Алексей Волков - Флаг Командора
Вообще-то действительно интересно. Или с обеих сторон действует разведка (что, учитывая время, довольно маловероятно), или война не мешает существующим связям между английскими и французскими флибустьерами. Все-таки столько лет вместе на испанца ходили! Да и лояльность вольных добытчиков своим правительствам – вещь весьма относительная. Слушают, но выполняют лишь то, что выгодно.
Гм… Как бы тогда в здешних водах какие-нибудь мстители не объявились! Те, которые от нашего ухода потеряли побольше прочих.
Черт! Маловато нас все-таки!
И ответом на последнюю мысль прозвучала еще одна новость, принесенная Ширяевым.
– Тут такое дело, Командор… – Он несколько помялся в смущении. – Короче, кое-кто из местных желает вступить под ваше начало.
Мы застыли, ожидая продолжения. Если предыдущее известие вызвало у нас приступ безудержного веселья, то это откровенно ошарашило.
– Некий Гранье, канонир самого Граммона (последнее имя не говорило мне ничего), со своими товарищами придет завтра с утра поговорить с вами. Говорит, что хочет поступить под начало такого знаменитого капитана. Остальные предводители, по его словам, мелковаты. Он, говорят, очень хороший канонир.
Это было все!
Нет, никто не смеялся, ничего смешного в том не было, а я вдруг подумал: это Судьба!
И мне вдруг стало легко и спокойно. В конце концов, не так страшен черт, как его малюют. Ну, времена, опасности. Но я же не один! И уж лучше принадлежать к сильной стае, чем мыкаться по свету в поисках пристанища и занятия!
Если с нами Командор, то кто против?!
5
Кабанов. Визиты
Жан-Жак Гранье явился с утра. Точнее, сразу после восхода солнца. Или во время восхода.
С ним было человек тридцать. Разнообразно одетые, только лица явившихся были похожи своей обветренностью. Этакие морские волки в классическом смысле слова. Разнообразная, довольно живописная одежда, шкиперские бородки, перетянутые черными ленточками косички, сережки в ушах. У одного даже повязка на глазу, и лишь одноногих среди них я не увидел.
Надо сказать, впечатление они производили сильное. С законом эти люди явно были не в ладах, этакая буйная вольница, но сразу чувствовалось, что вояками все как один были крепкими. Таким сам черт не брат и не товарищ. Если же подобную компанию удастся взять в руки и удержать, то никаких преград ни в море, ни на суше больше не существует.
Не считая того, что заставить их подчиниться – стоит любой преграды. Или всех преград, вместе взятых.
Пока же мы с канониром стояли друг против друга и молчали. Это жену можно выбрать под влиянием мгновенного импульса. Ошибешься – разведешься. Неприятно, зато не смертельно. Нам же предстояло или не предстояло стать компаньонами в таком деле, где ошибка в выборе становилась роковой. Без красных слов и натяжек.
Мне Жан-Жак понравился. Крепкий, видавший виды мужчина. Черные волосы заплетены в косичку, в ухе торчит серьга, но это так, антураж. Чувствовалась в нем исполненная достоинством сила, причем не только физическая. Своеволие чувствовалось тоже. Оно и понятно: море не терпит рабов. Приказы начальства святы, в противном случае плыть всем придется по вертикали, но должна быть уверенность, что начальник не самодур и приказы его разумны. В противном случае ничто не помешает выбрать другого начальника. Так сказать, проявить разумную инициативу снизу.
А вот что мне понравилось в его наряде, так это перевязи с заткнутыми в них пистолетами. Надо будет завести себе такие же. Только пистолетов чтобы было не две пары, а минимум три. Патронов-то к револьверу практически нет. Но это так, чисто практическое.
Короче говоря, в разведку с Гранье я бы пошел, несмотря на все его заморочки.
Вопрос: а он со мной? Боюсь, капитан из меня липовый. Тактику парусного флота не знаю, в навигации не разбираюсь, даже названий многочисленного такелажа выучить как следует не успел. Одно только прозвище, которое еще оправдывать и оправдывать.
– Тебя называют Командором? – наконец спросил Жан-Жак по-английски.
– Да.
Гранье помолчал еще, а затем сообщил:
– О тебе много говорят. Что ты взорвал форт в Порт-Ройале, освободил заключенных из тюрьмы, угнал бригантину.
Слава богу, про разрушенный город Жан-Жак ничего не сказал.
Я неопределенно пожал плечами. Хвастать не хотелось. Отрицать или доказывать – тем более.
Мелькнула подспудная мысль, что, с одной стороны, в этих разговорах ничего хорошего нет. Если бы все мои соплаватели умели хранить молчание, никто бы не смог обвинить меня на той, ставшей вражеской, стороне. Известность может не только помогать, но и вредить. Кто знает, как повернется в дальнейшем наша одиссея?
Впрочем, прозвище не имя.
– Так это правда? – повторно спросил Жан-Жак.
Молчать дальше было невежливо, и я ответил:
– У меня не было другого выхода.
Не знаю, что в этой искренней фразе было смешного, но пришедшие дружно захохотали. Они смеялись искренно, самозабвенно. У кое-кого даже выступили слезы.
– Да… – когда приступ веселья стих, протянул Гранье. – Знаешь, а ведь в тебе что-то действительно есть. У нас к тебе разговор.
– Хорошо. Но не вести же его всухую… – Я подозвал Билли и приказал: – Бочонок с ромом. Для начала.
И снова мои слова вызвали смех. Похоже, не умеют тут гулять по-русски, когда выпиваешь гораздо больше, чем мог бы, но все-таки намного меньше, чем хотел.
Конечно, направиться в кабак было бы лучше, только, во-первых, вряд ли хоть один из них работал в такую рань, а во-вторых, беседовать в общем зале с целой толпой все-таки тяжеловато.
Смех быстро сменился вполне понятным возбуждением. Кое-кто из прибывших, как быстро оказалось, знал моего боцмана и еще кое-кого из англичан по довоенным совместным плаваниям. Французская часть команды до сих пор находилась на берегу. Женщинам же я заранее велел не показываться во избежание возможных эксцессов. Все же мужская вольница – это нечто особенное, и незачем вводить ее во искушение. Женщин в Архипелаге намного меньше, и на каждую готовы претендовать по нескольку кавалеров.
Мы наполнили разнокалиберную посуду, более-менее дружно осушили ее прямо на палубе, и я, выждав положенное время, обратился к Гранье:
– Слушаю тебя, Жан-Жак.
Канонир не удивился, что я знаю его имя. К чему, когда рядом со мною стоял Ширяев?
Он шагнул чуть в сторону, ласково провел рукой по ближайшей пушке и улыбнулся. Улыбка была широкой и открытой.
– Командор Санглиер! Мы желаем поступить под твою команду.
Пришедшие с Гранье флибустьеры согласно загалдели.
Да… Видно, придется изучать французский язык. Но кто ж знал?
Я не спеша прошелся по палубе. Всматривался в загорелые обветренные лица, стремясь по выражениям постигнуть внутренний мир этих суровых людей.
– Хорошо. У меня одно условие… – Собственно, условий было два, но второе, железная дисциплина в море, подразумевалось само собой. Вернее, зависит она не от договора, а от авторитета командира. Не будет авторитета – и никакие соглашения не удержат экипаж от всевозможных выходок.
Флибустьеры притихли, заранее пытаясь понять, что же я им скажу.
– Условие простое. Никаких излишних жестокостей. Пленных не убивать, женщин не насиловать.
Я ожидал возмущенного гула или задумчивого молчания. Встречи с английскими коллегами моих новых компаньонов были слишком живы в памяти, однако вопреки всем опасениям флибустьеры восприняли мое условие совершенно спокойно.
– А если какая согласится? – спросил сухощавый моряк, одетый с некоторой претензией на роскошь. Если закрыть глаза на то, что шикарный камзол был весь в пятнах, а рубашка не блистала свежестью.
Пираты дружно заржали.
– Тогда меня это не касается. – Я тоже не сдержал улыбки.
Мы выпили еще и, не откладывая дело в долгий ящик, тут же составили положенный по обычаю договор. Я официально стал капитаном, Валера – штурманом, Флейшман – его помощником, Сорокин и Ширяев – офицерами, Петрович – лекарем, Билли – боцманом, Гранье – канониром. По тому же обычаю определили полагающиеся каждому доли и отдельно по общему согласию вписали мое условие.
Лудицкий подполз ко мне под общий шумок и вновь попытался завести старую песню об аморальности пиратства.
Хорошо хоть, что русского языка никто из новичков не понимал.
– Петр Ильич, если вы видите другой выход, то предложите. Общими фразами я сыт по горло. Даже не сыт – закормлен.
– Если бы вы больше прислушивались к тому, что говорят достойные люди… – начал бывший депутат.
– Достойные люди делают конкретные дела. На пустые разговоры у них не хватает времени, – чуть резковато прервал я бывшего шефа. – И потом, Петр Ильич, никто не заставляет вас принимать участие в нашем предприятии. Берег рядом, можете смело начинать там любое дело, какое вам только взбредет в голову.
Похоже, никакое дело Лудицкому в голову не пришло. Он обиженно засопел и демонстративно отошел к другому борту.
