Василий Звягинцев - Не бойся друзей. Том 2. Третий джокер
Всё это Честер сообщил адмиралу и выслушал в ответ поток самой отборной брани. Возвращаться к «Гренвиллу» Хиллгарт не видел смысла по очевидным и коммодору причинам — если не удастся решить проблемы своими силами, эскадра ничем не поможет. Буксировка крейсера возможна максимум на десяти узлах, а русские будут здесь раньше, чем её вообще удастся начать.
— Поэтому мы уходим. Сумеете дать ход — действуйте по плану. Нет — уничтожайте оборудование и топите крейсер. Кто попадёт в плен — должен назвать только своё имя и личный номер. Больше ничего…
В эфире повисла тягостная тишина.
Решение очевидное, но до чего же невыносимое! Может быть, всё же удастся договориться с русскими? Война ведь не объявлена…
Так командир и спросил.
— Вы идиот, Клифтон? — взорвался адмирал. — Русские не станут с вами договариваться. У них достаточно оснований, чтобы под угрозой расстрела прямой наводкой взять вас голыми руками. Из плена вы, даст бог, вернётесь, а за сдачу противнику исправного крейсера и совершенно секретной техники вас приговорят к смертной казни. Это вам понятно?
— Так точно, сэр, — едва слышно пробормотал Честер, сунул в руки радисту микрофон и заплетающимися шагами пошёл не на мостик, а в свой салон на втором ярусе носовой надстройки.
Руководить гибелью своего корабля он не хотел. Есть другой выход, простой и очевидный. Вызвал с мостика старшего помощника. Не предлагая сесть, сообщил о приказе адмирала.
— Займитесь этим, Джером. Я не теряю надежды, что этот трижды проклятый руль удастся выправить. Но времени у нас в обрез. Прикажите стармеху и командирам обоих трюмных дивизионов подготовить все кингстоны и клинкеты к затоплению. Дополнительно заложите подрывные заряды в междудонное пространство. Если вскоре появятся русские эсминцы, мы можем не успеть…
— Если они появятся и мы не поднимем белый флаг, нас просто торпедируют. Из всех аппаратов с предельной дистанции. Вообще ничего делать не придётся… — Шутка прозвучала, но командир её не принял.
— Вот именно, а я не хочу жертв среди наших людей. Они совсем ни в чём не виноваты. Одновременно с началом затопления объявите шлюпочную тревогу. Заблаговременно выведите наверх людей из нижних помещений. Если я почему-то не успею отдать команду «Покинуть судно», сделайте это сами, и вовремя. До первого выстрела русских.
— Почему не успеете, сэр? — заподозрил неладное старший помощник.
— У меня есть ещё и другие дела. — Честер показал пальцем наружу, на антенны и прочие устройства, громоздящиеся на палубе, кормовой надстройке и юте. — Это поважнее самого крейсера…
— Не понимаю, сэр. Если что, они уйдут на дно вместе с «Гренвиллом».
— Есть кое-что ещё, чего вам не следует знать даже сейчас, — криво усмехнулся коммодор.
Одновременно с вызовом старпома Честер послал вестового за Френчем и Эвансом, но эти господа уже сами примчались в приёмную его салона.
Терять командиру было уже нечего, и он заговорил с учёным и разведчиком непривычно грубо, как раньше себе не позволял.
— Вы, кэптэн, не разведчик, а дерьмо. Да-да, я сказал именно то, что хотел. Жалею, что не спустил вас с трапа при первом появлении на моём корабле. Не знаю, чем вы занимались раньше, но только идиот мог догадаться разместить на крейсере с секретным оборудованием две сотни русских головорезов. Их надо было перевозить на тюремной лайбе, в кандалах, да-да, в кандалах! Как раньше рабов из Африки! Эти подонки уничтожили мой корабль. Или вы хотите сказать, что это сделали мои матросы?
Эванс вспомнил свой разговор со Строссоном и прикусил губу. Да, чёрт возьми, надо было тогда же объявить общий аврал, вывернуть крейсер наизнанку, но найти сбежавших. Но кто же знал, что в ряды завербованных бродяг затесались диверсанты? Если бы исчезли настоящие британские офицеры, Эванс так не благодушествовал бы, само собой. А ведь и те и те русские. Может, вправду, напились, подрались, порезали друг друга. Конечно, он приказал всем сотрудникам, ответственным за транспортировку русских, выяснить (но не привлекая излишнего внимания) у остальных, через добровольных осведомителей, не видел ли и не слышал хоть кто-то что-нибудь? До «начала беспорядков» никакой ценной информации, кроме уже имевшейся, ему не сообщили.
Приходилось признать, что капитан-лейтенант Строссон был прав. В том, что говорил о возможности «знающих людей» творить внутри крейсера всё, что им заблагорассудится. Но он же и дал понять, что вообще считает проблему с «побегом» не стоящей выеденного яйца. И Эванс согласился именно с этим. Потому что сам думал так же: «куда с крейсера денешься?» Тем более, до захвата «Вилькицкого» оставалось меньше суток, и все проблемы сами собой снимались. Куда больше кэптэна заботило выполнение основной задачи и сохранение тайны от всех, включая этого парвеню Честера.
Впрочем, ответ Эванса командира уже не интересовал. Он обратился к Френчу:
— От вас мне нужно одно — включите свои машинки и доложите, на каком расстоянии русские и каким курсом идут. Сработала ваша дезинформация или нет? Это всё. Пойдёмте, я сам хочу всё увидеть…
Учёный растерянно обернулся на Эванса, не зная, что отвечать.
— Вы на кого смотрите? Кэптэн, выйдите и ждите в приёмной.
Эванс подчинился, спорить с разъярённым Честером не имело смысла. Да и на самом деле — раз уж всё пошло в задницу, какие теперь инструкции? А этот бешеный бык и пристрелить может. Если крейсеру суждено утонуть, никто не будет выяснять судьбу каждого погибшего и пропавшего без вести.
— Вы поняли меня, «кэптэн»? — на этот раз, обращаясь к Френчу, командир произнёс его чин со всей возможной иронией. — На борту я — единственный начальник. Для вас и для всех. Первый после бога. На ваши инструкции я плевал, хотя бы их писали вдвоём король и Первый лорд Адмиралтейства. Отвечайте — есть у вас в запасе что-то такое… Какой-нибудь шанс. Я слышал, вы должны были загипнотизировать (или как это правильней назвать?) перевозимых на борту русских. А если не только их? Вообще все ваши дурацкие секреты как-нибудь можно использовать для спасения крейсера, всех нас? Имейте в виду, у меня есть инструкция — не позволить вам и вашим людям попасть в плен живыми. Ну, думайте, думайте! Время на размышления, пока доберёмся до вашей «норы», — так презрительно назвал коммодор расположенный под броневой палубой центральный пост управления всей «машинерией» Френча.
— Идите вперёд, я за вами…
Честер переложил из ящика стола в карман пистолет, сделал несколько крупных глотков из бутылки с виски, остальное крепкими, совсем не дрожащими руками вылил в узкое горлышко карманной фляжки.
Бекетов, до сих блестяще справлявшийся с поставленными самому себе задачами, в психологии масс оказался полным профаном. Ротой командовать его учили, и подчинённые бойцы выполняли команды безоговорочно и безупречно. Вот Юрию и вообразилось, что две сотни бродяг, авантюристов и неудачников с первых слов поверят ему или Николаю, поймут, о чём речь, дружно и, главное, организованно поднимутся на бунт.
Из истории известно, что даже в разгар восстания Спартака многие освобождаемые из эргастулов гладиаторы не присоединялись к его войску, а предпочитали «свободу в чистом виде», без всяких дополнительных обязательств. Да и в Гражданскую войну часть солдат и офицеров шла к красным, часть к белым, а большинство просто разбегалось по домам.
Точно так и сейчас. Николай с Егором и близнецами вернулись в свой кубрик и в лучших традициях митингового семнадцатого года (многократно описанного в книгах и изображённого на киноэкранах) попытались вдохновить «узников стальных казематов» на мятеж. Разумеется, это было глупо. Прежде всего, никто из них не умел «агитировать», то есть возбуждать людей пламенным словом, в котором, во-первых, не смысл важен, а накал примитивных эмоций. А во-вторых — на призывы к чему угодно реагирует только сообщество (или даже толпа), имеющее пусть не осознанный как следует, но общий интерес: грабить, уходить с фронта в тыл или штурмовать Бастилии. Нужен только толчок, обрушивающий лавину, или запал, взрывающий снаряжённую мину.
А здесь условия были наихудшие, проигрышные для самых записных ораторов времён восстания на «Очакове» или Гельсингфорсской резни. Прежде всего, волонтёры располагались в пяти кубриках, разнесённых по противоположным бортам и двум палубам, а агитаторов было лишь два, близнецы не в счёт, трибуны и горланы-главари из них — как из того самого бронебойные пули. В таких компаниях, как в зоне, на подготовку хоть массовых беспорядков, хоть побега нужно иметь непререкаемый авторитет и несколько дней на «разъяснительную работу». Две трети валявшихся на койках добровольцев вообще не врубались, о чём там базар пошёл, кое-что слышали и понимали только те, кто находился на расстоянии вытянутой руки. Они же — соседи по койкам, за предыдущие дни уже установились в меру доверительные отношения. Среди них и нашлось около десятка человек, поверивших и решивших попытать счастья. Но что сделаешь с десятью людьми, не знающими корабельной топографии, элементарно не понимающими, что им предстоит совершить даже для собственного спасения, не говоря об государственном интересе и «гражданском долге».
