Владислав Кузнецов - Камбрия - Навсегда!
Но вот — знакомое лицо.
— Сэр Ивор!
Воевода в алом и белом спрыгнул с коня.
— Что, красавица? Стой-ка… Я тебя знаю. Ты ворота держать помогала! Что-то срочное?
— К нам Немайн заходила. Поздоровалась, взяла грабли и ушла…
— И хорошо. Молчит, значит, вы все делаете правильно. Еще что? Прости, дел невпроворот. Но мы еще поговорим. Это хранительница домой возвращается. А я остаюсь…
Теперь Ивор — не просто легат, а префект над землями Глентуи, обязанными воинской службой королю Диведа. И бессменный командир экспедиционного корпуса республики при армии королевства.
Проказничать на «Пантере» не стали. Зато, когда тяжелая колесница вышла к песчаному пляжу, наплакались. Колеса решительно не желали идти по песку. Найти же кусок отмели, не перекопанный так, словно стадо кабанов искало желуди…
И то — мимо, по римской дороге, прошли три войска туда и два обратно. И каждое щедро платило за вареных моллюсков. И сейчас все мидии — не на отмели, а в корзинах осмелевших жителей долины Тафа. Вареные. Оставалось тащиться через пляжи, искать еще не обобранного участка. Хорошо, не по песку.
Вот, наконец — чистый участок пляжа.
И толпа сборщиков. В стороне стоят ослы с плетеными корзинами, в которые удобно складывать взятую у отлива добычу. Стоят. Ждут, когда море откроет их поле…
Немайн вылезла. На нее глазели в пять сотен глаз. Женских. Захотелось самой в песок закопаться. Или повернуть колесницу. Но позади — сестра. Которой следует не мстить, а жить.
Сида потопталась. Дернула ушами раз-другой.
— Доброго дня, соседки.
Те принялись торопливо приветствовать добрую соседку. Известно, первое приветствие в общении с волшебными существами решает если не все, то половину дела.
— Почему нет мужчин? — удивилась Эйра.
— На войне, леди, — откликнулась одна из сборщиц, — А так, бывает, ходят. Хоть мидий собирать и скучней, чем рыбачить.
Да и форель из здешних рек, пожалуй, повкусней, чем моллюски. Но теперь навалилось слишком много мужской работы.
— А грабли вам зачем? — сборщица. Плед наброшен на голову. Видимо, от зимнего морского ветра.
— Собирать.
— А зачем для мидий грабли? Они поверху сидят. Это бурозубки закапываются. А для мидий рукавицы нужны. Края-то острые.
— Перчатки у нас есть! — обрадовалась Эйра, и метнулась к колеснице. Немайн проследовала за ней. Кожаные, боевые, жалко. Но есть и те, что для ремонта колесницы. Как раз подойдут.
От берега — стук копыт. Гонец. Как не вовремя!
— Новости, добрый сэр?
Что бы ни стряслось, гонец не виноват. Да только сам он сияет, словно и не устал ни капли.
— И хорошие, хранительница! Армия Пенды Мерсийского повернула на Хвикке. На то, что было Хвикке. А еще…
Рыцарь говорил. Про то, как армия Мерсии разбила Уэссекс — три сражения за пять дней, два выхода на фланги, удар в тыл, и излюбленный королем Пендой удар большой колонной по центру линейного строя. Когда у тебя есть хорошая конница, что пойдет в прорыв, такой удар смертелен. Да и полуторное превосходство над каждым из спешащих к месту сбора отрядов сказалось. Успей они соединиться… Но тем великий полководец и отличается от толкового, что все многочисленные «если» оборачиваются в его пользу. Значит, через год по берегам принимающего Северн залива саксы найдутся. Только хорошо перемешанные с англами и бриттами.
— Благодарю вас, сэр. Только, право, мне уже все равно. Я свое дело сделала. Обстановку доложите в Кер-Глоуи… Пусть префект Ивор ап Ител разбирается. Не буду ему мешать.
— А вы?
— А мы с сестрой будем собирать мидий. Как раз отлив начался. Мы ведь дочери трактирщика. Для нас главное — это. Ну и домой добраться поскорей. Меня там сын ждет.
Улыбнулась, озорно подмигнула. Плетеная корзина под локтем, на руках перчатки — не боевые, кожаные. Так, суконные рабочие прихватки. И где вы видали богиню войны?
С иными духовными дочерьми как побеседуешь — начинаешь понимать местных мальчишек, что хотят не грамоте учиться, а рубить врагов тяжелым и острым. Проще это, куда как проще. Что ж, дорога к Господу трудна и терниста, зато и радости от светлеющей души ближнего куда побольше, чем от пронзенного тела. Хотя бы потому, что тело со временем обернется прахом и так, а душа вечна. Но каждая исповедь Кейндрих стоит полугода жизни! За месяц-другой можно сойти в могилу. Но на сегодня, кажется все.
— Погодите, преосвященный. У меня есть вопрос.
Хорошо хоть, не грех. Вообще хорошо, что принцесса начала о душе задумываться. А то все гордыня да ревность вперемешку.
— Слушаю, дочь моя.
— Немайн, она и правда может некоторые таинства проводить? Почему, женщин-священников ведь не бывает?
Кажется, это не беспокойство о душе. Жаль.
— Потому и не может производить все таинства, что она не священник. Только немногие — связанные с рождением, смертью и супружеством. А может многое — по своей природе. Не сидовской, а… Есть у нее некоторые особенности.
— Так, значит, — Кейндрих посуровела. Потом просветлела. Идея снизошла. Что-то не верится в благость ее очередной затеи.
— Что ты задумала, дочь моя?
— Сущую безделицу, преосвященный. Брак у меня будет вполне обычный, равный. Я уж рада, что Гулидиен и на такой согласился. Иначе, меня, боюсь, отец со старшиной отдали б ему в подчиненные жены. Так пусть хоть что-то особенное в свадьбе будет! Вот я и хочу, чтобы нас Немайн повенчала.
Дионисий постарался вздохнуть неглубоко и тихо.
— Неужели тебе мало епископа?
— Не то, чтобы мало. Просто… Она получится не чужим человеком. Кем-то вроде крестной матери. С которой нельзя. Понимаешь?
— Понимаю. Ты не веришь в добродетельность мужа? Тогда венчаться зачем?
— Верю. Но сиды, они же развратные! И оборотничать умеют. Вот примет она мой облик, и чужим мужем насладится. А Лидди и знать не будет!
Лидди. Первый раз жениха назвала ласкательно. И то, чтоб подчеркнуть — мой.
— Дочь моя, Немайн девушка честная и серьезная. И останется такой же после замужества, которое еще неизвестно когда приключится. Зато у «крестной матери или кого-то вроде» будет гораздо больше поводов повисеть на шее у твоего мужа и по-сестрински поцеловать его в щечку!
Задумалась.
— Может, это, и правда, не лучшая идея была…
Обрадованный епископ ушел. Кейндрих немедленно вскочила и принялась бегать по шатру. Нога зачесалась. Блохи! Неизбежное зло походной жизни и земляного пола. Нормально, в постели, только в Глостере поспать и получилось… Одну ночь — на весь поход! А сиду, говорят, гады прыгучие не кусают. Наоборот, уходят из ее палатки. И комары тоже… Да и епископ — как он, не называя вещи своими словами, ухитрился напомнить, что Немайн не просто сида. Богиня. Пусть и крещеная. Ладно. Не стоит ее злить, в самом деле — мелкие женские шпильки недостойны королевы. А что достойно королевы? Забота о благе подданных. Вот, например, в Сенате Брихейниог представлен слабовато. А принцепс, Кейр ап Вэйлин, откровенно служит Диведу. Эту проблему можно решить? Запросто! Вот этим и займемся. Заодно и зятька сидового огорчим! Жаль, что пора поворачивать армию на северную дорогу. Все-таки хочется посмотреть на ушастую. Очень.
Буроватые холмы зимнего Уэльса.
Идут усталые войска. Гленцы возвращаются домой. Не все. Многих соблазнила ленивая земля Кер-Глоуи. Настолько, что они остались выбирать земли для кланов, и внутри — для ветвей. Гленцам выйдут лучшие — да вокруг железных копей.
И все- таки, земля или не земля — воин торопится домой. Обнять родных — и обменять расписку Хранительницы на звонкое золото. Сикамб с Эмилием еще перед походом передали обеспечение расписок, за которые проводили скупку. Сразу с процентом за эмиссию. То, что раздала хранительница, будет оплачено из глостерской добычи да из остатков средств, что собрала на постройку города, не все еще потратила. Но Немайн для этого не нужна, контора управится.
У сиды дом в другом месте. И дом, и сын маленький. А войско простит, что тяжелая, «штабная», колесница Хранительницы поворачивает на Кер-Мирддин.
Два дня пути — и вот знакомый мост, башни, обновленный частокол надо рвом. И каменные стены «Головы Грифона», открытые для всех пяти пятин!
Перед въездом в город — Немайн чуть не силой держать пришлось, так вперед рвалась — Эйра заплела сестре куцую косичку, и прикрепила к крысиному хвостику наконечник стрелы. Чтоб мать видела: возвращаются не плакальщицы — мстительницы.
Псалтирь отворена, но Пирру нет нужды подглядывать. Строки псалма Асафа он помнит наизусть. И почему пропускал их прежде? Может, если б догадался напомнить их воинам Ираклия перед битвой при Ярмуке — исход битвы был бы иным. И усталые солдаты дунайской армии, непривычные к сухим сирийским пустыням, разбили бы исмаильтян. Но, что поделать, с возрастом фантазия покидает человека, оборачиваясь осмотрительностью. Что ж. Если в речах Августины трещит огонь — старику-патриарху стоит обратиться камином. И озаботиться, чтобы новое христианское учение не обратилось пожаром, скачущим по крышам, а стало теплом, согревающим людей. Хотя бы ради того, что у него уже недостанет сил оседлать пожар. А он намерен использовать идею ученицы — на правах наставника. Принести православию силу, которую обещают эти строки. Достоинство — без гордыни, смирение — без уничижения. А заодно — мужество, совмещенное с праведностью. То, чего не хватает армиям Рима. Которые давно не имеют ни мужества, ибо убийство — грех, и они боятся убивать врагов, ни праведности — потому, что солдат считают подонками общества. И им остается соответствовать. А ведь именно из солдат поднимаются новые династии!
