между их круглобоких тушек высовывались лишь концы крыльев орбитера, да перо киля.
Космодромная команда не дала нам полюбоваться рукотворной громадой — суровые дяди в комбезах погнали командира корабля и пассажира к лифту. Вы на часы, дескать, смотрели? В космос уходят без опоздания!
Тесноватая лифтовая кабинка поползла вверх, и Почтарь, выглядывая в окошко, быстро договорил:
— Первая модель! Вторая только строится. Обещают сдать «Тайфун» будущей весной… Прошу!
С верхней площадки открывались знойные пейзажи — волнистая рябь красных песков вдали, а под ногами — четкие серые плоскости, залитые бетоном. Неподалеку высилась мачта, увешанная несчетными рядами прожекторов, а еще выше задирались иглы молниеотводов, плетенные из металла.
— Объявляется готовность тридцать минут! — разнесли динамики весть с жестяным призвуком.
Мы с Пахой по очереди сунулись в люк, и по лесенке поднялись в пилотскую кабину. Бортинженер Римантас Станкявичюс, не оборачиваясь от пультов, махнул нам рукой.
В ложементы приходилось укладываться — с непривычки я справился последним. А вот переживать перед стартом как-то не довелось, уж слишком всё было интересно и ново для меня.
— Пуск!
— Есть — пуск.
— Зажигание!
— Есть — зажигание.
Земля и борт обменивались скороговорками, в суть которых я не вникал, полностью отдавшись ощущениям. И вот откуда-то снизу нахлынула дрожь и приглушенный гром.
— Предварительная… — диктовал дежурный офицер, перебирая величины растущей тяги. — Промежуточная… Главная… Подъем!
— Есть — подъем! — вытолкнул Пашка, и всё сдвинулось в мире.
Я почти чувствовал, как «Ураган» завис — и медленно, перебарывая гравитацию, потянул вверх. Навалилась перегрузка, стало трудно дышать, но я блаженно улыбался — всё было «по правде».
— Десять секунд — полет нормальный.
— Двигатели первой ступени работают устойчиво.
— Двадцать секунд — полет нормальный.
— Параметры систем управления в норме. Стабилизация изделия — устойчивая.
— Тридцать секунд — полет нормальный.
— Давление в камерах сгорания — в норме.
— Сорок секунд — полет нормальный.
— Тангаж, рысканье, вращение — в норме.
— Пятьдесят секунд — полет нормальный…
Мое внимание рассеялось, а мысли спутались. Я думал о том, что нынешним космонавтам пока что далеко до звездолетчиков. Даже звания межпланетников они пока не достигли.
И всё же мне скоро болтаться в невесомости — вне Земли, вне той привычной и размеренной жизни, которую мы ведем и устраиваем под зыбкой броней атмосферы. И — Луна…
«Don’t fuck up, Garin…»
Синева стратосферы понемногу темнела, замещаясь чернотой бесконечности, и я даже вздрогнул, когда двигатели смолкли, а тело утратило вес.
— Четыреста восемьдесят секунд. Корабль достиг заданной орбиты. Скорость полета — расчетная.
Тот же день по БВ, позже
Борт ТМК «Заря-3»
«Какая же она здоровенная!» — дивился я на «Салют-8». Целая гроздь блоков и модулей висела в пустоте, расправив на длиннущих фермах, словно паруса, плоскости радиаторов и солнечных батарей.
Примерно такой должна была выглядеть станция «Мир-2» в моей родимой «Гамме». Не дали.
«Энергию» отменили. О «Буране» забыли. «Мир-1» и вовсе утопили ради МКС, нам не нужной совершенно.
«Всё во имя американцев, всё для блага американцев!»
Думаешь об этом, и делается душно — от стыда за наших восторженных дураков и улыбчивых предателей.
Воистину, советская эпоха — самая великая в истории России, но до чего же позорны ее последние страницы!
И что толку в неприкосновенности «Альфы» с «Бетой»? Да, нас не затронуло бесстыдство «святых» 1990-х, но «Гамма»-то осталась мерзка и затхла…
Я коротко выдохнул, словно избавляясь от мутного негатива, да и некогда впадать в минор — за толстыми передними окнами круглилась Земля, сияя голубым и белым.
Прежде, чем состыковаться с орбитальной станцией, «Ураган» плавно откинул носовой обтекатель, выпуская наружу очередной модуль. Работники «Салюта» на маленьких, юрких космоскафах мигом подлетели — и уволокли груз, пыхая маневровыми движками.
— «Ураган», — донесся высокий женский голос, — вам разрешается стыковка. СУ «Надир».
— Есть — стыковка… — мужественным тоном ответил Почтарь, и не удержался: — Леночка, ваш голосок надо записывать — и слушать в дальних странствиях, смахивая скупую слезу…
— «Ураган», не засоряйте эфир всякими глупостями! — строго отчитала Паху невидимая Лена, но чувствовалось, что девушка улыбается. — А то всё Анечке расскажу!
— Молчу, молчу…
Челнок медленно, очень медленно приблизился к доковой палубе «Надир».
— Видим узел станции, — разлепил губы Римантас. — Идем на стыковку.
— Есть захват!
— Касание! — вытолкнула Лена.
— Есть касание! Есть стык! Есть механсоединение!
Корабль легонько вздрогнул, и затих.
— Приехали, — буднично сообщил Павел, рассупониваясь. — А вы, товарищ командированный, дуйте как бы наверх — моя «Зорька» на «Зените», пятый узел.
— Дую, — покладисто сказал я. — А груз?
— Контейнер уже на месте. Дуй.
Кое-как я выплыл, ныряя в люк, и оказался словно внутри железнодорожной цистерны, только чистенькой, облицованной мягкими панелями и вкруговую увешанной терминалами.
Никого. Пусто. Или народ специально услали подальше, чтобы любопытные не углядели таинственного пассажира?
Круглая крышка люка разошлась передо мной, как диафрагма фотоаппарата, и пропустила в нижний блок. Тишину нарушал лишь шелест вентиляторов, да отдаленные голоса — тонкие пластметалловые шторы не глушили акустику.
Оттолкнувшись, я полетел «как бы наверх» — главная ось станции, сочлененная из трех базовых блоков, вытягивалась от Земли по вертикали. Ничем не перекрытый атриум на стыке между нижним и средним базовым впустил меня в знаменитый «садик», разросшийся в переходном отсеке, а единственного человека, встреченного мною по дороге, я заметил в просторном верхнем базовом блоке — некто в серебристом комбинезоне просунулся в спальную капсулу, и что-то там перетряхивал.
А прямо передо мной, на сегментированной крышке люка, значилось: «Орбитальный док 'Надир». Ниже висела табличка с намалеванным черепом и грозной надписью: «Проверь герметизацию!»
