ПИТЕР ЦАУРАС - Сборник
К середине октября 393-я эскадрилья была приведена в состояние оперативной готовности, а первые американские атомные бомбы были погружены на борт крейсера «Аугуста» ВМС США, и этот корабль пересекал Атлантический океан. Благодаря чуду, рожденному напряженными усилиями, специалисты, работавшие над Манхэттенским проектом, изготовили две урановые бомбы, которые, как верилось им, по всем признакам должны будут сработать не хуже, а даже лучше, чем немецкое ядерное оружие. До применения в боевых условиях одну из этих бомб ученые-атомщики хотели испытать на своем полигоне в Нью-Мексико. Однако приказы Вашингтона требовали одного: доставить обе бомбы в Англию и в кратчайшие сроки применить их против Германии. Даже когда эти бомбы были надежно закреплены под палубами «Аугусты», ученые из Лос-Аламоса, не обращая внимания на приступы морской болезни, продолжали производить последние подключения и настройки.
Метеорологи обещали период хорошей погоды на море начиная с 9 ноября 1944 года. Поэтому 7 ноября генерал Эйзенхауэр отдал войскам вторжения приказ выходить в море. Как только десантники в 4 часа 10 минут утра 9 ноября подошли к районам высадки, Эйзенхауэр приказал, чтобы командующему авиацией его экспедиционных сил была отправлена заранее условленная шифрограмма, содержавшая всего одно слово «Oblivion» («Забвение»). По этому сигналу три бомбардировщика В-29 поднялись в воздух и взяли курс на — Германию, присоединившись по пути к тысяче или около того самолетов В-17 и В-24, которые в тот день принимали участие в нанесении бомбовых ударов по всей территории Германии. Один из самолетов В-29 нес одну из бомб Манхэттенского проекта, получившую название «Малыш». Две других машины этого типа были оснащены навигационным и контрольно-измерительным оборудованием, и перед ними в качестве вторичной была поставлена задача непосредственного охранения и защиты бомбардировщика с атомной бомбой от тех немецких истребителей, которые смогут пробиться сквозь зоны дальнего и ближнего охранения, образованные американской истребительной авиацией. Вместо традиционного изображения едва одетой дамы и надписи непристойного содержания, традиционно украшавших нос самолета, на головном В-29, который нес атомную бомбу, было написано только имя матери командира корабля.
С наступлением рассвета немцы, державшие оборону на атлантическом побережье, испытали сильнейшее потрясение, увидев тысячи кораблей у берегов Нормандии. В течение предшествующей ночи, перед тем как начать высадку основных сил, в глубину приморской территории Франции были заброшены парашютисты и подразделения воздушно-десантных войск на планерах. Однако немецкие линии связи оказались до такой степени нарушены опустошительными налетами союзной авиации, а также благодаря возросшей активности сил французского Сопротивления, что командование немецких войск не имело никакого представления о масштабах боевой операции, которая началась этой ночью. Гитлера подняли с постели только после того, как было окончательно установлено вторжение англо-американских войск на континент. Гитлер не верил своим ушам: как могло случиться такое? Связавшись со ставкой фельдмаршала Эрвина Роммеля, он потребовал доложить ему оперативную сводку и приказал ввести в бой резервные танковые дивизии. Роммель молчал, За несколько месяцев до этого, несмотря на его решительные возражения, все резервы были направлены на Восточный фронт.
О том, что англо-американские союзники высадили десант во Франции, Гейзенберг узнал из программы новостей, и эта новость поразила его не меньше, чем всех остальных граждан Германии. А потом он понял. Теперь и в самом деле все было кончено. Гейзенберг взял один только кожаный портфель, направился к эсэсовскому офицеру «сопровождения» и сказал последнему, что ему нужно встретиться в Берлине с Гиммлером по важному делу, касающемуся проекта атомной бомбы. Офицер удивился, но спорить не стал и, связавшись с рейхсфюрером лично, доложил ему, что профессор Гейзенберг просит о встрече и что дело не терпит отлагательства. Гиммлера устраивало, что Гейзенберг приедет к нему, у него накопился ряд важных вопросов к профессору, и это хорошо, что появляется возможность обсудить их. Из сказанного офицером можно было понять, что есть какие-то хорошие новости, а сейчас было бы как нельзя кстати сказать Гитлеру, есть ли у нас готовые новые бомбы. Гиммлер отменил все встречи, намеченные на утро, и выехал в Берлин в своем штабном автомобиле.
Несмотря на отчаянное сопротивление противника, союзники все утро штурмовали береговую полосу и несли тяжелые потери. Американские и английские штурмовики и бомбардировщики переднего края подавляли попытки немцев укрепить свою оборону. И, наконец, крошечные, не более пятачка, береговые плацдармы войск союзников стали превращаться в по-настоящему обороноспособные опорные пункты на территории, захваченной у противника. Они оказались неодолимой преградой для всех попыток немцев сбросить десант в море. Союзники вернулись на континент!
На совещании, которое проходило в бункере Гитлера и было посвящено сложившейся критической обстановке, Гитлер вместе со своим Генеральным штабом разрабатывал планы нанесения контрудара в Нормандии. Гитлер был в ярости из-за того, что Роммель не выполнил его приказа, он считал, что это Роммель виноват в том, что высадка десанта союзников прошла успешно. Однако, когда Гиммлер попросил его о встрече для доклада с последними сведениями о ходе работ над атомным проектом, Гитлер несколько смягчился в своем гневе. «Замечательно, — подумал Гитлер, — и как раз вовремя. Моя следующая бомба ударит по войскам союзников в местах их скопления на береговых плацдармах! С англичанами и американцами будет покончено раз и навсегда».
Гейзенберг вышел из здания железнодорожного вокзала и посмотрел на свои часы. Время приближалось к полудню. Сопровождающий его офицер-эсэсовец сказал что-то, и, посмотрев на противоположную сторону улицы, профессор увидел, что подъехал автомобиль Гиммлера. Вскинув вытянутую вперед правую руку, эсэсовец замер в приветствии, а Гиммлер, на лице которого играла легкая улыбка, вышел из машины, чтобы поздороваться с Гейзенбергом. Когда они пересекали улицу, завыли сирены, предупреждавшие о воздушном налете, и где-то вдалеке открыли огонь зенитные батареи. Сопровождающий офицер хотел отвести своих подопечных в укрытие, но Гиммлер взмахом руки приказал ему молчать и не мешать им.
— Так в чем заключается ваша важная новость, герр профессор? — спросил Гиммлер.
— Герр рейхсфюрер, я полагаю, что теперь наши англо-американские противники располагают собственной атомной бомбой.
Это было совсем не то, что ожидал услышать Гиммлер. Он хотел знать о положении дел со следующей партией их бомб, а не о бомбах, изготовленных союзниками. Гиммлер нахмурился. Его источники информации говорили ему, что самый ранний срок, когда американцы смогут надеяться на получение атомного оружия, это в лучшем для них случае через год. Это — уйма времени. О чем говорит Гейзенберг?
Гиммлер уже собрался задать этот вопрос профессору Гейзенбергу, но тут он увидел, что профессор смотрит куда-то вверх. И Гиммлер, и сопровождавший их офицер-эсэсовец тоже подняли головы к небу, чтобы увидеть, на что смотрит профессор. Маленькая крупинка, а может, крупинки, потому что там, кажется, несколько самолетов? На очень большой высоте они серебрятся в лучах нечастого ноябрьского солнца. Гиммлер снова перевел взгляд на профессора и увидел, что это ученый-физик улыбается какой-то странной улыбкой, а по его щекам бегут слезы. Он начал что-то говорить профессору, но чудовищная вспышка света стерла все и вся.
Подземный бункер Гитлера заходил ходуном, со всех сторон посыпались пыль и обломки стен. Пол бросало из стороны в сторону в одном направлении, стены бункера раскачивались в другом.
Поэтому и сам Гитлер, и весь его штаб не могли устоять на ногах, и тяжелые канцелярские шкафы тоже оказались на полу. Первой мыслью Гитлера была мысль о том, что, пытаясь убить его, какой-то террорист-убийца устроил взрыв в соседней комнате. Во всех помещениях бункера было темно, везде чувствовался запах пыли. Когда он стал наконец приходить в себя, он увидел, что включены средства аварийного освещения, что в результате какого-то воздействия повреждения получил весь комплекс бункера и что обломками завалены каждая комната и все коридоры. Неужели американцы смогли совершить прямое попадание в его бункер? Дежурный офицер доложил, что выходы завалены и прохода нет. Запах наполнял помещения, и в бункере, в котором обычно было и холодно, и сыро, устанавливалась удушающая жара, и эта жара становилась все сильнее и сильнее. Внезапно Гитлер все понял. Американцы наверстали упущенное и рассчитались за Москву и за Лондон. Он догадывался о том, что творится за пределами бункера, на поверхности, он также знал, что никому из них не суждено намного пережить погибших. У них не было возможности связаться с кем-либо наверху и не имелось путей спасения из этой бетонной могилы. Единственный выбор, который еще оставался у него, это или быть медленно изжаренным, или задохнуться, или же, если воздуха будет достаточно, умереть от лучевой болезни. Гитлер взял свой пистолет и через груду обломков перелез в соседнюю комнату. Он предпочел иное решение проблемы.
