Nik Держ - Пёс. Книга 1.
— Посвежел старикан, — наблюдая, как монах натирает неподвижное тело оставшимся маслом, заметил Волли.
С мумией действительно произошли разительные перемены: его черная кожа посветлела и слегка разгладилась. Не сказать, чтобы она стала эластичной, как у обычных живых людей, но теперь она хотя бы не норовила лопнуть или растрескаться при любом неловком движении. На посветлевшей коже проступили многочисленные татуировки, сплошной вязью покрывающее тело. Монах деловито втирал масло, разминая одеревеневшие мышцы Хранителя. Отставив в сторону ополовиненную канистру с маслом, монах достал из мешка связку тонких игл. Вскоре Хранитель стал похож на ощетинившегося дикобраза. Накрыв тело просветленного чистой тряпицей, проводник устало опустился подле стола на землю.
— Ну и? Чего еще ждем? — поинтересовался неугомонный Волли.
Шварцвальд перевел.
— Утра, — односложно ответил монах и впал в прострацию, не реагируя больше ни на какие вопросы.
— Что ж, — не стал теребить проводника вопросами Виллигут, — надеюсь завтра все проясниться. Нам тоже следует немного отдохнуть.
* * *Восход солнца монах встретил в той же расслабленной позе лотоса, в какой эсэсовцы оставили его подле тела Хранителя вечером.
— Неужели он так всю ночь просидел? — ахнул Волли, для которого даже несколько минут неподвижности были настоящей пыткой.
— При соответствующей подготовке, — ответил Виллигут, — они могут находиться в таком положении годами. Да чего далеко ходить за примером, на столе лежит человек, пребывающий в этой позе полтыщи лет!
— Чего-то я все-таки сомневаюсь, что он оживет, — признался Волли.
— Скоро узнаем, — философски заметил группенфюрер.
Монах не шевелился, а Виллигут запретил кому-либо тревожить его. Наконец, когда поднимающееся на небосклоне солнце осветило своими лучами отрешенное лицо проводника, он глубоко вздохнул и открыл глаза. Сдернув с тела Хранителя ткань, монах неторопливо вынул иглы. Затем остатками растительного масла вновь смазал кожу просветленного — предыдущая порция благополучно впиталась высохшим организмом.
— Что дальше? — поинтересовался группенфюрер.
— Есть один способ, — ответил монах через переводчика, — экстренный… Вот, — он провел рукой по татуированной груди Хранителя, — сутра вызова. Она не закончена. Не хватает одного, последнего знака. Взывающий к Хранителю ключей, должен нанести этот знак на тело своей кровью… И если хранитель решит, что взывающий заслуживает внимания, он придет. Кто взывает к просветленному Ньмару-Джи?
— Я взываю! — произнес группенфюрер.
— Тогда мне нужна твоя кровь, — монах обнажил свой примечательный ножичек.
— Я сам! — остановил проводника Виллигут. — Дайте зажигалку! — пронес он, доставая из ножен именной кортик.
Волли положил в протянутую ладонь групеннфюрера зажигалку. Виллигут крутанул колесико и несколько секунд прокаливал на огне острое лезвие кортика.
— Куда?
Монах поставил на живот мумии куцую чеплашку. Групеннфюрер полоснул себя кортиком по ладони и наполнил её своей кровью.
— Достаточно?
Монах скупо кивнул. Виллигут обмотал рану чистой тряпицей протянутой услужливым штурмбаннфюрером.
Монах выудил из своего ветхого мешка большую иглу с тампоном, смешал кровь группенфюрера с чернилами и принялся колоть на груди Хранителя недостающий символ. Эсэсовцы молча наблюдали за действиями проводника. Наконец он закончил и убрал в мешок инструменты. Минута бежала за минутой, но Хранитель не подавал признаков жизни. Монах молчал, группенфюрер также не раскрывал рта. Первым вновь не выдержал затянувшегося молчания Волли:
— Черт возьми! — прошипел он. — Я так и знал, что ничего не получиться!
Виллигут тяжело вздохнул, видимо соглашаясь с мнением штурмбаннфюрера. Он уже отвернулся от стола и неторопливо шел в сторону жилых бараков, когда сутра полыхнула на груди Хранителя кроваво-красным. Волли от неожиданности вздрогнул и отступил от стола на шаг назад.
— Герр группенфюрер! — истошно закричал он, привлекая внимание уходящего Виллигута. — Здесь… Здесь… Началось!
Группенфюрер стремительно развернулся и кинулся обратно. Тело мумии неожиданно свело судорогой: оно мелко затряслось и выгнулось дугой. Судороги прекратились внезапно, как и начались. Обнаженное тело вновь замерло неподвижным бревном.
— И это все? — разочаровано произнес Волли. — А я-то ду… — осекся он на полуслове — Хранитель резко поднялся и уселся на столе в привычную позу лотоса. Монах накинул на костлявые плечи старика чистую тряпицу и закрепил её на манер древнегреческой тоги, почтительно поклонился и отступил в сторону. Сухие веки Хранителя медленно поднялись, открывая бельмастые глаза, испорченные катарактой.
«Интересно, — подумал Волли, — он с самого начала был слеп? Или это последствия пребывания в трансе?»
Неожиданно пустые бельма слепца пронизала сеть мелких кровеносных сосудов. Сосуды росли и лопались, заливая белки кровавой пеленой. Голова Хранителя медленно повернулась, а залитые кровью глаза безошибочно остановились на монахе-проводнике, почтительно склонившимся перед ожившей мумией.
— Передай далай-ламе Лхассы, — произнес просветленный сухим и шершавым, словно наждак, голосом, — он обретет потерянную тайну Шамбалы. Секрет вернется… Но не сегодня…
— Сколько нам ждать, о просветленный Ньямару-Джи?
— Двадцать лет и четыре года… — едва шевельнув непослушными губами, произнес Хранитель. — Теперь слушай ты, взывающий, — пылающий кровью взор просветленного остановился на группенфюрере, — слушай внимательно!
— Рон, мне нужен точный перевод! — нервно произнес Виллигут, уловив, что вышедший из транса Ньямару-Джи обращается лично к нему.
— Все снимается на камеру, — успокоил группенфюрера Волли. — Если чего пропустим, просмотрим запись!
— В руках у Будды все:
Добро и разрушенье.
Соединив Начала,
Получишь ты решенье.
Цвет жизни повернешь,
И тайна распахнется.
Кто ищет, тот обрящет,
Живым домой вернется! — Стихотворным речитативом произнес Хранитель и замолк. Затем он закрыл глаза и замер каменным истуканом.
— Все что ли? Уважаемый, — прикоснулся Волли к плечу Хранителя, — Представление что, закончилось?
— Все! Его дух покинул тело! — вместо просветленного ответил монах. — Каждый получил то, что искал!
— Ну и как все это понимать? — выслушав перевод Шварцвальда, спросил группенфюрера Волли.
— Пророчества не всегда являются прямым руководством к действию, — пожал плечами Виллигут. — В большинстве своем они невнятны и туманны. Мои пророчества тоже не отличались большой ясностью. Подумаем над ним позже. Валеннштайн, сегодня заканчивайте все дела, пакуйте находки — завтра выступаем в обратный путь!
— Так точно, герр группенфюрер!
— Рон, бери монаха, и дуйте за нами в храм, — распорядился Виллигут. — Проясним вопрос с опахалами…
— Сначала вернем просветленного на место! — заартачился монах.
— Скалу хоть не надо двигать? — уточнил Волли.
— Нет, — качнул головой монах. — Ньямару-Джи не трогают животные и насекомые. А после моего возвращения сюда отправиться община монахов… Это святое место не должно пустовать!
— Парни, — скомандовал Волли, — берите старца и перенесите его в нишу!
— Теперь все? — поинтересовался он, когда Хранитель занял свое место.
Монах поклонился просветленному и пошел за штурмбаннфюрером. В храме их уже ждал Виллигут, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу возле статуи Будды.
— Что символизируют эти опахала? — спросил он монаха.
— Это символы, — Шварцвальд синхронно переводил неторопливое объяснение проводника. — Свастики в руках Будды символизируют начала борьбы и созидания. Они разносторонние…
— Стой! — неожиданно прервал Шварцвальда Виллигут. — Повтори, что ты сейчас сказал!
— Свастики в руках Будды, — послушно повторил переводчик, — символизируют начала борьбы и созидания.
— В руках у Будды все:
Добро и разрушенье! — возбужденно произнес Виллигут. — Соединив начала, получишь ты решенье… Это же подсказка, руководство! Вот Будда, в его руках свастики — начала борьбы и созидания! Созидание, это всегда Добро! Борьба — это передел, это революция! А какая революция обходиться без разрушений? Значит разносторонние свастики — это начала… Волли, ну-ка попытайся совместить опахала, наложить их друг на друга!
Штурмбаннфюрер заскочил на колени позолоченного истукана, дотянулся до опахала и легко сдвинул его в сторону.
— Похоже, что ручки на шарнирах, — предположил он, двигая второе опахало.
Едва только Волли совместил свастики, раздался громкий щелчок. Оба опахала соединились в единую монолитную фигуру.
