Роман Злотников - Русские сказки
— Добрый день, соратник, — Срайя имел обыкновение подавать руку так, словно ожидал, что ее поцелуют, — как обстановка на фронте?
Птоцкий чуть не выругался: «Тоже мне, кого он из себя корчит?» Однако, чтобы этот заносчивый бывший аптекарь заглотнул приготовленный им крючок, следовало держать себя в руках, поэтому Птоцкий проглотил раздражение и ответил с подчеркнутой уважительностью:
— Командир Второго батальона славной Стальной дивизии докладывает, что видит в бинокль купола коевских церквей. А разведка Третьего корпуса сегодня утром варила щи из капусты, выкопанной на коевских огородах.
Стекла пенсне воинственно блеснули.
— Ну что ж, прекрасно, прекрасно. И когда мы начнем штурм?
Птоцкий, от которого не укрылось это «МЫ», ответил:
— Я думаю, где-то через неделю.
— А почему так поздно? — капризно надул губы Срайя. — Мы должны действовать как можно решительнее. — Он энергично взмахнул в воздухе своим пухлым кулачком. — Только решительность и беспощадность по отношению к недобитым эксплуататорам и их прихвостням может спасти революцию и принести окончательное освобождение человеку труда. Надо немедленно и самым решительным образом…
— Извините, соратник, — вежливо, но твердо перебил его Птоцкий, — но, как мне кажется, вы наверняка устали в дороге, да и время близится к обеду. У меня в вагоне как раз накрыт стол. Пойдемте подкрепимся и уж потом перейдем к делам. — Он самым решительным образом подхватил главу делегации под локоток.
Соратник Срайя ничем не уступал другим членам бюро в умении часами возглашать лозунги с увитых флагами трибун, но, в отличие от многих и многих, у него было одно положительное качество. Его можно было остановить. Стоило только упомянуть о накрытом столе.
Обед прошел в полном согласии. По заданию коменданта марьяты еще утром приволокли из ближайшей деревни увесистого поросенка, и теперь он, фаршированный яблоками и запеченный в сметане, главенствовал на столе. Кроме того, сотрапезники отдали должное печеному карпу, копченым курам, бекону и соленому сальцу с чесночком. И уж, конечно, не обошлось без четверти чистейшего как слеза первача. Шеф-повар «Нанона» назвал бы это меню просто ужасным, но «соратники» пока не успели привыкнуть к особым разносолам и, памятуя о полуголодном подполье или ненамного более сытной эмиграции, предпочитали изысканности обилие. К тому же как соратник Марак в старой столице, так и Председатель Центрального совета Камлык то ли в силу истового революционного сознания, то ли, как болтали злые языки, по причине нажитой за годы подполья и эмиграции язвы желудка исповедовали подчеркнуто аскетический образ жизни, так что и остальным волей-неволей приходилось им следовать. Однако сегодня, слава богу, никто не мешал отвести душу.
Вечером, когда Птоцкий в одиночестве работал с картами, дверь его купе без всякого стука открылась и появился соратник Срайя — в одних штанах с подтяжками и, несмотря на жару, в толстых шерстяных носках. Он немного перебрал за столом, как, впрочем, и остальные члены делегации, а потому после обеда прилег отдохнуть. Да ненадолго.
Соратник, близоруко щурясь, окинул просторное купе Птоцкого угрюмым взглядом и еле заметно скривился. Председатель отвернулся, беззвучно шепча проклятия. Конечно, Срайя сразу же заметил, что купе Птоцкого больше, и наверняка к этому прицепится. Уж на что плохо обстояло дело в бюро с порядочностью, но такого склочника и интригана, как Срайя, надо было поискать. Своей полной беспринципностью он выделялся даже среди тех, кто возвел беспринципность, переименовав ее в «революционную целесообразность», в ранг основной нормы жизни. Среди членов бюро не много нашлось бы желающих войти в более или менее тесные отношения с этим человеком. Мало того что он был способен на предательство и клятвопреступление — в любую минуту он мог наброситься на человека, которого совсем недавно уверял в своей искренней дружбе и настоятельной необходимости совместных действий, стоило лишь ему прийти в голову, что это принесет ему хоть какую-то выгоду. Всякий, кто имел несчастье чем-то задеть его самолюбие, мгновенно становился его смертельным врагом. Что касается Птоцкого, то он был уверен, что за последний год уже не раз и не два давал повод Срайе считать его своим смертельным врагом и, скорее всего, состоял в его черном списке под первым номером.
Соратник Срайя, придав своему лицу деловитое выражение, что смотрелось несколько смешно на фоне мятых штанов и шерстяных носков, важно заявил:
— Соратник Птоцкий, я собираюсь завтра собрать политуполномоченных всех корпусов и дивизий.
Птоцкий, сдерживая раздражение и позволив себе лишь слегка поморщиться, наклонил голову в знак согласия.
— Хорошо, соратник, я распоряжусь немедленно отправить вызов…
Срайя покровительственно махнул рукой.
— Не затрудняйтесь, соратник. Я уже послал вестового к телеграфистам.
Птоцкий вспыхнул.
— По-моему, я пока еще командую этой армией. И…
Срайя воинственно вскинул подбородок.
— Не забывайтесь, соратник. Вы назначены на эту должность постановлением Центрального совета, а я — представитель бюро…
— Да мне наплевать, чей вы там представитель…
— Вы смеете оспаривать постановления Центрального совета?!
Оба одновременно замолчали, сообразив, что перебранка один на один абсолютно бессмысленна, и Срайя, коротко хихикнув, перешел на слащаво-доброжелательный тон:
— Впрочем, если я серьезно нарушил какие-то важные планы командующего…
Птоцкий выпустил воздух сквозь стиснутые зубы.
— Нет, вы же поняли, что я сам собирался вызвать вам политуполномоченных. Так что если вы уже это сделали, то пусть… — Он помедлил, изо всех сил стараясь справиться с собой. — Только одно. Дело в том, что я завтра как раз собирался на пару дней съездить на правый фланг. У меня запланировано совещание с командованием Второго корпуса. Так что, боюсь, мое присутствие…
Свинячьи глазки Срайи радостно блеснули.
— Нет-нет, никаких проблем. Я все проведу сам. — Он изобразил на лице благосклонную улыбку и с доверительным видом наклонился к Птоцкому: — Я думаю, у нас еще будет время, чтобы обсудить все вопросы в более узком кругу. А для начала я хотел бы получить информацию об обстановке на фронте, так сказать, из первых рук.
Птоцкий мысленно ухмыльнулся. Тоже мне, нашел первые руки. Политуполномоченные корпусов и дивизий. Проехал бы лучше по передовым полкам. Но что толку дергаться, все равно ничего с этим не поделаешь… Эта мысль, как ни странно, придала сил Птоцкому. Он утвердительно кивнул.
— Да, пожалуй, так будет лучше.
* * *В штабе Второго корпуса он задержался не на два дня, а на целых четыре. Политуполномоченный при командире корпуса, вернувшийся на следующий день с совещания, на прямой вопрос Птоцкого ответил, старательно пряча глаза, что ничего особенного там не происходило. Однако в тот же день, стоило лишь командующему армией уехать в полки, как он собрал всех политуполномоченных полкового и батальонного звена. По этому признаку Птоцкий понял, что Срайя не только заглотнул наживку, но и приплясывает от нетерпения, совершенно не собираясь срываться с крючка. И потому на вечернем совещании он объявил командному составу, что его пребывание в расположении корпуса прошло хорошо, как он и ожидал, заметно, что выучка личного состава повысилась, а боевой дух высок. Он вполне удовлетворен и завтра же убывает в штаб армии.
Как он и ожидал, события начались на следующее утро. На рассвете охранники при штабе были разбужены частыми выстрелами из штуцеров. Птоцкий, открыв глаза, некоторое время лежал в постели, тревожно вслушиваясь в треск выстрелов, но вот загрохотали два пулемета, — он ночью велел установить их на крыше особнячка, в котором устроился, — потом немного поодаль послышалась стрельба помощнее. Это подошли тайно подтянутые ночью к соседнему хутору марьяты его личной охраны, которых он три дня назад демонстративно оставил в своей ставке.
Две комендантские роты, поднятые среди ночи по тревоге политуполномоченным корпуса, который зачитал перед строем постановление Бюро Центрального совета об отстранении Птоцкого от командования и предании его суду революционного трибунала за предательство и попустительство врагам трудового народа, были разоружены в течение часа. Сам Политуполномоченный, возглавивший штурм с барабанником в руке, еще в самом начале поймал грудью пулеметную очередь, но текст так называемого постановления был обнаружен в его кармане и, судя по стилю и оборотам речи, был ни чем иным, как собственноручным сочинением соратника Срайи. Птоцкий прочитал его два раза и довольно улыбнулся. Уважаемый соратник не просто заглотнул наживку — она уже торчала у него из заднего прохода. Впрочем, его можно было понять. В случае выигрыша Срайя, который успел наступить на любимую мозоль каждому соратнику и держался в бюро только благодаря своему звериному чутью, да еще потому, что лидерам фракций частенько необходим был лишний джокер в колоде, тут же вышел бы на первые роли. И момент для этого, по его разумению, был просто идеальный. Войска уже почти на окраинах Коева, план операции разработан и доведен до исполнителей, а бюро крайне недовольно медлительностью Птоцкого. Остается взять инициативу в свои руки, подать команду: «Вперед» — и вот она — удача, трепыхается в руках. А прежнего командарма можно под шумок и расстрелять. Потому как, во-первых, это согласуется с тайными желаниями большинства членов бюро, а во-вторых, победителей не судят.
