Цикл романов "Целитель". Компиляция. Книги 1-17 (СИ) - Большаков Валерий Петрович
Вот, думаю, бедные, вечно у них темно и спать пора! Потом я, конечно, разобрался в часовых поясах, но сожаление о жизни на краю света, куда «…только самолетом можно долететь», осталось.
Правда, Северный Транссиб упорно строится — по железной дороге от Архангельска через Воркуту, через Уренгой до Дудинки и Норильска поезда уже ходят. В новостях вчера передавали: магистраль от Якутска к Охотску и Магадану, и дальше, к дамбе Пенжинской ПЭС, прокладывается с опережением графика. Остается дотянуть пути до Петропавловска-Камчатского, и…
Суровые камчадалы, пропахшие вулканическими испарениями, воротя носы от надоевшего аэропорта Елизово, выйдут у новенького вокзала. Усядутся в купе скорого поезда «Петропавловск-Камчатский — Москва», и двинут «на Запад», к полузабытой родне, а в их багаже будут стукаться круглыми боками трехлитровые банки, доверху набитые отборной зернистой икрой…
Улыбаясь, я прогулялся по пристани. Вдалеке чернели подвсплывшие туши «Ясеней» да «Бореев», стреноженных швартовами; на близком горизонте дыбился заснеженный конус Вилючинского вулкана, а прямо передо мной, у причальной стенки, покачивались на мелкой волне ракетные корабли-экранопланы проекта «Сапсан».
Гражданских в порту, кроме нас, командированных по линии КГБ, я и не приметил — сплошь флотские. Это было, как строгое напоминание (для нас, впрочем, привычное) — городок Приморский и по-другому звался — «Петропавловск-Камчатский-50».
«Наш» экраноплан отбуксировали к отдельному пирсу. Пусковые установки «Ониксов» уже сняли с его округлой «спины», и теперь лишь двухствольные пушчонки «гэша» грозили врагу — в носу и на корме. Или в хвостовой части? Как правильно сказать? Если сзади вздымается здоровенный киль с рулями высоты и направления, а по бортам вытягиваются крылья, пускай и скромного размаха, то это морской корабль или воздушный?
Я кривовато усмехнулся, поскольку мог сравнивать. Видывали мы «экраноплан первого поколения», видывали…
Обшарпанный «Лунь», он же «Каспийский монстр», гнил на берегу у Дербента, позабыт-позаброшен… Горбач навредил армии и флоту куда разгромней Хруща.
«Но это в „Гамме“, — полез в гору мой тонус, — а у нас, слава Богу, „Альфа“! Или слава Мне?»
Насмешливо фыркнув, я зябко передернул плечами. Плюс пять, однако… Как в холодильнике. Местные кряхтят, довольно щурясь: «Теплынь!» Ага…
Ладонями я погрел уши, а когда отнял руки, уловил позывные «Звезды КЭЦ» — они неслись откуда-то со средней палубы «Сапсана». Видимо, свободные от вахты ставили программу на «повтор». Фибры моего нутра понимающе резонировали — сам трижды смотрел и пересматривал…
Нестерпимый блеск голого, жесткого Солнца и провальный мрак резких, точно лезвием исполосованных теней… Черный ветер пространства… И — мороз по коже! — рептильное лицо чужого…
Хоть «грации» и ругают своего «режиссенто», в профессионализме Левицкому не откажешь — снято мастерски, а смонтировано и вовсе талантливо. Главное, верится во всё до жути, до головокружения! В наше-то время, когда «Исидис» легко выдаст смоделированную картинку за истинный реал! Слава Наташе…
Недаром вся Европа, с Америкой на па́ру, на ушах стояла, покупая и перекупая «звездный» репортаж. Говорят, Кристу МакОлифф встречали в Вашингтоне, как Гагарина! Впрочем…
Ведь именно Штаты во время оно так и не пригласили «майора Гага» — обаятельная улыбка космонавта номер один запросто аннулировала бы все усилия чернушной пропаганды.
Зато шикарные снимки Риты и Талии, распустивших волосы в невесомости, попали на обложку журнала «Тайм», а Интерсеть переполнилась фотками обеих, анфас и в профиль. Самые последние — с аэродрома «Юбилейный». Не успел «Буран», подбросивший телевизионщиков до Земли, сесть — еще горячий, потрескивавший остывающими плитками теплозащиты — как набежала орда журналюг…
Разумеется, мы с Инной и сами не утерпели, помчались «back to the USSR», только встречали «героинь космоса» на выезде с аэродрома «Чкаловский» — у меня, «лишенца», отобрали все пропуска…
Ритка взахлеб делилась впечатлениями, время от времени мутузя меня, сидевшего за рулем — от избытка чувств или недостатка слов, а Наташа то и дело перебивала ее, выкладывая свою версию…
Подъезжая к Малаховке, обе умаялись. Мы их хорошенечко попарили в баньке, полуживых затащили в дом, где на них напали Юля с Леей…
Ну, и что? Три дня «звёзды КЭЦ» активно ленились — отъедались, отсыпались (регулярно нарушая режим сна в течение ночи…), а теперь уже Инка с Наташкой, как велел жребий, вылетели в Северо-Курильск. Готовиться к погружению на батискафе «Пионер» в Курильский желоб. «Бездна Тускароры» — так называлась новая передача…
— Шеф! — заорал Киврин, белозубо скалясь из люка на крыше «Сапсана». — Реактор стоит, как вкопанный, Корнеев с Вайткусом доделывают обвязку! Так что… Завтра можно вылетать! То есть, отплывать… Короче, сваливать!
— Импульсаторы? — фыркнул я, вопросительно задирая бровь.
— Присобачены!
— Преобразователи?
— Мы их на нижней палубе… того… приэтовали.
— Отражатели?
— Пришпандорены! Фурычат в штатном режиме…
— Осталось тебя на курсы русского языка записать, — брюзгливо покривился я, глядя снизу вверх на пилон с мотогондолами.
На «Лу́не» стояло по восемь турбореактивных НК-87, а «Сапсан» оборудовали всего шестью двигунами, зато какими — «биротативными турбовинтовентиляторными» НК-93. Мощность у них раза в полтора выше, а топливо жрут втрое меньше. Главное, что дальность под шесть тысяч километров — как раз хватит до Табитеуэа…
— Ладно, товарищ Киврин, — вздохнулось мне. — Слушай мою команду! Поплывешь-полетишь без чуткого руководства. Вайткуса прихвати — Ромуальдыч всю жизнь мечтал на коралловом атолле позагорать… Витёк тоже пусть сходит. Больше народу дать не могу — «местов нет». На «Сапсане» четыре мичмана службу несут и семь офицеров. Ракеты мы сняли — три офицера долой. Займете их каюты — и… Счастливого полета-плавания!
Рот у Володьки растянулся не то, что до ушей, а до затылка, по-моему. Вот, не разумею я этих замов — на них ответственность перекладывают, а они сияют, как начищенные…
— Есть! — возбужденно завопил Киврин, прикладывая руку к непокрытой голове. — Так точно, шеф! Бу-сде!
— Скройся с глаз, — буркнул я и, видать, малость переборщил с желанием.
Володька с глухим треском провалился в люк, под гулкий инфернальный гогот экипажа…
Тот же день, позже
Тихий океан, к востоку от острова Онекотан,
борт д/э «Богатырь»
Судну обслуживания полностью подходило его имя. Вымахав в длину метров на двести с чем-то, «Богатырь» вписывался в размеры старой китобойной базы. Даже наклонная площадка слипа имелась на корме, а выше задиралась П-образная балка мощного крана.
Пока что батискаф «Пионер» возлежал на посадочных полозьях, занимая весь ют, от надстройки до уклона слипа. Сорок метров, однако!
Размалеванный темно-розовыми и белыми полосами, батискаф был овальным в разрезе, и эта приплющенность по вертикали как бы сближала его с китами, придавая обтекаемому корпусу живой оттенок добродушия.
Внутри «Пионера», залитые сферопластиком, сцепились четыре титановые сферы рядком, выглядывая за борт толстенными… даже не иллюминаторами, а смотровыми окнами из прочнейшего стекла.
Инка уже сидела внутри, за сквозистым, выпуклым полушарием, и радостно махала мне. Я оперся руками о скользкую стеклянную округлость, и заглянул внутрь.
Улыбающиеся Инкины губы дрогнули, пригашивая радость, но тотчас же расплываясь в ласковости. Почуяв мою тревогу, возлюбленная приложила ладони изнутри, напротив моих пятерней, и погладила их сквозь прозрачную толщу.
— Да вы не волнуйтесь, — послышался голос пилота за спиной, — машинка надежная, проверенная! Я на ней дважды в «Бездну Челленджера» опускался, и хоть бы что!
— Успокоили, — хмыкнул я.
На корме стало людно — суетились «богатырские» спецы, а пилот, расшаркиваясь перед Наташей, приглашал ее на борт. Талия послала мне воздушный поцелуй, и живо поднялась на покатую палубу «Пионера». Одарила всех улыбкой, и скрылась за люком маленькой рубки. Следом забрался глубоководник, бритоголовый и зубастый, подгоняя Левицкого.
