Иван Апраксин - Поморский капитан
Голова снова просунулась в окошко. На этот раз платок чуть сдвинулся наверх, и стало видно, что девушка блондинка – светлые золотистые волосы выбились наружу. Она с интересом еще раз поглядела на новых пленников, но на нее уже никто не смотрел – все, как один, разом набросились на долгожданную еду. Запах от похлебки был не самым приятным, но после столь долгого голода вкус интересовал людей в последнюю очередь.
Стрельцы вытащили из-за голенищ своих сапог деревянные ложки и стучали ими, торопливо вычерпывая побольше. Эсты с раздражением глядели на русские ложки – огромные, с кулак величиной, которыми стрельцы запросто съедали все, не оставляя ни капли старожилам кубрика. У эстонских рыбаков ложки были куда меньшего размера…
Степан и девушка смотрели друг на друга. Он отметил, что на вид ей вряд ли больше двадцати и что она чем-то угнетена и подавлена, хотя по натуре обладает веселым нравом…
– Как тебя зовут? – повторил он свою попытку познакомиться.
– Ингрид, – на этот раз ответила она. – А тебя?
– Ты повариха на корабле? – поинтересовался Степан. – На наши корабли женщин не пускают. Считается, плохая примета.
– Я не повариха, – сверкнула глазами в ответ Ингрид. – Как ты мог такое подумать? Я даже не умею готовить! Разве я похожа на повариху?
– Не знаю, – покачал головой Степан. – У меня было мало знакомых поварих. Но если ты действительно не умеешь готовить, то, конечно, ты не из их числа. А кто же ты тогда? Разбойница, как все остальные здесь?
Ему внезапно стало весело. Бывалый моряк, он, оказавшись даже на чужом корабле, испытал подъем духа. А тут еще и девушка симпатичная. Даже смешно – и она разбойница!
– Ты прав, – вдруг сказала девушка, – это разбойничий корабль. И капитан Хаген – самый главный разбойник на этом корабле, и не только. Но я не разбойница. Я такая же пленница, как вы все. Просто меня не держат на цепи, потому что я не могу убежать.
– Мы тоже не можем, – вздохнул Степан. – А ты давно здесь?
– Давно, – сказала Ингрид. – Уже второй рейс я здесь. Капитан Хаген торгует людьми. Он покупает невольников, а затем везет их в условленное место и там перепродает, но уже гораздо дороже, чем купил. Этим он и занимается.
В этот момент пленники доели похлебку до самого конца, пока ложки не заскребли по деревянному днищу. Теперь все они смотрели на Степана, беседующего с девушкой, которая вдруг рассмеялась.
– Ну вот, – сказала она виновато, – твое любопытство погубило тебя. Пока ты болтал тут со мной, твои товарищи все съели. Теперь ты останешься голодным, и Бог знает, на какое время…
Да, это было действительно огорчительно. Но едва Степан открыл рот, чтобы галантно ответить, что разговор с такой прелестной девушкой стоит пары ложек местной баланды, как вмешался Лаврентий. Выяснилось, что он не только ел вместе со всеми, но и внимательно слушал разговор.
– Слушай, Ингрид, – сказал он, тщательно облизывая ложку, – а откуда ты так хорошо говоришь по-нашему? Ты ведь из Шведского королевства, да?
– Да, – гордо ответила девушка. – Я Ингрид Нордстрем. Дочь капитана Нордстрема. А говорю я по-вашему, потому что моя мама родом из Або. Там все так говорят.
– Если ты дочь капитана, – въедливо заметил Лаврентий, пристально разглядывая девушку, – то, что делаешь здесь – на корабле совсем другого капитана? Он твой муж – этот Хаген?
Девушка даже вздрогнула при этом бесцеремонном вопросе, и глаза ее потемнели.
– Никогда, – ответила она гордо, – никогда Хаген не станет моим мужем. Моим убийцей – да, моим тюремщиком – да. Пусть даже моим насильником, если решится умереть. Но только не мужем.
Видно было, что Ингрид настроена решительно. Этим она сразу напомнила Степану поморских девушек – таких же гордых и независимых. Эх, где теперь те поморские девушки из Кеми и Холмогор?
Из коридорчика донесся грубый крик, и головка Ингрид пропала. Вместо нее просунулась страшная рожа капитана Хагена с мутными белесыми глазами. Он обвел этими гляделками пленников, сидевших на полу. Потом взгляд его остановился на стоящем Степане.
– Ты много разговариваешь, раб! – зарычал он. – Я прикажу снять с тебя кожу плеткой, если ты еще раз промолвишь хоть одно слово с Ингрид. Ясно тебе? Ты хоть представляешь, что я могу с тобой сделать, если захочу?
В глазах у Степана потемнело от охватившего его гнева. Еще иеромонах Алипий в холмогорском монастыре много раз назидательно говорил Степану:
– У тебя, Степушка, сынок, нрав уж больно крутой. Не по годам, да и не по ремеслу. Ты же рыбак, Степушка, а не воин грозный. Доведет тебя гневливость до беды!
Степан зажмурился, чтобы не видеть физиономию разбойничьего капитана, и, стараясь говорить спокойно, негромко ответил:
– Это если захочешь. А захочешь ли? Ты ведь живешь торговлей людьми. А какому покупателю нужен человек со снятой кожей? Прогадаешь!
В ту минуту Степану вспомнилось, как его духовник в монастыре суровый отец Афанасий учил его смирять свой гнев. Нужно трижды повторить про себя: «Помяни, Господи, царя Давида и всю кротость его».
Насколько Степан помнил Священное Писание, как раз кротостью царь Давид вовсе не отличался, а один поступок его был уж вовсе возмутительным. Но совет отца Афанасия оказался действенным и часто помогал Степану сдержать свой гнев.
Он открыл глаза и прямо взглянул в мутные глаза шведского разбойника.
– Ты должен беречь всех нас, Хаген, – сказал он. – Ты заплатил за нас деньги и собираешься на нас заработать. Так что береги нас, потому что деньги для тебя – самое главное.
Наверное, Степану показалось, но из-за дощатой двери послышался одобрительный смешок – это не удержалась красавица Ингрид, слышавшая весь разговор…
Капитан Хаген, видно, тоже услышал смешок, потому что лицо его побагровело.
– Мы поговорим с тобой отдельно, – взревел он еще громче прежнего. – Ты слишком умный для раба. Ничего, скоро поглупеешь.
Затем взгляд его остановился на сотнике Василии, который к утру уже окончательно пришел в себя. Степан с Лаврентием осмотрели его рану на щеке и убедились в том, что пока что она не начала гноиться.
– Ты кто? – спросил капитан. От его проницательного взора не укрылся дорогой кафтан, серебряные пуговицы на рукавах и шапка, отороченная ценным мехом. Наметанному глазу сразу ясно было, что человек не простой…
Василий значительно посмотрел на Хагена и медленно ответил:
– Сотник стрелецкого войска. Служивый человек московского царя. Отец мой – ближний боярин у государя Иоанна. Большие деньги получишь, если вернешь меня отцу.
Вероятно, разбойничий капитан уже не раз слышал такие предложения и успел выработать свое отношение к ним.
– Ну да, – грубо захохотал он, – твой отец повесит меня прежде, чем я получу от него деньги. Знаю я этих московских бояр! Нет уж, лучше получить за тебя сто золотых у алжирских пиратов, чем веревку на шею от твоего отца.
Потом Хаген внезапно усмехнулся и поглядел на Василия как-то странно.
– А ты ведь красавчик, – сказал он изменившимся голосом, – не подумаешь, что сотник московского царя. Прямо как девушка. Заходи ко мне, голубушка, скоротать вечерок.
Капитан Хаген убрал голову из окошка, и из коридорчика послышался его голос – он гнал прочь Ингрид. Она упиралась, говорила что-то дерзкое в ответ. Затем тяжелые шаги прогрохотали по лестнице, ведущей на палубу, и стихли.
* * *Когда капитан ушел, в кубрике наступила тишина. Было слышно лишь, как плещет волна за бортом, как скрипят канаты на палубе и как тяжело, напряженно дышат пятнадцать человек, запертых в тесной духоте.
– Зря ты его задираешь, – сказал Ипат, покосившись на Степана. – Теперь он наш хозяин, а если ты его рассердишь, то всем нам станет тяжелее. О других не думаешь…
– Хозяину нужно угождать, – подхватил Агафон. – Какой ни есть, а он наш властелин. А ты что же: чуть что и отвечаешь дерзко.
Эти нравы, с которыми пришлось познакомиться в стрелецком войске, давно уж не нравились Степану. Только не было случая, чтобы сказать об этом.
– У меня нет никаких хозяев, – ответил он. – Я пошел на войну стрельцом и воевал за московского царя. Но и он мне не хозяин. Это у вас в Москве так принято: все либо холопы, либо хозяева. А у нас не так.
– У кого это у вас? – подозрительно прищурился Ипат.
– У поморов, – сказал Степан. – Мы – свободные люди и хоть любим Россию, но холопами быть не хотим. И не будем, ни у царя, ни у здешних разбойников.
– Ишь ты, какой выискался смелый, – ощерился Ипат, показывая мелкие черные зубы в обрамлении ярко-алых губ и черной курчавой бороды. – Вот шкуру-то с тебя снимут, как хозяин обещал, так забудешь такие смелые слова.
Другие стрельцы опасливо молчали. Из опыта многодневных хождений по морю на промыслы Степан понимал, что сейчас идет борьба за старшинство, за главенство. Пусть даже не физическое, а моральное.
