Н 8 (СИ) - Ратманов Денис
И тут та же история. Начали вальяжно и красиво. Даже пасы пяткой показали. А прижали к воротам — снова нас. Рижан, наверное, в раздевалке выбили и высушили. И еще две замены у них, гляжу. Вот они и поддавили!
Наши в своей штрафной играли! Выйти не могли! Димидко изрыгал проклятья и тряс руками, а я и защиту гонять не успевал.
Удар! Отбил в поле. Еще удар! Отбил на край, и снова они подхватили, перепасовались — и удар! И штанга.
А ведь было совсем близко к голу!
Надо было сделать паузу. Дать нашим передышку. Опомниться, обдуматься, перестроиться.
Следующий мяч — навесом в штрафную.
— Я! — крикнул я и бросился к нему.
Пробился через своих и через чужих, выхватил мяч из воздуха, прижал к груди… Чтобы потянуть время, упал, свернулся улиткой, а сам по сторонам смотрел.
Увидел вдруг Игната — и с рук правой пнул мяч далеко вперед, за центр поля. Игнат рванул за ним, на ходу повернулся спиной к воротам и принял мяч на грудь. Вторым касанием через себя послал его к углу штрафной площади. Там пасся Клыков, он должен быстро бегать и нагнетать. И Рома не подвел, прибежал.
Принял левой, катнул под правую… Бах!
Вот это ударище! Почти с линии штрафной, но такой силы удар, что вратарь только глазами проводил мяч, влетающий теперь в левый верхний.
Ай да Игнатище! Ай да Клычище! У него, у Клыкова, выходит голевая передача и гол. Да он просто герой!
3:0!
И это уже счет, за который можно держаться.
Рижане устали. Замены чуть освежили ряды, но перелома не создали.
Пошла валкая игра туда-сюда. Без ворот, волна на волну. Середина поля стала местом локальных боев. На каждый мяч кидались втроем-вчетвером. Но и пас не выходил. Что у наших каждый второй доставался противнику, что у них.
Трибуны стояли и поддерживали нас аплодисментами и криками:
— Мо-лод-цы! Мо-лод-цы!
И тут опять мяч оказался на нашем левом фланге. И Микроб С Клыковым устроили бег наперегонки. И стеночка с проходом вперед, и пяточка — обратно… Красота! И удар с разворота по своим воротам. Вот мерзавцы! На, Саня, поиграй мячиком!
Принял, покатал вдоль штрафной площади, дождался усталых и чуть дышащих рижан — и запулил опять по центру вперед.
Рябов оказался на месте, четко принял верховой мяч, стоя спиной к чужим воротам, отбросил Игнату, тот катнул направо, а сам продолжал бежать, открываясь. И справа завертелось…
Но — свисток.
Матч закончился нашей атакой.
Но нам было не до радости: в это же время «Торпедо» играло с «Тилигулом», мы всей душой, сердцем и частями тела болели за тираспольцев, потому что их победа пошатнет наших соперников. Потому мы сразу же наперегонки рванули в раздевалку, где нас ждал Тирликас. И, как всегда, по его лицу ничего нельзя было сказать.
— Победили, — сказал он так, словно мы сделали что-то плохое, насладился нашим недоумением и дополнил: — «Тилигул» — «Торпедо» 4:2.
Часть команды запрыгала от радости, часть, в том числе я, не поверила своим ушам.
— Кто? — усомнился Димидко в компетентности Льва Витаутовича.
— «Тилигул» разгромил «Торпедо».
Вот теперь возликовали все, а Тирликас от уха до уха улыбнулся своей вараньей улыбкой.
Димидко его радости не разделил:
— Вот о чем я говорил: слабые будут рвать жилы! И не надейтесь на легкие победы!
А нам предстояло сыграть с «Кайратом» дважды: дома и в гостях, «Зенитом» и отважным «Тилигулом», удивишим всех.
Глава 4
Учи языки!
Лев Витаутыч поджидал меня на выходе из раздевалки, кивнул в сторону — давай, мол, отойдем.
Куда ж я от тебя-то денусь⁈ Я направился за ним, поежился под осенней моросью и поднял воротник куртки.
— Девушка ждет, — сказал Тирликас.
— Интересно, чего ей от меня надо? Если она с любовью своей… Мне, конечно, льстит внимание такой женщины, но я пас, потому что выбор сделан.
— Одобряю, — кивнул Тирликас, и непонятно — выбор он одобряет или позицию, а переспрашивать я не стал, сел в машину, и мы поехали.
— Где она ждет? — уточнил я.
— Скажем так, в пункте временного размещения.
Напустил таинственности, как обычно. Вздохнув, я написал Дарине: «Вынужден отлучиться на беседу с Энн. Ни о чем не переживай. Я с тобой. Как освобожусь — позвоню».
Хотелось разделить победу вместе с парнями, но — увы и ах!
— Как твое дело? — поинтересовался Тирликас и уточнил: — С инвалидом.
Я усмехнулся.
— В свете последних событий оно напоминает жужжание мошки. Мне выписали штраф, эту женщину судят за вымогательство. Дело еще идет, но меня это уже не касается.
— Хорошо. Имей в виду: англичанка на антидепрессантах.
Вспомнив свой недавний откат, я передернул плечами. Бедная девочка! Как же отшить ее, не усугубив состояние?
И снова молчание. В динамиках играет блюз, с легким скрипом дворники стряхивают капли дождя с лобового стекла. Как же хочется просто жить и радоваться! Но дороги, которые мы выбираем, не всегда выбирают нас. Хотя в моем случае не так: меня выбрала еще одна дорога, которая мне не нравится.
Остановились мы во дворе нового многоквартирного дома, характерного для этой реальности: семиэтажки наподобие сталинской высотки, с тонкими колоннами, шпилями и аккуратными полукруглыми балконами. Как ни крути, они, хоть и одинаковые, но гораздо круче безликих панелек, что штамповались в нашем мире.
А когда мы вошли в подъезд, то я вспомнил, как говорят в Питере, то есть в Ленинграде: «парадная»: чисто, бело, просторно, картины на стенах, цветы в горшках. Парадно, одним словом. Лифт зеркальный, как в гостинице. Премиум-класс! А ведь живут тут обычные люди и не гадят. Или не гадят, потому что вон, камеры по углам?
Мы на лифте поднялись на четвертый этаж. Тирликас выходить не стал, сказал:
— Сорок четвертая квартира. Жду тебя внизу.
Лифт вздохнул, смыкая створки, а я зашагал по просторному коридору, позвонил в нужную квартиру, мысленно прокручивая вероятные диалоги.
Щелкнул замок. Вид у Энн был все еще изможденный, но она выглядела посвежее, чем когда страдала от мигрени.
— Привет, — кивнул я, снял куртку и повесил на вешалку. — Очень рад, что все у тебя получилось, и ты жива и невредима.
Может, сразу сказать ей, что у меня есть девушка?
— Ну как невредима. — Девушка подняла левую руку, растопырила пальцы, сжала и разжала их. — Левая сторона ослабла, пальцы не держат ложку, и чувствительность частично утрачена. Проходи.
Гостиная тут была не в пример кухонькам хрущовок: просторная, светлая, полностью укомплектованная современным оранжево-белым гарнитуром. Небольшой столик со стеклянным верхом с принтом — двумя золотыми рыбками.
Усевшись за стол, я потянулся к леденцу, отправил его в рот. Энн заняла стул напротив, закуталась в пушистый халат и нахохлилась, хотя в квартире было жарко.
— Что ты думаешь делать? — спросил я.
Энн зябко повела плечами.
— Я не думала, что у вас так! Да ты подлец, если хочешь все это разрушить! Да если бы я знала, как тут на самом деле… Никогда бы не ввязалась!.. — Ее дыхание сбилось, она потупилась.
— Это недавно так. Развиваемся.
— Я чувствую себя туалетной бумагой, которой подтерлись и выкинули, — пожаловалась она. — Меня просто пустили в расход! И как я теперь? Я ж ничего тут не понимаю! У меня там друзья, родители… Но знаю, что, если вернусь, долго не проживу.
— Мы все — лишь винтики системы, — сказал я, чувствуя, как фальшивы и неуместны любые слова, потому что совсем недавно видел эту бездну изнутри.
— И то, что между нами было, — она посмотрела жалобно, — это ведь было не мое, а навязанное. Меня заставили, понимаешь? Положили к тебе в постель и заставили думать, что я сама этого хочу! Извини, Саша.
— У меня вообще-то есть девушка. — Мне огромного труда стоило сдержать улыбку. — Если нужна будет помощь, обращайся. Поможем, адаптируем.
Девушка кивнула, покрутила пустой стакан, и я вдруг понял, что ее нельзя оставлять одну. Нужно забрать ее отмечать нашу победу, пусть блистает и очаровывает. Но прежде, чем предложить это, написал Дарине, посоветовался, она возражать не стала.
