Алексей Волков - Гусарская дорога
— А как же! — подбоченился Прокоп. — Я с самим хозяином иногда беседую! Хороший он человек, добрый, заботливый, только до сих пор не женат. Разве порядок?
— Его право.
— Не только его! Не мальчик, должон понимать: дому хозяйка нужна, а человеку — его половина, — домовой посмотрел на Юлию с такой надеждой, словно она этой половиной и была. — Война не вечна. Рано ли, поздно, вернется в дом. Не одни мы его ждать будем.
Возражать девушка не стала. Не хотелось огорчать забавное создание. С таким только дружить, слушать его чуточку сварливый голос да тормошить шерсть на небольшой голове с умными глазами.
— Ладно. Спи. Скоро и петухи пропоют. А у меня еще дела. Хозяйство большое, везде присмотр нужен.
Странно, но обычно с трудом засыпающая девушка быстро скользнула в сон. А снилось ей…
Впрочем, не все сны стоит пересказывать.
— Господа, князь возвращается!
Полдюжины офицеров сидели кружком. Люди накормлены и отдыхают, можно позволить себе выкурить по трубочке под неспешные разговоры, пока привал не прерван приказом о дальнейшем выступлении. Увы, всё ближе к Москве.
Но по всему чувствовалось: скоро генеральная баталия. Обязательно произошла бы у Царева-Займища, только новый главнокомандующий решил не рисковать сразу по приезде и предпочел отойти еще немного. Сотня верст не сыграет большой роли. Как и несколько лишних дней. Арьергарды дерутся непрерывно, да и в тылу у французов вряд ли царит покой. Еще от Смоленска по вражеским коммуникациям пошел в рейд отряд генерал-адъютанта Винценгероде.
Полковник как раз ездил в штаб узнать, что слышно нового, и потому офицеры с интересом смотрели на приближающегося командира. Благо тот направился как раз к их биваку.
— Ваше… — на правах старшего начал было докладывать Арсений, но Вадбольский лишь махнул рукой. Мол, всё вижу, всё знаю. Легко спрыгнул с коня, шагнул к офицерам.
— Чаем не угостите? Признаться, с утра маковой росинки во рту не было.
Ему протянули стакан. Князь отхлебнул с явным удовольствием, потом выдохнул:
— Кажется, встанем. Видел полковника Толя. Он мне сообщил, что позиция уже выбрана. У деревень Семеновское и Бородино.
Арсений едва не выронил трубку. Сразу вспомнились слова гостьи и ее спутника. Значит, всё правда? Крупное сражение, затем — оставление Москвы, действия партизан, бегство неприятеля прочь, вхождение в Париж… Уловил на себе пристальный взгляд командира, зачем-то пожал плечами.
— За такую новость и выпить не грех! — Но сердце невольно заболело, едва Арсений вспомнил, что произойдет дальше. Это же Москва, город, известный каждому! И вдруг — отдать завоевателю на погибель!
Кто еще знает о пророчестве? Только дядюшка и полицмейстер. Как они отнесутся к девушке, когда узнают о сражении и о том, что первопрестольная оставлена врагу?
— Никакой выпивки, господа! Через полчаса выступаем. Верю, каждый честно исполнит свой долг, — Вадбольский допил чай, поднялся и вскочил в седло. — Готовьтесь, господа!
— Поднимайте гусар! — эхом отозвался Арсений. — Передайте: скоро схватимся с французами!
Но душа ныла. Идти в сражение и знать, что главная цель так и не будет достигнута. Раз дальше вновь будет отступление, значит, разбить Наполеона не удастся. Только всё равно ведь кампания завершится победой русского оружия. Значит, жертвы не будут напрасны.
Да и могут ли быть напрасны жертвы, если речь идет о судьбе Отечества?
Слинять не удалось. Куда убежишь, когда тебя гонят строем и кругом одни военные? Да и ненавистный мундир на плечах. Любой встречный сразу признает солдата и задастся вопросом: почему он один? Крестьяне все сволочи, в этом Саня убедился, как только попал в прошлое. Вряд ли отношение к дезертиру будет хоть немного лучше. Насмотрелся во время марша, наслушался разговоров, мол, не выдавайте, не пускайте на землю отцов!
Понять их тоже можно. Лучше уж свой исправник или управляющий, чем чужие солдаты. Те же грабить станут, насиловать, может, насмерть пришибут кого. Только разве от понимания легче? Ведь не станут же укрывать беглого защитника! Выдадут с потрохами, а то и разделаются по-свойски. С них станется.
Сдаться в плен? Тоже глупо. Французы проиграют, и так ли нужны будут им пленные? Замерзнешь вместе с «Великой армией» посреди бескрайних снегов. Нет, похоже, единственный выход — это заболеть и попасть в госпиталь. На больницу не похоже, уход совсем хреновый, однако всё лучше, чем воевать, словно последний дурак!
Ради чего пропадать?
Вот если бы попасть сюда пораньше, можно было добиться большего, по крайней мере, научиться стать незаменимым, не загреметь в рекруты. Убраться подальше к Уралу, в конце концов!
Можно еще перебежать к французам, предупредить о дальнейшей судьбе. Но даже если выслушают, кто же поверит, если цель похода уже близка?
Остается лишь заболеть. Откровенной симуляции не поверят, жалостью командиры не страдают. Вон как гонят вперед навстречу накатывающейся к Москве армии! Милорадович, расфранченный, с шарфами немыслимых расцветок, то и дело проезжает вдоль движущихся колонн, торопит, боится не успеть к грядущему сражению. А тут болят натруженные, непривычные к дальним походам, ноги, тяжелое ружье невозможно нести, давит ранец, запрещено даже расстегивать пуговицы на мундирах. Издевательство по полной программе. И никаких возражений. Солдаты терпят, словно так и должно быть.
Хорошо тому пышному гусару. Наверняка спокойно проводит дни и ночи с Юлькой. Небось не дурак, на бойню спешить не станет. Он офицер, захотел — вышел в отставку. Никто не осудит. Тоже ведь слышал о сражении при Бородино. Сидит сейчас в собственном имении, а когда войска пойдут в другую сторону, может, и присоединится. Лавры, трофеи, ордена, чины…
Эх, надо было все-таки перебираться поближе к Юльке.
Ночевки прямо на земле, купание в редких водоемах, старательное призывание болезни… Отлежаться в госпитале, а там вдруг и удастся пристроиться в тылу.
Главное — это выжить!
— Вперед, марш-марш! — Команда немедленно была продублирована сигналом трубы.
Эскадроны дружно тронулись с места. Медленно, потом всё быстрее и быстрее, не теряя равнения, словно речь шла не о битве, а о параде. Ментики в рукава, усатые лица раскраснелись от боя. Первая шеренга привычно наклонила пики, вторая взвила в воздух сабли.
Галоп, стремительно накатывающийся навстречу строй французских латников…
Раковский мчался на положенном месте, впереди гусарского строя. Ветер овевал лицо, словно его можно было остудить самой бешеной скачкой. В мире не существовало ничего, лишь приближающиеся неприятели, и хотелось поскорее столкнуться с ними, рубить с наскока, валить на землю, в которой их никто не ждал. По паре метров на каждого — вполне можно позволить. Сколько их тут поместится!
Столкновение, а дальше — молниеносная кавалерийская свалка, не имеющая ничего общего с поединками один на один. Калейдоскоп мелькающих фигур, то в сверкающих кирасах, то в родных темно-синих мундирах. Рушатся на беззащитную плоть тяжелые палаши, парирование, удары, когда — удачные, гораздо чаще — нет, а противника уже отнесло в сторону, и бьешь следующего, чтобы или выбить его, или так же разминуться.
Никто не хотел уступать. Одни рвались к заветной цели, другие — защищали родную землю. Артиллерия гремела, и отдельные выстрелы сливались в неумолчный гул, в котором тонули и крики людей, и ружейные залпы.
Наконец, латники не выдержали, повернули, будто это могло спасти их от разгрома.
Раковский догнал кого-то, с оттягом рубанул так, что противник сразу выпал из седла, и тут сквозь охвативший азарт услышал аппель. Сразу стала ясна причина сбора. Слева, собираясь ударить во фланг расстроенным схваткой эскадронам, неслись польские уланы.
Гусары лихорадочно строили фронт. Они не успевали, только откуда-то из сплошных клубов дыма вынырнули стройные шеренги русских драгун. Что за полк, Раковский не рассмотрел, потом сочтемся за помощь. Пока же…
— Вперед, марш-марш!
Но как же жарко! Не скажешь, что август на исходе. Ничего. Выдюжим! Пусть Москва окажется им всем братской могилой!
Подвергнувшись удару сразу с двух сторон, уланы повернули, подставляя спины. Прозвучал ли аппель на этот раз, Арсений сказать не мог. Удиравшие поляки вдруг исчезли, а впереди возникло стройное каре пехоты. Разрозненные группки гусар даже при желании не могли прорвать строй, но все-таки неслись на ощетинившиеся штыками ряды. Залп прозвучал почти в упор. Конь под майором вдруг полетел на землю, и Раковский едва успел выскользнуть из стремян. Вроде цел. Даже сабля привычно болтается на темляке. Кто-то подскочил сзади, прохрипел:
— Ваше высокоблагородие! Сюда!
До французов было шагов тридцать, и медлить Арсений не стал. Вскочил на лошадь позади гусара, успел отметить, что лежавших на земле в родном синем не так много, большинство гарцует в отдалении или торопливо отходит к едва виднеющимся вдали родным штандартам. И повсюду носятся оставшиеся в одиночестве кони.
