Андрей Семенов - Иное решение
Шелленберг не знал, как будет объясняться с рейхсфюрером. Лично он не принял бы в такой ситуации никаких объяснений. Крупномасштабная, глобальная политическая акция прошла мимо глаз и ушей его агентов. За такое не то что со службы гнать, а под суд военно-полевого трибунала загреметь можно. Веселенькая история…
Шелленберг, стараясь открывать дверь как можно уже, бочком, по-лисьи, просочился в кабинет шефа. Увидев его, Гиммлер подошел вплотную. Он не был в гневе, а тем более не был взбешен. Будучи сам образцовым чиновником и беспрекословным, даже беспощадным исполнителем воли фюрера, он требовал и от подчиненных такой же исполнительности и не терпел никакой истеричности и непродуманности действий.
В аппарате, который он сам собирал и которым руководил, один винтик дал сбой. Пусть этот винтик не самый мелкий, пусть он отвечает за работу политической разведки и носит чин генерала СС, но надо для себя решить, выкинуть этот винтик, чтобы весь аппарат дальше работал нормально, или признать, что произошло досадное совпадение обстоятельств и наложение их друг на друга.
– Что вы теперь скажете, Шелленберг?
Шелленберг похолодел. Обращение по фамилии, вместо обычного «Вальтер», не сулило ничего доброго. У Шелленберга закружилась голова. Он вспомнил, как сам принимал участие в ликвидации генералов СС, ветеранов партии, ставших вдруг неугодными фюреру или Гиммлеру или допустивших провалы в работе. «Боже! – взмолился он про себя. – Помоги мне выйти живым из этого кабинета!» Молитва в данный момент была тем более действенна, что Шелленберг был циничным безбожником.
– Шелленберг, вы слышите меня?
Гиммлер и кабинет вдруг качнулись и поплыли перед глазами Шелленберга. От страха он был близок к обмороку, как гимназистка, узнавшая о своей беременности.
– Я вас спрашиваю, как такое могло случиться и что вы можете сказать в свое оправдание?
Тонкий лучик прорезал вакуум в голове Шелленберга: «Каяться! Не оправдываться! Признавать вину и даже больше! Признавать и свои, и чужие ошибки! Требовать для себя самого сурового наказания! Только это…»
– У меня нет ни одного слова в свое оправдание, господин рейхсфюрер, – выдохнул он.
– Как такое вообще могло произойти? Это же вы, Шелленберг, кружили вальсы с вашими англосаксонскими «друзьями». Почему же они вас ни о чем не предупредили? Почему Черчилль облобызал Сталина, которого он ненавидит даже больше, чем саму Германию? Почему наши мирные инициативы остались в Лондоне без внимания? На какие влиятельные круги вы опирались в Англии и Штатах, пытаясь сблизить наши позиции?
– Я обо всем докладывал вам, господин рейхсфюрер.
Это была ложь: Шелленберг не докладывал своему шефу и четверти информации о контактах с Западом. А о соглашениях и гарантиях, которые он вымаливал в своих личных интересах, Шелленберг даже думать боялся в присутствии рейхсфюрера.
– Я прошу вас, господин рейхсфюрер, немедленно предать меня военно-полевому суду.
– Предам, – успокоил его Гиммлер. – Когда сочту это нужным. А пока я хочу знать, как такой сговор стал возможен в принципе! И еще больше я хочу знать, что такого наобещали Черчилль и Сталин друг другу, если их подписи теперь стоят рядом на одном документе?
– Господин рейхсфюрер, это…
– Это чудовищный провал всей нашей внешней разведки, – подытожил Гиммлер.
– Я прошу отправить меня на Восточный фронт. Только кровью я смогу…
– Вас? – Гиммлер насмешливо посмотрел на подчиненного. – Вас? Бригаденфюрера СС? Это какую же дивизию вы хотите осчастливить своим командованием, Шелленберг? Вы из пистолета-то стрелять умеете? Вояка!..
– Я могу командовать полком, батальоном…
– Давайте не будем смешить ваффен-СС. Генерал черных СС, больше того – генерал СД наденет зеленую форму – курам на смех!
У Шелленберга потеплело в груди, он понял, что первая волна гнева спадает. Постепенно к нему стали возвращаться лоск и апломб.
– В сторону лирику, Шелленберг. Через два дня вы представите мне план наших действий, в том числе операций за рубежом, по дезавуированию этого договора. Мы должны вбить крепкий клин между союзниками, сделать так, чтобы этот договор так и остался на бумаге. Иначе…
Гиммлер хотел сказать: «Иначе Германия проиграет войну», но Шелленберг понял его по-своему. Инстинкт самосохранения заставлял его мыслительный аппарат работать с невероятной скоростью, выдавая десятки возможных комбинаций в секунду.
– Осмелюсь напомнить, господин рейхсфюрер, у русских есть свой скелет в шкафу. Представитель их Ставки уже третий месяц ведет переговоры с представителем Канариса, а значит и ОКХ, в Стокгольме. В том, что в Стокгольме сидит личный эмиссар Сталина, не может быть никаких сомнений. Достаточно сопоставить дату его приезда в Стокгольм, дату начала переговоров, факт передачи евреев из Аушвица и дату роспуска Коминтерна. Можно сделать уверенный вывод о том, что представители обеих сторон выполнили предварительные требования друг друга, подтвердили свои полномочия и теперь вышли на финальную часть переговоров. Если об этом узнают англичане…
– …То ничего не произойдет. Англичанам не столько выгодно иметь русских в своих союзниках, сколько не дать Сталину выйти из войны. Черчилль закроет глаза на все шалости Сталина, хотя доверие между ними будет подорвано раз и навсегда. Хотя мысль неплохая.
– И ее очень легко можно донести до сведения «всей мировой прогрессивной общественности», – подхватил Шелленберг. – К переговорам причастен некий Валленштейн, сотрудник ряда газет, в том числе шведских и английских. Вдобавок он еврей-полукровка.
– Еврей? – переспросил Гиммлер. – Еврей – это хорошо. Нас на всех углах поливают грязью за антисемитизм, никому и в голову не придет, что этот Валленштейн поет с нашего голоса.
– А как быть с фон Гетцем?
Гиммлер подумал минуту.
– Фон Гетца арестовать. Получить с него показания на Канариса и на Геринга. При необходимости применить допрос с устрашением. Протоколы допросов и магнитофонные пленки с контрольными записями – лично мне. Копий с них не делать. Следователей, которые будут допрашивать фон Гетца, – в кювет. Чтоб ни одна живая душа, слышите, Вальтер, ни одна живая душа не узнала о самом факте переговоров. О пребывании фон Гетца в тюрьме не должно остаться ни одной записи. Шума не поднимать. После окончания комбинации живых свидетелей, которые хоть как-то были причастны к этому делу, быть не должно. Кроме нас с вами, разумеется. Если Валленштейн заартачится и не захочет публиковать свои статьи, то надо будет негласно вывезти его в Рейх и поговорить с ним здесь. В крайнем случае, он свои статьи может продиктовать по телефону или направить в редакцию обычной почтой. Нам нужен не он, а его почерк. Потом и его – в ящик. Вам все ясно?
Шелленберг чутко уловил это доверительное «Вальтер». Значит, он прощен и находится вне опасности.
– Разрешите приступать?
Игра продолжалась.
«Шведская резидентура.Гауптштурмфюреру СС Фишер.Строго секретно
Разработку объекта прекратить. Объект арестовать и срочно доставить в Рейх в мое распоряжение. Разрешаю применять силу в интересах следствия. Валленштейна похитить и в багажнике посольской машины на пароме переправить в Рейх. Германский посол будет ориентирован на оказание вам необходимой помощи. В детали операции посла не посвящать. Для оказания содействия вам командируются двое сотрудников VI Управления – Кользиг и Бехер. Операция находится на личном контроле рейхсфюрера. Детали проведения операции разработайте сами, исходя из местной обстановки.
В. Шелленберг»
XLV
Стокгольм, 30 мая 1942 года.
За два месяца вынужденного безделья, тупого, тягучего, мучительного ничегонеделанья Штейн весь извелся. Он вообще не любил быть сторонним наблюдателем событий, предпочитая для себя роли опасные, но активные. А тут и наблюдать-то было не за чем. Все было тихо.
Два месяца назад Коля и Валленштейн доставили в Швецию и передали Международному Красному Кресту сорок семь евреев вместо пятидесяти. Троих не довезли. Эта поездка так сильно подействовала на Рауля, что он по приезду слег с сильнейшим нервным срывом и провалялся в постели без малого три недели. Навещать его Штейн по понятным причинам не мог и тяготился отсутствием новостей. Связь с фон Гетцем велась через Валленштейна, и, пока тот валялся без сил, Штейн не имел никаких сведений о немецком военном атташе.
Ближе к маю Валленштейн наконец оклемался, и они снова встречались в Колиной комнатке вчетвером. Штейн уведомил фон Гетца, что советское командование удостоверилось в том, что люди, которых он представляет, имеют большой вес в Рейхе, а также в серьезности их намерений искать мира с Советским Союзом. Штейн подтвердил согласие советского командования видеть оберст-лейтенанта фон Гетца посредником между советским и германским командованием. То же самое, почти слово в слово, повторил и фон Гетц, добавив, что заявление Сталина о роспуске Коминтерна произвело сильное впечатление на его друзей в Берлине и теперь он не сомневается в возможности заключения скорейшего мира на Востоке.
