Борис Батыршин - Мартовские колокола
У поляка от неожиданности отвисла челюсть — Ромка, высоко ценивший педагогические таланты Кшетульского, никогда не позволял себе говорить с ни таким тоном.
— Позвольте, я не… — начал было он, но тут в мизансцену вмещался Гиляровский.
— А ребята–то правы, шановный пан. — прогудел здоровяк–репортёр. — Вы вот что, не мешайте–ка им, ладушки? Помогите лучше, тут такие дела творятся, что отчаянный человек никак не будет лишним. Впрочем, если боитесь — то ступайте, в обиде не будем, все мы люди…
Удар был умело рассчитан и попал точно в цель. Кшетульский покраснел, потом побелел, его мушкетёрские усики воинственно встопорщились:
— Да как вы смеете, пан Гиляровский! Я, кажется, никогда не давал повода заподозрить меня в трусости. Да я…
— Вот и славно — подхватил репортёр, не давая поляку наговорить каких–нибудь глупостей. — Я как раз ребятишкам и говорил: «Да пан Кшетульский у нас первостатейный вояка, как мы без него?»
Волчата закивали. Пан Яцек расправил плечи и обвёл присутствующих надменным взглядом.
— То правда, пан Гиляровский. И всё же я хотел бы знать…
— …. чем вы можете помочь? — закончил хитрый журналист. — Так я же и говорю, пан Кшетульский — без вас мы никак не обойдёмся. Понимаете, надо бы срочно сгонять к вашему другу подполковнику Фефёлову, в Сокольники и уговорить его прислать нам помощь. Господин барон изволили сообщить о возможной вылазке политических преступников и убийц прусского происхождения, а полиция, сами понимаете, ненадёжна. Так что без армии — никак. Поможете?
— А почему — прусского? — шепнул Гиляровскому Иван. — Вроде, Россия с Пруссией не воюет?
— Дело в том, что предки нашего пана — родом из Познани. — ухмыляясь в усы, так же, шёпотом, ответил Гиляровский. — Эти земли с сорок восьмого года — прусский Позен[83]. Он пруссаков терпеть не может, считает их виновниками всех несчастий своего рода…
— Так я готов, шановни пане. — заявил пан Кшетульский, в очередной раз подкрутив правый ус. — Что надо делать?
Глава четырнадцатая
Так ваши коллеги о них давно уже знают, господин ротмистр — или нет? — поинтересовался. Олег Иванович. В принципе он представлял, что ему ответят — но всё же было любопытно.
Вершинин поморщился.
— Признаться, господин Семёнов, я и сам гадаю. Вчера имел беседу со своим коллегой, из столичного охранного отделения — тоже, кстати, ротмистром. Так вот, они вчера целый день гадали, брать ли господ студентов или нет.
— Письмо Никитину? — понимающе кивнул Семёнов.
Жандарм в знак согласия склонил голову.
— Да, осторожностью господа террористы похвастаться не могут. Этот их казак… Пархом Андреюшкин — послал означенному студенту Никитину письмо в Харьков. Оно попало к нам в руки — и вот что там было сказано…
Ротмистр извлёк из–под распахнутой шинели (в квартире было жарко) записную книжку и зачитал:
«Что у нас возможно, это — самый беспощадный террор, и я твердо верю, что он будет и даже не в продолжительном будущем; верю, что теперешнее затишье — затишье перед бурей. Исчислять достоинства и преимущества красного террора не буду, ибо не кончу до скончания века, так как он мой конек, а отсюда вероятно выходить и моя ненависть к социал–демократам….
Каждая жертва полезна; если вредит, то не делу, а личности; между тем как личность ничтожна с торжеством великого дела.»
— И после такого письмеца ваши коллеги еще и сомневались? — делано удивился Семёнов. Тогда, простите, но мне неясно, зачем вы вообще перлюстрацией балуетесь — если получив вот такие ясные свидетельства заговора, никаких выводов не делаете…
— Ну, не стоит так уж строго судить, уважаемый господин Семёнов. — возразил жандарм. — И свидетельства не столь уж явные — мало ли кто чего сдуру напишет в приватном письмеце? И кой–какие выводы мои коллеги всё же сделали, согласитесь.
— Ну да, конечно! Целых два дня ваши агенты таскаются за этой тёплой компанией, а всего–то и установили, что Андреюшкин (который, к слову сказать, и ранее был замечен в сношениях с лицами политически неблагонадежными) «вместе с несколькими другими лицами, с двенадцати до пятого часу дня ходил по Невскому проспекту, причем носили под платьем некие тяжести»…
Вершинин с удивлением взглянул на собеседника потом усмехнулся.
— Никак не могу привыкнуть, господин Семёнов, насколько хорошо вы осведомлены о наших внутренних обстоятельствах. Хотя после всего этого — кажется, уж чему удивляться? — и он кивнул на спину Виктора, скрючившегося за ноутбуком. Изображение на компьютера дублировалась на большой монитор, стоящий на секретере; так что, Олег Иванович и жандарм могли беседовать — и одновременно наблюдать за калейдоскопом картинок с уличных камер, быстро меняющихся на широком экране.
— … но я всё же, признаться, не совсем понимаю, почему вы так упорно не хотите, чтобы я предупредил своих коллег. В конце концов, мы могли бы взять их уже вчера…
— Этого мы и боимся. — покачал головой Семёнов. — Поймите, всё, что видим мы с вами сейчас — видят и террористы — не эти дети, а настоящие, террористы, кто и в самом деле может убить царя. Некоторые возможности вы здесь уже увидели и, я надеюсь, оценили.
— Да уж. — хохотнул жандарм. — Руку до синяков исщипал, всё ждал, когда проснусь от сего кошмара…
— Так поверьте и тому, что это отнюдь не самые эффектные из этих возможностей. Да–да, средства наблюдения и связи — дело архиважное, но видели бы вы оружие! Поверьте, оно делает всю нынешнюю систему охраны Государя попросту бесполезной.
— Ну так тем более, — недоумённо пожал плечами жандарм. — Взять хоть этих, чтобы забот меньше было…
— Поймите, вы их попросту спугнёте — раздражённо мотнул головой Семёнов. — Сейчас они уверены, что полностью владеют ситуацией — и не подозревают что мы, можно сказать, читаем все их мысли. Вся эта компания — Осипанов, Андреюшкин и другие — своего рода лакмусовая бумага, которая показывает, что всё идёт по плану и никаких непредвиденных случайностей не ожидается. Вы ведь помните, надеюсь, школьную химию?
— Да уж не забыл — улыбнулся Вершинин. — Поверьте, российские жандармы — вовсе не такие невежи и остолопы, какими нас изображают господа либералы в своих журнальчиках. Так значит, вы намерены дождаться, когда эти «настоящие террористы» проявят себя?
— Да, и тогда — брать их сразу. — кивнул Олег Иванович. — Самое скверное сейчас — если они что–то заподозрят и отменят свою акцию, скроются — ищи их потом! Сейчас мы хотя бы знаем, где они готовы нанести удар; а если эти господа сбегут — всё, царя можно считать покойником. Следующую их вылазку мы обнаружить почти наверняка не сумеем, а они — ни на секунду не сомневайтесь! — добьются полного успеха. Они бы и сейчас его добились, если бы не сговорчивость этого молодого человека. — Семёнов кивнул на Виктора. Тот дёрнулся.
— Ну, жить–то всем хочется. — рассудительно заметил жандарм. — И, желательно, не на вечной каторге, как это было заведено при Петре Алексеевиче. Если господин… Анцыферов кажется? — будет и впредь вести себя благоразумно — мы попробуем сделать его существование не столь… печальным. Вы ведь будете благоразумны, сударь?
— Табачная лавка, на Невском. — негромко сказал Виктор, будто бы и не заметив последних слово жандарма. — Седьмая камера. Олег вычислил, что именно там были… гхм… скорее всего, засядут жандармы, которые будут брать террористов. Камера — на той стороне Невского, а в самой лавке — микрофон. Звук дать?
Да он у вас пророк… — усмехнулся жандарм. — Будто знал…
Виктор с Семёновым обменялись многозначительными взглядами; Олег Иванович незаметно показал молодому человеку кулак. Тот ухмыльнулся.
В динамиках затрещало, захрипело. Потом помехи исчезли и стали ясно слышны голоса:
— Ваше высокородь, Волохов встретился на тротуаре с Канчером: подали друг другу сигнал.
— Ваше высокородь, Генералов из кармана достал носовой платок, потом принялся озираться. Долго озирался, потом высморкался, ирод…
— Горкун через Фонтанку перешёл, по мосту. Встал у дворца, стоит столбом…
— Осипанов в трактире. Заказал сбитень, сидит, пьёт, озирается…
— Агенты. — негромко сказал Виктор. — В лавке — жандармский ротмистр, ваш коллега, а эти к нему бегают с докладами.
Вот, смотрите… — компьютерщик щелкнул мышкой. На большом экране появилась витрина табачной лавки, видимой с противоположной стороны Невского; картинка приблизилась и стала видна криво висящая табличка с надписью: «Просим извинения у г. г. покупателей. Торговля временно закрыта для получения новых, весьма привлекательных товаров».
Дверь открылась, из лавки вышел неприметный господин в тёмном пальто и котелке и тут же второй господин — по виду, копия первого, — нырнул внутрь.
— Который час? — осведомился жандарм.
![Борис Батыршин - Мартовские колокола [Litres]](/uploads/posts/books/114000/114000.jpg)