Артем Рыбаков - Дожить до вчера. Рейд «попаданцев»
— А он не боится, что его отрежут от Смоленска?
— Ничего такого он не сообщает. Сердился, что русские гаубицы со снарядами, которые мы обещали ему отправить, так и не прибыли. Его артиллерия на голодном пайке — они потратили слишком много снарядов, пытаясь прорвать оборону русских.
— А почему орудия не прибыли? — Помнить каждую мелочь — это задача для начштаба и офицеров оперативного отдела, но никак не командующего.
— Эшелон с ними, отправленный по одной из второстепенных дорог, потерпел крушение. Но это сейчас даже к лучшему — мы можем задействовать эти гаубицы у Смоленска. Наши артсистемы истратили почти весь боезапас, да и имеющиеся в городе трофейные — тоже.
— Хорошо. Отправляйте. — Голову Клюге сейчас занимали совсем другие мысли. Нет, конечно, ситуация на фронте была сложная — пожалуй, наиболее сложная за всю его полководческую карьеру, — но беспокоило фельдмаршала сейчас другое. Безоговорочно веря в немецкого солдата и немецкую военную машину в целом, он считал, что парировать прорывы русских, а то и организовать несколько новых «котлов» — не более чем вопрос времени. А вот необычные или, скорее, непривычные приемы, применяемые противником, лишали воспитанника прусской школы спокойствия.
Кавалерийский корпус даже не на фланге, а в тылу — это достаточная угроза, даже если не принимать в расчет тяжелые условия местности. Но корпус — не иголка, в лесу не спрячешь. Рано или поздно летчики или разведдозоры его обнаружат, и тогда русским останется только с честью погибнуть или сдаться в плен. А вот танки противника в тридцати километрах от его штаба вызывали недоверие, смешанное с опасением. Да, выдвинувшаяся на север от Борисова кампфгруппа в составе пехотного полка, двух сводных батальонов и практически всей бронетехники, оказавшейся под рукой, вытеснила противника, который даже серьезного боя не принял, ограничившись короткими налетами арьергардных заслонов.
Клюге показалось, что он начинает понимать идею русского командующего. «В чем мы, безусловно, превосходим противника, так это связь. И организованность. А что мы имеем на настоящий момент? Первое направление связи — „сверху-вниз“, пока функционирует нормально, но отдельные попытки ее нарушить… — Фельдмаршал быстро нашел в стопке бумаг записку начальника связи группы армий и быстро пробежал ее глазами. — Да, насчет „отдельные“ я погорячился, — скорее уж „постоянные“. Если верить докладу оберст-лейтенанта, а не верить у меня пока основания никакого нет, то в ближнем тылу проводные линии связи в среднем „живут“ четыре дня, а в оперативном — шесть. С другой стороны, ближе к фронту они, как правило, просто повреждаются, а вот дальше ситуация сложнее — диверсанты не только перерезают провода, но и с большой долей вероятности уносят большие отрезки с собой, из-за чего уже возник дефицит кабеля… Вот просто берут и уносят! — Клюге не заметил, как у него на щеках заходили желваки. — Но это еще не все! Сколько тут нападений на ремонтные бригады? Девятнадцать за месяц! И это не считая семи случаев минирования, также приведших к жертвам среди связистов. Добавим к этому несколько нападений вражеских диверсантов на дивизионных и корпусных связистов. В отчет Бергера они не вошли, но Тресков о них докладывал… Вроде того знаменитого разгрома батальона связи 7-й танковой. Надо понимать, что мелкие происшествия, вроде „прилетела из леса пуля и попала в рацию“, вообще дальше непосредственных начальников не уходят. А ведь у нас в группе армий даже резерва для пополнения убыли в связистах нет. Максимум можем запрос в Германию отправить. На армейских же складах недостаток в запасах средств связи уже приближается к сорока процентам! Бергер уже отдал приказ о демонтаже гражданских линий и передаче кабеля и аппаратов в подразделения. Но Россия — не Рейх и не Франция — телефоны еще поискать нужно. Похоже, кто-то у русских догадался, как нам серьезно осложнить жизнь».
— Хеннинг, — фельдмаршал посмотрел на фон Трескова. — Подготовьте приказ об усилении охраны подразделений связи, особенно тыловых — в зоне пятьдесят-сто километров от линии боевого соприкосновения.
— Слушаюсь! — невозмутимо ответил начальник Оперативного отдела. Интересоваться причинами, побудившими командующего отдать то или иное распоряжение, было не в его привычках.
«Второе направление — „связь слева направо“, — вернулся к анализу ситуации Клюге, — уже дает сбои. Из-за прорыва в районе Духовщины наземная связь между левым флангом и центром практически прекратилась, а радиосвязь работает с огромными нагрузками. Если же русский кавкорпус выйдет на меридиан Демидова, все равно где — западнее или восточнее, то связь штаба с войсками 3-й танковой группы на Великолукском направлении будет под угрозой. Угрозу объединения группы Доватора с неизвестными, что базируются севернее Борисова, отбрасывать тоже не стоит. Даже наоборот: если соединить ударную мощь одних с данными о местности и обстановке других — смесь получается гремучая. А западнее линии Витебск — Орша крупных соединений у нас нет, если не считать за таковые дислоцирующуюся в районе последней 286-ю охранную дивизию и действующую западнее Полоцка 403-ю охранную. Можно, конечно, прибегнуть к привычной тактике создания боевых групп, но на базе каких частей их создавать? Кто послужит „цементом“, скрепляющим пекарей, шорников, связистов и прочий тыловой люд?»
— Ханс! Бригада Фегелейна уже закончила передислокацию?
— Да, но ее первый полк ведет бои в районе Турова и Мозыря, а второй полк осуществляет специальные операции в районе Пинска, как они сообщают, уже ликвидировано…[105]
— Избавьте меня от ненужных подробностей, прошу вас! Немедленно отзывайте их и как можно скорее перебрасывайте в район Демидова. Есть шанс, что если они оставят тылы, то лесными дорогами прибудут в заданный район уже через два дня. Мне кажется, что кавалерийский корпус русских будет прорываться на соединение с «Чудесным полком». Насколько я помню, в отчете было что-то о свежих русских газетах.
— Так точно, в поселке у озера Палик были обнаружены обрывки московских газет примерно недельной давности.
— Выводите эсэсовцев из боя и перебрасывайте на север. Тех, что ловят убийц Гиммлера в окрестностях Слуцка и Минска, — в первую очередь.
— Да, но они подчиняются фон дем Баху!
— А я командую группой армий, так что не думаю, что нам откажут. Что по охранным дивизиям?
— Часть сил 286-й задействована сейчас против русских окруженцев примерно в том районе.
— Часть — это сколько?
— 3-й батальон 354-го полка, 317-й полицейский батальон, моторизованная команда ГФП и специальная кинологическая группа. Всего, — фон Тресков заглянул в бумаги, — восемьсот двадцать человек при тридцати двух пулеметах и трех минометах. Все подразделения мобильны — батальон охранной дивизии на велосипедах, а полицейские части все моторизованы.
— Очень мало! Передайте генералу Мюллеру, чтобы он перебросил туда еще как минимум один батальон. Тогда у них будет хоть какой-то шанс связать русскую кавалерию.
Берлин, Ораниен-штрассе 51–52.
26 августа 1941 года. 21:07.
— Добрый вечер! — Вошедший, услышав эту, казалось бы, безобидную фразу, резко обернулся.
На этот раз встреча проходила на его территории, и Генрих не смог отказать себе в маленькой «шалости». Комната, в которой он ждал встречи с рейхсляйтером, была освещена таким образом, что, несмотря на множество горевших ламп, в ней образовалось много укромных, хорошо затененных уголков. В одном он как раз и сидел, когда Борман вошел. Причем не только вошел, но и прошел мимо, не заметив сидящего буквально в двух шагах начальника гестапо.
— Добрый! — Первая оторопь прошла, да и владел собой партийный функционер неплохо, так что голос его звучал спокойно. Положив фуражку и перчатки на столик, гость опустился в кресло, стоявшее рядом. — В чем срочность? Признаться, я отменил несколько весьма важных встреч, группенфюрер.
— Чтобы не тянуть время, рейхсляйтер, перейду сразу к делу… — Мюллер достал из внутреннего кармана конверт из плотной бумаги и, положив его на стол, толкнул по полированной поверхности в сторону собеседника.
Борман поймал его и, открыв, достал сложенный пополам листок бумаги. Быстро пробежав написанное на нем, он аккуратно сложил записку обратно и положил на стол:
— Это все замечательно, но я в ваших шпионских играх разбираюсь не сильно. Вы можете пояснить, что это такое?
— Эту радиограмму чуть больше недели назад перехватили мои люди. Передача велась из района юго-западнее Минска. — Мюллер сделал многозначительную паузу и, дождавшись кивка, означавшего, что информация принята к сведению, продолжил: — Один из моих «мальчиков»… Очень способный «мальчик», надо сказать… Правда, я ему немного подсказал… Он попробовал на зуб это послание с помощью шифров, применяемых некоторыми отделами известного вам учреждения. И сегодня с утра добился некоторого успеха. Позывной рации ДубльВэГэЭн. В ней говорится, что ГэЭм занимается делом ЭрХа, но успеха вряд ли дождется. Надеюсь, вы понимаете, что за первыми инициалами кроется ваш покорный слуга, а за вторыми — рейхсфюрер. Далее… — Начальник тайной полиции сделал вид, что тянется к бумажке, но потом несколько показно продемонстрировал, что в подсказках не нуждается. — Далее сказано: «Но прыть его можно поумерить» и следующая фраза: «ФауДэБэ не знает ни о чем». И вряд ли эти три буквы обозначают кого-либо иного, нежели хорошо вам и мне известного Бах-Целевски.
