Игорь Курас - Программист и бабочка (сборник)
И я действительно засыпаю, задавая себе только один вопрос: когда в Италии перестают звонить колокола?
Ирина Кадин
Жил-был у бабушки…
Перед сном няня рассказывала Саше Тушкину сказки и пела песенку про козлика:
Жил-был у бабушки серенький козлик,
Жил-был у бабушки серенький козлик…
Иногда в спальню заходил папа – пожелать Саше спокойной ночи – и, если попадал на «козлика», очень сердился: «Забиваете моему сыну мозги всякой ерундой. Ну кем может вырасти ребенок, если ему все время петь про неудачника!»
«Почему козлик – не-у-дач-ник?» – спрашивал Саша.
«Потому что его съели», – еще больше сердился папа и вручал няне книгу с «развивающими текстами». Няня послушно читала тексты, но Саше все равно больше нравилось про козлика…
Саша Тушкин не мог не писать. То есть сначала мог, а когда узнал, что настоящие писатели не могут не писать, почувствовал, что тоже не может. Правда, с фамилией ему не повезло. Он уже и палочку влево сдвигал, и правый хвостик от перекладины тянул вниз, насколько можно было, все равно учителя сразу произносили: «Тушкин». А одноклассники кричали: «Туша». Что было совсем несправедливым: Саша не был толстым. Ну, может быть, немного широкий и плоский. Но не «туша». И не «тушканчик». «Тушканчик» – это на уроках физкультуры: «Тушканчик, ты хорошо бегаешь, только у тебя уши тормозят!» Уши действительно были огромные и круглые, торчали перпендикулярно голове и еще постоянно горели, словно в них кто-то вставил красные лампочки. Как гирлянда. Уши мешали прославить фамилию, но Саша старался: каждую неделю отсылал рассказ в «Пионерскую Правду». Ответы приходили тоже регулярно, на красивых бланках: «Дорогой Саша, – весь текст был напечатан, а Сашино имя вписано прописью. – Дорогой Саша, нам очень понравился твой рассказ. К сожалению, у нас пока нет возможности его напечатать… но ты продолжай… советуем больше присматриваться к окружающим, к природе…» И Саша присматривался, несмотря на опасности. Учительница биологии один раз даже хлопнула его книжкой по голове, когда он присматривался, как она возле его парты поправляет чулки. С тех пор биологичка все время ставила ему тройки, а чулки поправляла возле парты Семенова. Мальчишки, почувствовав его взгляд, показывали дули, а девочки отворачивались. Единственная, кто позволяла к себе присматриваться, была тихая, прыщавая Соня. Соня не отворачивалась, только очень сильно краснела. Тушкин смотрел на Сонины пылающие щеки и чувствовал, что у нее с ним много общего.
После школы Саша окончил экономический институт, подшил уши и женился на Соне. Вместе с Соней в его квартиру переехала ее мама, Октябрина Ивановна. Теща, в прошлом учитель геометрии, выглядела составленной из половинок – из-за прямого пробора, раздвоенного подбородка и неизменного халата на молнии. Октябрина Ивановна строго следовала совету английской пословицы «яблоко по утрам, забудешь дорогу к докторам». Каждый плод перед съеданием рассекался на две равные части, и Тушкин потихоньку привык просыпаться от глухого удара ножа по кухонной доске: утро у Октябрины Ивановны начиналось в пять тридцать. Теща называла Сашу «Ал-ик». Имя Октябрина тоже делила на две части, так что казалось, будто она икает. Присматриваться к теще было легко, но неприятно. Октябрина Ивановна была неряшливой и всюду оставляла свои волосы и зубочистки.
Саша продолжал отсылать рассказы в редакции. Соня бережно подшивала ответы в толстые папки: «Уважаемый товарищ Тушкин, нам очень понравился Ваш рассказ… к сожалению… нет возможности…» Первые двадцать лет Саша не переживал: многих известных литераторов тоже не сразу печатали… Еще двадцать лет прошли в терзаниях… Потом Саша не выдержал – и пошел к соседу, Борьке Пейтсу.
Больше всего на свете Борька любил лежать на диване, щелкать семечки и смотреть телевизор, все подряд. Когда у Борькиной жены кончались деньги, он садился к компьютеру и писал вирус. Вирус запускался в сеть, и уже через несколько часов Всемирная Паутина была парализована. Затем Борька писал антивирус, толкал его какой-нибудь солидной компьютерной фирме – и снова ложился на диван. ФБР, КГБ и Шабак безуспешно пытались найти преступника, но Борька не оставлял следов, а его вирусы были непотопляемы.
Залитый слезами Борька открыл Саше дверь.
– Проходи.
Саша слезам не удивился, но из вежливости спросил:
– Случилось чего?
Борька затрясся в рыданиях, указывая рукой на экран.
– Ты понимаешь, он ей говорит… а она ему… так трогательно-о-о…
Саша посмотрел на экран. Шла кулинарная передача, как делать равиоли. Тушкин встал между Борькой и экраном и закричал:
– Ты меня на компьютерные курсы посылал? Сайт свой сделать посоветовал? Две штуки баксов угрохал, а они все равно меня не читают!»
Борька, поднявшись на цыпочки, чтобы углядеть хоть часть экрана (Саша по-прежнему был широкий и плоский), спросил:
– Кто не читает?
– Да никто меня не читает, ни-кто понимаешь!
Борька попытался протиснуться между Тушкиным и телевизором.
– А как же на сайте «Огуречная муть», я сам читал отзывы, вот этот, как его, Задунайский конь писал: «…потрясающая проза, проникает глубоко внутрь и обволакивает, как овсяная каша». Потом еще Вася Пупкин тебя хвалил, и Сексуальная чертовка…
– Задунайский конь и Вася Пупкин – это Сонины ники, а Сексуальная чертовка – Октябрина Ивановна. А больше никто, никто… – У Саши на глазах тоже выступили слезы. – Конечно, была бы у меня фамилия Пушкин, тогда бы читали… Потому что бабы забили Интернет… Марья Монцова, Меллер, Ларисина тоже… Сидят на детективах! Ларисиной легко убивать, она мент. А если вокруг человека всю жизнь одни отчеты бух… бух… бухгалтерские-е-е… на чем ему интригу постро-о-о-ить?!
Борька обнял Сашу, положил его голову к себе на плечо. Теперь экран стал намного доступнее. Равиоли сменились программой «Суд идет», какая-то девушка убежденно говорила: «Все знали, что она ему изменяла, все!» Видно было, что свидетельница только что побывала в парикмахерской. Борька снова разволновался, и несколько минут соседи стояли, всхлипывая друг в друга. Потом Тушкин сказал глухо:
– Убери их!
– Убрать всех? – Борька испуганно покосился на присяжных заседателей на экране.
– Всех! Ларисину тоже… – Саша подвел Пейтса к компьютеру. – Действуй! Тебе вирус написать – как семечки. Пусть исчезнут. Все их тексты. И Ларисины тоже.
– А-а-а, – Борька облегченно вздохнул. – Это мы мигом, сейчас алгоритмик забахаем.
Борька сдул шелуху с клавиатуры и забарабанил по клавишам, не отрывая взгляда от телевизора.
– Тут надо обобщение правильное сделать. Где твои рассказы? Вот это? Птирлиц, икая, шел по лесу, жуя яблоко и роняя зубочистки… За его спиной горбился рюкзак… Так, понятненько…
Саша, сопя от волнения, следил за Борькиными руками, как больной следит за действиями хирурга. Судья на экране стукнул молотком по столу: «Судебное заседание окончено». Борька взял последний аккорд на клавиатуре.
– Готово! Ищи теперь свою Ларисину.
В ту же минуту из соседней комнаты донеслось:
«Папа-а-ааа, у меня Пушкин пропал!» Прибежала дочь Борьки Настя.
– Нам по внеклассному нужно куплет из «Евгения Онегина» прочитать, любой, по выбору… А он вдруг исчез. И не находится…
– Во, видишь, дети пошли, ничего сами не могут, – Пейтс набрал в поисковике «Пушкин Евгений Онегин». Компьютер непривычно долго молчал, потом загудел, как испорченный пылесос, но все-таки выдал несколько строк: «Ресторан “Онегин”. Теперь Пушкина можно не только читать, но и есть! Для тех, кто понимает тонкость чувств – отбивная “Ленский”, незабываемый вкус!» Борька небольно ударил себя кулаком по лбу.
– Елки… это я Пушкина похерил? Как-то я про него не подумал…
Саша удивился:
– А Пушкина ты за что? Пушкин мне как раз не мешал.
Борька, прищурив глаз, просмотрел текст написанной программы.
– Понимаешь, я там такую логику заложил… удалить все, что выше уровня Туш… ну неважно… Доча, что вам в прошлый раз задавали? «Анна на шее»? Как ты это пишешь? Чехав или Чехов?» Чеховых поисковик не нашел, а на запрос «Анна на шее» выдал:
Красивую шею, животик, и ниже…
Светланам и Аням оформят в «Престиже»!
– А от Достоевского что-нибудь осталось?
Саша потянул к себе клавиатуру, набрал: «Достоевский Федор Михалыч Идиот».
– Достоевский уцелел! Не, это песня какая-то, группы «Звери из будущего»:
Я как Федор Михалыч со своим Идиотом,
Я тебя разгадаю по первым трем нотам…
Но Борька уже снова уставился в экран телевизора. Саша потряс его за плечо.
– Пушкина ты, пожалуй, верни.
– Потом, потом, у меня сейчас «Давай поженимся»… Да верну я всех, за две недели никто твоего Пушкина искать не кинется… Так чувствительно… он ей сказал… а она ему…»
