Василий Звягинцев - Андреевское братство
Я и сам так думал в глубине души, но из врожденного оптимизма надеялся как-нибудь выкрутиться. Потому слова монаха меня не удивили. Правда, чтобы прийти к такому выводу, не требовалось размышлять ночь и полдня.
Но дальше он начал говорить вещи, которые в чем-то могли быть истиной, а в целом вызвали не то чтоб неприятие, а недоумение.
Выходило так, что люди здесь, в общем-то, почти и ни при чем. Просто в мир пришло некое абстрактное зло чуть ли не всеобъемлющего плана. И направленное не только против меня как отдельно взятой личности. То есть я — лишь субъект проявления указанного зла в его мирском воплощении.
Всерьез с такой позицией спорить было невозможно. Да и просто невежливо. Надо было выкручиваться. Искать деликатные формы возражений. Я и сказал, что, на мой взгляд, «мировое зло» проявило себя действиями чересчур земными да вдобавок и неквалифицированными.
— Вот тут твоя ошибка. Очеловечивать потустороннее — нет ничего более неправильного. Разумеется, земной противник в чистом, скажем так, виде сумел бы разделаться с тобой успешнее… Могу даже рассказать, как такие вещи исполняются… А тут другое. Не требую, чтоб ты поверил мне сразу. Сам был такой, знаю…
Отец Григорий говорил все это резко, что так не походило на его обычную манеру.
— Ну допустим, — кивнул я. — Но что из этого следует? Смириться? Приготовиться к неизбежному? А может, постриг принять? Как считаете, против монаха эти силы зла бессильны?
Он кивнул.
— Возможно. Думаю, в этих стенах ты в безопасности.
«Вот тебе и вербовка, — подумал я. — Или, лучше сказать, обращение. Десять лет общались, а теперь отец-миссионер решил, что клиент созрел…»
— Только ведь зло при этом не исчезнет? Найдет себе иную точку приложения. И добьется своего. А чего именно? Я впервые увидел монаха раздраженным. Или, вернее, утратившим обычное спокойствие.
— Нет, ты до сих пор ничего не понимаешь. Думаешь, повредился дед на религиозной почве? Что я тебе, апостол Павел? Если бы я знал, в чем тут дело! Я так чувствую, понимаешь?.. — и тут же крякнул смущенно, опустил глаза, несколько раз перекрестился. Видимо, это показалось ему недостаточным, он встал, повернулся к самой большой из икон в тусклом серебряном окладе, начал вслух читать молитву:
«Да воскреснет Бог и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящии Его. Яко исчезает дым, да исчезнут; яко тает воск от лица огня, тако да погибнут беси от лица любящих Бога и знаменующихся крестным знамением, и в веселии глаголющих: радуйся, Пречестный и Животворящий Кресте Господень, прогоняяй бесы силою на тебе пропятого Господа нашего Иисуса Христа, во ад сшедшего и поправшего силу диаволю и даровавшего нам тебе, Крест свой Честный, на прогнание всякого супостата. О Пречестный и Животворящий Кресте Господень! Помогай ми Святою Госпожею Девой Богородицею и со всеми святыми во веки. Аминь».
Глава 5
Под вечер разразилась сильная гроза, необычная в это время года, и я долго стоял под навесом башни и наблюдал за потоками серой воды и лиловыми кустистыми разрядами молний.
Однако к назначенному времени дождь утих, и я собрался на встречу с Марком. Невзирая на все ранее услышанное от монаха.
Отец Григорий решил составить мне компанию, хоть я и отказывался, считая, что неудобно злоупотреблять гостеприимством и дружелюбием пожилого человека, заставляя его тащиться за несколько километров по грязи, лужам, мокрой траве. Тем более что не было и уверенности в пунктуальности мальчишки.
Но зря я так думал о своем юном друге. Он не только пришел вовремя, но и привез мне письмо от Аллы, отпечатанное принтером компьютера. Правильно я сообразил переключить на него свой индекс.
Письмо само по себе уже было счастьем. Значит, она жива и с ней все в порядке.
Первая половина текста ничего особенного не представляла. Слова привета, извинения, что не смогла меня встретить, и тому подобное. Я еще усмехнулся вводной фразе: «Если ты прилетел, то…» Женская психология. А если я не прилетел, то о чем речь?
Однако дальше начинались уже дела по-настоящему странные.
«…прошу отнестись к моей просьбе со всей серьезностью. И сохранить полную тайну. Никто из наших общих знакомых, да и вообще, не должны ни о чем знать. Это важно крайне! Постарайся, не привлекая ничьего внимания и тем более не разглашая конечной цели, попасть не позднее двадцатого в Гонолулу. Там у портье отеля «Принцесса Каиулани» тебя будет ждать пакет. Захвати с собой все, что обычно берешь в командировки. Целую. Я».
Вновь тайны мадридского двора. Но здесь, кажется, не такие страшные. Алла настаивает только на осторожности, но отнюдь не намекает на какую-то опасность.
Забавное совпадение — опять Гавайи. И дата почти совпадает. Я заказал номер с восемнадцатого. Только с отелем не угадал. Впрочем, не так это и страшно. Наверняка мы с ней не раз упоминали в разговоре пресловутые острова, а может быть, она имела в виду именно данный случай. Наверняка тут имеется связь с ее работой. Если только она не решила участвовать в конкурсе красоты, скажем…
Отец Григорий по моему лицу догадался, что все в порядке. И тут Марк, сидевший в гордой позе, не покидая седла, преподнес мне следующий сюрприз.
— Боюсь, вам будет неприятно, дядя Игорь, но дача ваша сгорела… — сказал он, глядя на метр выше меня.
— То есть как? — удивился я.
— Молния. Прямо в крышу. И дотла. Даже тушить не было смысла. Как раз в самую грозу… — он, очевидно, не забыл, что я назвал его Аврелием, справился в информатории, что сие за персона, и теперь явно ему подражал. И позой, и манерой речи.
Я даже не огорчился. Не до того. Да и ценность этой дачи невелика. Новую поставлю. Если жив останусь…
…Возвращались мы в быстро густеющих сумерках и беседовали на богословские темы. Не в первый уже раз. Я объяснял отцу Григорию, почему остаюсь атеистом, невзирая на очевидную нелогичность такого поведения.
— …не помню, кем сказано: «Бога нет, и все позволено». Вот с этим и не согласен. Не желаю быть нравственным из-под палки. Мол, Бог не велит, потому и не ворую. А нет Бога — на дорогу с кистенем. Считаю, что в роли верховного надзирателя Бог мне ни к чему. И, кстати, вот вам парадоксик, попробуйте ответить: кто Бога заставляет быть нравственным? Над ним-то никого, и все равно он всеблаг, а не наоборот. И раз я — по образу и подобию, то точно так же могу опираться на собственный нравственный императив, а не на заемный…
Монах слушал мою тираду молча, очевидно, собираясь разгромить все содержащиеся в ней несообразности одним махом.
Ближе к выходу из леса тропинка сузилась настолько, что рядом идти стало неудобно. Я пропустил отца Григория вперед. Он шел легким и быстрым шагом, почти не касаясь тропы и не задевая ни одной ветки, наверное, так он ходил в свое время в конголезских или парагвайских джунглях. У меня таких навыков не было, мокрая трава скользила, я приотстал шагов на восемь-десять.
Дальнейшее запомнилось, будто серия стоп-кадров.
Горло вдруг стянуло петлей. Не могу ни вздохнуть, ни крикнуть.
Сквозь застилающую глаза мглу вижу опрокидывающиеся на меня деревья.
Взмахнув руками, пытаюсь сохранить равновесие.
Осознаю, что кто-то захватил меня за шею локтевым сгибом и тащит в лес.
Делаю отчаянную попытку освободиться, перебросить нападающего через себя, но уже поздно, ноги почти не касаются земли и рывка не получается.
А потом вдруг чувствую, что горло мое свободно, а сам я спиной валюсь на мокрую траву.
В глазах светлеет, и я успеваю увидеть совершенно немыслимую сцену.
Справа от меня на земле копошится нечто, напоминающее человеческую фигуру, а слева в позе самурая эпохи сегунов замер отец Григорий. Черный подрясник, черные в полумраке щелочки глаз. Непонятное существо оторвалось от земли, стало походить на выпрямляющегося гоминида. Но разогнуться до конца он не успел. Неуловимый бросок монаха, тяжелый с хряском удар — и человек-обезьяна вновь опрокинулся навзничь. Секунда, новый его рывок — и снова удар, гулкий, будто по футбольному мячу.
Только я начал приподниматься, чтобы тоже принять участие в битве, как все завершилось и без меня.
Наш противник, поверженный, но не побежденный, тоже кое-что умел. Немыслимым кульбитом он отлетел назад, вскочил в полный рост, постоял мгновение, широко раскинув руки (тут я его узнал!), и, вместо того чтобы принять бой, исчез… Глаза едва успели заметить стремительный прыжок вбок, сквозь сплошную завесу лещины. Затрещал под его ногами валежник. И все. И тишина.
Прежде всего я ощутил стыд и растерянность. Ведь действительно позор! Здоровенный мужик (то есть я!), спортсмен, регбист валяется на земле, а его защищает семидесятилетний старик!
Отец Григорий снял свою скуфью и вытер лицо. Дышал он тяжело и неровно.
![Василий Звягинцев - Андреевское братство [= Право на смерть]](/uploads/posts/books/110177/110177.jpg)
