Александр Сапаров - Личный лекарь Грозного царя
Когда прибыл в Кремль, меня уже ожидал тревожно переминающийся молодой стольник.
– Сергий Аникитович, Иоанн Васильевич требует немедленно, как приедешь, к нему подняться.
Когда я вошел в царские палаты, там уже сидело несколько воевод, с которыми Иоанн Васильевич, по-видимому, обсуждал будущие переговоры. Среди воевод был и Хворостинин, который приветливо кивнул мне.
По приказу царя все вышли, и мне пришлось рассказать о своем посещении послов.
Когда царь узнал, что болезнь Ходкевича неизлечима, он заметно помрачнел.
Видимо, я не все знал, и на этого шляхтича у царя были особые планы, а не только посольские дела.
Я сообщил, что могу попробовать вылечить больного, но за результат ручаться не могу – очень большая вероятность, что Ходкевич умрет во время операции.
– А сам-то он что думает? – спросил меня государь.
– Решил он лечиться у меня после аудиенции царской и положился на волю Господа нашего.
И мы с Иоанном Васильевичем, поглядев друг на друга, одновременно перекрестились.
Выйдя от царя, я направился в свой приказ – мне необходимо было узнать, как идут дела у моего аптекаря. Уже второй месяц он по моему заданию работал с каучуком, который собирали у меня в вотчине. К моему удивлению, сухого каучука получилось несколько килограммов. Хотя за сбор корней одуванчика дети получали ничтожные деньги, в целом пришлось потратить на этот небольшой тючок приличные средства. Я передал Аренту каучук, но не говорил, каким образом получена эта субстанция. Затем коротко объяснил, что эта упругая желтоватая масса называется «каучук», растворяется она в бензине, с которым аптекарь уже был знаком. Потом я рассказал, что при повышении температуры каучук становится мягким и липким, а при морозе твердым. Я, конечно, знал, что резина получается путем вулканизации каучука с серой, но не помнил ни соотношений, ни степени нагрева, поэтому, рассказав об этом Аренту, потребовал от него провести необходимые исследования и выяснить, при каких условиях возможно получить необходимые мне образцы.
Арент быстро сообразил, что мне нужно, и с энтузиазмом принялся за эти исследования.
Сейчас я сидел перед столом, уставленным аптечным оборудованием, и, держа в руках лабораторный журнал, разглядывал маленькие образцы получившейся резины – результаты месячной работы аптекаря. Все было у него сделано согласно правилам искусства.
Образцы пронумерованы, стояли даты их обработки. В лабораторном журнале на латыни каллиграфическим почерком были записаны условия проведения опытов. Я, просмотрев образцы, выбрал самые удачные с моей точки зрения, затем начал объяснять Аренту, что нужно сделать из оставшегося материала. По мере моих объяснений глаза аптекаря загорались фанатичным блеском, которым уже горели глаза моего «Кулибина» – Кузьмы.
– Сергий Аникитович, я теперь понимаю, почему вы не сказали, откуда взяли такой материал, – это уже не серебро, за такие вещи золотом будут платить.
Я вышел в свой кабинет и принес ему уже давно лежащие у меня в кабинете рисунки катетеров в их реальную величину, трубок для фонендоскопа и капельниц и два бронзовых слепка моих ладоней, почти год ожидавших своего назначения. А когда ему был показан эскиз резиновой клизмы, у голландца перехватило дыхание: наверняка в мыслях он уже продавал эти клизмы врачам-иностранцам по занебесным ценам.
Немало времени у нас ушло на то, чтобы согласовать, по каким образцам резины делать то или иное изделие, после этого я сделал своему подчиненному следующее предупреждение:
– Классен, вы ведь понимаете, что все, что вы делаете, – большая тайна. Вы пока не знаете, где и как добывается этот каучук. Но нет ничего тайного под Луной, рано или поздно все секреты открываются. Но для вашего здоровья будет лучше, если этот секрет будет не разгадан как можно дольше. А я пока получу все возможные преференции от этого открытия, ну вы тоже не будете забыты. Тем более что я не претендую на лавры первооткрывателя, и они достанутся вам, пусть и не сразу.
После этого я еще заказал ему сделать несколько литров физиологического раствора из бидистиллированной воды. В моей памяти еще оставались больные в сельской больнице, которых трясло на внутривенное введение физиологического раствора, сделанного в местной аптеке. Мне не хотелось, чтобы моих больных так же трясло от внутривенных вливаний. Это задание тоже очень заинтересовало Арента, притом больше его беспокоило, зачем нужны предосторожности, с какими он должен был стерилизовать этот раствор. Я это легко объяснил ему, напомнив, что он видел в воде, когда глядел в микроскоп. Как приготовить поваренную соль для раствора и нужную ее концентрацию, ему также было объяснено. Увы, к сожалению, растворы Рингера и глюкозы мне пока были недоступны.
Я ехал на коне домой в сопровождении охраны и размышлял, получится ли у Арента сделать все, что нужно, до того как у меня на операционном столе будет лежать Ян Ходкевич. Каучука было катастрофически мало, я был уверен, что шустрые крестьянские детки вычистили все поля в вотчине от одуванчиков и на следующий год собирать уже почти нечего. Так что пока больше взять его негде, надо будет все то, что получится сделать, беречь как зеницу ока. Я уже давно заказал, чтобы мне привезли семена одуванчиков, растущих в окрестностях Астрахани, но кто поручится, что это семена именно тех одуванчиков, с повышенным содержанием латекса, а не взятые прямо у дороги перед Москвой?
Скорее всего, придется в аптекарском огороде посадить человека, чтобы занялся выведением именно таких одуванчиков. Да только сколько времени это займет? Наверно, как раз чтобы в Бразилии начали добычу каучука из гевеи. Ну и ладно, зато к этому времени у нас уже будет отработанная схема получения этого продукта, и, может быть, изделия из него займут достойную нишу в торговле. Как правильно сказал сегодня Арент, «за золото будем продавать».
Когда я приехал домой, меня уже, как обычно, ждали мои ученики. Все они были под впечатлением недавней операции, проведенной митрополиту, и смотрели после нее на меня почти так же, как на иконы в красном углу.
Я занимался с ними уже больше года, и они хоть общались со мной и достаточно почтительно, но уже не падали каждый раз на колени, когда обращались ко мне. Сейчас было у меня одиннадцать человек монахов, которые приходили ко мне для изучения трав, я воспринимал их как дополнительную нагрузку.
Из этих одиннадцати человек мне удалось создать неплохую учебную группу, и парни с прилежанием овладевали знаниями, тем более что работали они в нашей небольшой больничке с весны самостоятельно и оставляли для меня только тех больных, с которыми не могли разобраться сами. Конечно, собственно больных было маловато – та молодежь, которой посчастливилось остаться в живых в первые годы жизни, была практически здорова. Стариков было немного, и они считали лишним ходить по лекарям, так что в основном лечились мелкие и средней тяжести травмы, переломы, раны. И с каждым днем мои ученики становились все более уверенными в себе.
Я мысленно уже распределил их в качестве будущих преподавателей. Кто за какие дисциплины будет отвечать, мне уже было ясно. Конечно, как совершенно правильно заметил Горсей, в одиночку очень тяжело поднимать такое дело, особенно первый год, но брать к себе и переучивать уже сложившихся европейских врачей мне совершенно не хотелось.
Вот и сегодня мои лекари, оказывается, уже знали, что я осматривал одного из послов, и завалили меня вопросами по больному.
Я воспользовался этим случаем, и мы обсудили проблемы стеноза привратника и язвенной болезни луковицы двенадцатиперстной кишки, их симптомы и лечение. К сожалению, об ингибиторах протонного насоса я мог только мечтать и рассказал своим слушателям, какую диету следует назначать, в какое время года следует ждать обострения болезни. А вот трав для лечения у меня было сколько угодно, и два часа я говорил внимательным слушателям о фитотерапии язвенной болезни.
Уже под вечер я по дороге домой не мог не зайти к своему главному оптику.
Кузьма сидел в одиночестве и, надвинув на глаза увеличительные стекла, наносил риски на очередной металлический метр.
Еще в самом начале работы с моими мастерами возник этот вопрос единообразия и стандартизации размеров, и я решил, что в своем хозяйстве буду пользоваться своими мерками и только в десятичной системе. Был сделан металлический метр и килограммовая гиря, которую я привязал к кубическому дециметру веса воды, – наверняка они прилично отличались от настоящих, из моей прошлой жизни, по размеру и весу, но меня это особо не волновало. Эти образцы – метр и гиря – сейчас хранились у меня в Аптекарском приказе, потому что я хотел распространить эти меры на лекарства, которые делаются в аптеках.
![Елена Арсеньева - Жены грозного царя [=Гарем Ивана Грозного]](/uploads/posts/books/17531/17531.jpg)
