Олег Макаровский - Мир фантастики 2014. На войне как на войне
Да, если бы финны не пропустили немцев сквозь свою территорию, Петербург бы наверняка удалось удержать…
– Наверно, надо, – устало согласился генерал. – Вот только не умеем мы, русские, против своих воевать. Даже когда они поляки или финны. Это вы, красные, навостриться успели…
– Ничего, вашбродь: и в Москве, и в ДВР вы нам показали, что тоже быстро учитесь, как бы не вперед нас. Но я все-таки о другом – о том, что поближе… – Георгий увел разговор со скользкой темы.
– А что – «поближе»? Мы свои обязательства по совместному плану действий тогда выполнили. Это союзнички ушли в кусты.
– Ну хорошо, допустим, выполнили. Но почему стояли в 1940-м, когда немец француза бил?
– Да не стояли мы, – Деникин так и не открывал глаз, – до Варшавы дошли.
– …А вот дальше особо не спешили.
– Да зачем было спешить? Мы бы все успели в свое время, если бы англичане и французы снова на попятную не пошли. Мы же не собирались Берлин брать.
– Да ну? И почему же не собирались?
Коротко бахнул выстрел – откуда-то со стороны немцев, но дальний, видимо случайный. И снова все настороженно замерли. Нет, ничего: командир, как всегда, оказался прав – сегодня враг больше не полезет. А что стреляют, так на то и война.
Затишье. Но война.
Ветер пахнет гарью.
– …Потому что по планам летних переговоров мы должны были освободить Болгарию, часть Румынии, всю Польшу и Чехословакию, но – не заходя на территории Австрии и Германии, – генерал произнес это, будто объясняя нечто самому себе и с самим же собой споря. – Причем Чехословакию потом должны были вернуть, а по Польше мы с англичанами тогда до конца так и не договорились… хотя в целом она скорее вся к нам отходила… Зоны оккупации, изволишь ли видеть… Поделили шкуру неубитого медведя… о-хот-нич-ки!
Деникин с явственным усилием заставил себя замолчать: как ни крути, получалось, что он сейчас выдавал случайному спутнику секретную информацию. Но так ли? Случаен ли спутник, да и есть ли сегодня особый смысл хранить секреты всей этой мышиной возни, казавшейся столь важной еще два года, даже год назад…
Чавк… Чавк…
Только грязь чавкает под тяжелыми сапогами, да изредка поскрипывают колеса пулеметного станка.
– Нет, но вот ответьте мне, вашбродь, – снова не выдерживает Георгий; да, собственно, что им и остается сейчас, между боями, как не эти разговоры, – Польшу же вы, лично вы, прямо скажем, из рук отпустили – как это иначе назвать… Ведь уже в Варшаве была конница! Я помню!..
Генерал тоже помнил. Помнил все: развалины сгоревшего Кракова, в котором нетронутым, казалось, сохранился только королевский замок… невообразимо чистый и опрятный смокинг лорда Керзона… и себя, усталого, пропахшего порохом (тогда все еще считалось приличным, даже почти обязательным приезжать к солдатам на передний край прямо под артподготовку)… Помнил жесткий приказ Колчака, помнил и секретную телеграмму великого князя Михаила, страшно боявшегося получить по наследству от брата титул «кровавый». Телеграмму, о которой лучше бы не вспоминать…
Тогда он действительно все взял на себя, закрывая собой регента, словно грудью амбразуру. Не он первый, не он последний. Вот и дозакрывались – что сейчас перед красным чуть ли не оправдываться приходится!
– Да, отпустил. Конница-то до Варшавы дошла – а обозы, а орудия? И… Ты помнишь, что ваши в тылу тогда вытворяли? Знаешь такого красного командира, Нестор Махно его звали, который похвалялся, будто для развлечения с двух рук срубает на скаку по четыре головы сразу, причем только офицерские: нижними чинами, дескать, брезгует? Сам-то ты где был в 1920-м?
– Да там и был, – хмуро ответил Жуков. – Из Москвы тогда сбежал, да под Харьковом вновь забрили, хорошо хоть про Москву не прознали. Только мы сразу тогда объявили: «ни мира ни войны» – ну и…
– Разоружили вас казаки и по домам отпустили?
– Ага, «отпустили»! Батогов дали каждому: солдатам по двадцать пять, унтерам полсотни. А потом согнали на железку пути восстанавливать. Я и оттуда сбежал, через два дня всего… Но чтобы ваши так просто по домам отпускали – брехня это все.
– Вот. Ты, как я сейчас вижу, отличный командир, – но взял и сбежал. А меня упрекаешь, что Польшу сдали…
Георгий нашел бы, что ответить Деникину, однако не захотел лишний раз ранить старика. За время похода они не только свыклись друг с другом, но и прониклись уважением. Офицеров Жуков навидался достаточно, особенно за последние месяцы, но как привык к мысли о «чванливых золотопогонниках», так и не спешил с ней расставаться; а уж что царские генералы не способны ни на что, кроме парадов, он был уверен твердо. Теперь пришлось разувериться. Особенно Георгия поразила та сноровка, с которой его «комиссар» набивал пулеметные ленты.
Через полчаса Деникин нарушил затянувшееся молчание.
– Ты уж скажи мне, Георгий, раз разговор зашел: на что рассчитывали ваши красные в этой своей ДВР?
– Ну… Во-первых, это поддержка народом самого прогрессивного общественного строя. Во-вторых…
– Ты давай без агитации тут! – Деникин, сделав нарочито строгое лицо, чуть ли не прикрикнул на командира. – По делу говори. Сколько там было ваших? Под ружьем… ну, допустим, тысяч двадцать. Верно? А у нас тогда уже с беспорядками в армии покончили, с поляками замирились, чехов в Сибири приструнили, ханов всяких и гетманов почти повыбили. И имели мы тогда, чтобы не соврать, миллиона два штыков. Ну и зачем было своих губить?
– Товарищ Троцкий…
– Да погоди ты о своих покойниках! Зачем дрались, спрашиваю?
– Думали, удержим «линию Троцкого». Там же всего-то шесть верст между гор…
– А про пушки шестидюймовые вы там у себя в ДВР слышали? Про корабли Байкальской флотилии, про аэропланы? Про конницу Семенова в Монголии?
Георгий снова промолчал. Ну где было понять этому старому генералу, как могут сражаться пламенные борцы за рабочее дело. Борцы, которые никогда не отступают. Которые только погибают – не сойдя с места и забрав с собой на тот свет много, много врагов. Где ему понять, он же не был на той стороне… пять полос по три линии окопов, блиндажей и колючки… там, где он, Георгий, несколько раз контуженный (корабельные пушки били тяжелыми снарядами с железнодорожных платформ), вновь и вновь укладывал пулеметным огнем цепи солдат в серых армейских шинелях. И отбились бы тогда, если бы вдруг вместо солдат не полезли одни офицеры. Эти пулеметам не кланялись. Когда раскаленный ствол отказался стрелять, Георгий забрался под трупы. Ему тогда снова повезло…
К рассвету они вышли к развалинам стоявшего у дороги завода. Остатки кирпичной трубы, некогда высокой, а теперь разрушенной практически до основания, сразу привлекли внимание Деникина.
– Вот это позиция! Хороша…
Георгий с сомнением осмотрел трубу:
– Танк ее, пожалуй, не возьмет – если, конечно, внутрь снаряд не залетит. Но отступать будет некуда.
– Да уж куда мне отступать: все равно вот-вот свалюсь. Ты только пулемет оставь, а сам уводи людей дальше.
– Да из вас, вашбродь, стрелок сейчас, простите, как из говна пуля. Нет уж, будем помирать вместе. Драпать мне тоже что-то уже совсем надоело. Как раз место нашлось красивое, птички поют, трупы не воняют… Не то что тогда, на Байкале…
Через двадцать минут пулеметная позиция была готова, а еще через пару часов, как по заказу, на шоссе появились немцы. Сначала мотоциклисты, потом танки – и только через час показались грузовики. Но Деникин все медлил, с хищной улыбкой посматривая в бинокль. У Георгия занемели руки на пулемете. Он уже пожалел, что разрешил генералу командовать этим последним боем.
– Ну?! – спросил он в двадцатый раз.
– Да погоди ты! Не видишь, что ли: целая дивизия идет. Значит, будут и штабные машины.
– Ну и где же они, м-мать…
– Ага! Вот! Теперь давай патронов не жалей – вон по тем черным авто!
В следующие минуты думать было некогда. Георгий и вправду не жалел ни патронов, ни ствола, а генерал только успевал менять ленты.
– Ну все, командир, последняя…
– Молись, комиссар, вашбродь!
Именно в этот момент один из немецких танкистов наконец пристрелялся – и положил снаряд точно в середину остатков трубы…
Но наступающие уже были крепко научены осторожности. Поэтому вплотную к двум телам, засыпанным обломками кирпичей, они подобрались лишь четверть часа спустя.
– Ты смотри, еще один золотопогонник. И навешано на нем сколько… Дай-ка я срежу парочку. В Гамбурге за русский орден дают не менее двадцатки!
– Не думаю, что сегодня ты на таком ордене заработаешь более пяти марок. Предложение, знаешь ли, возросло…
Двое танкистов дружно рассмеялись – и продолжали зубоскалить, пока их не оборвал подошедший офицер. Он с недовольным видом обыскал трупы, забрав только документы.
