Олег Иванов - 1923
— А если женщина не хочет только рожать детей? Если она хочет работать, бороться, воевать? Разве она может добиться этого.
— Конечно может.
— Странный ты какой-то Коля. Почему же может. Ведь ей приходится пробиваться через непонимание, через вражду мужчин. Они не любят конкуренции.
Так они болтали, пока шли мимо будущей Думы, мимо Большого Театра, сияющего огнями со своей квадригой, сильно выделявшейся на фоне темно-синего неба
— Надь, а что ты будешь делать после? - спросил он, когда знакомая громада политехнического музея замаячила за поворотом.
Она всё поняла сразу. Наверное тоже думала об этом.
— Ты всё таки не возьмёшь меня. - это прозвучало утверждением, а не вопросом. В нём даже горечи не было, так, констатация факта.
— Нет, не возьму. Некуда и незачем. Здесь видишь сколько дел. Да и жить тут значительно проще.
— Я понимаю. Придумаю что-нибудь. Видишь, сколько полезных знакомств образовалось. Без работы не останусь, а всё остальное тоже потихоньку приложится. А что, совсем нельзя?
— Совсем.
— А ты хоть будешь приезжать?
— Наверное буду. Николай ненавидел эти объяснялки. Что можно сказать, когда не знаешь ничего. Что можно обещать, когда завтра всё изменится за час. Он остановился и повернул её лицом к себе.
— Ты знаешь, Надя - я не знаю, что будет завтра. Тем более, я не знаю, что будет позже. Но я могу сказать тебе одно. Я буду помнить тебя. Как бы то ни было, ты вошла в мою жизнь. Будем надеяться, что я сумею вернуться. А если вернусь, я найду тебя.
Она посмотрела ему в глаза, а потом уткнулась лицом в плечо, прижавшись к нему всем телом.
— Спасибо. Чтобы не случилось, я буду ждать тебя. Ты только вернись. А остальное мы сделаем. Как ты говоришь, порешаем.
Глава 21.
Наутро Николай поймал Аршинова в своём кабинете и начал методично, пункт за пунктом ставить вопросы, на которые он хотел бы получить ответы. Аршинов потел, недовольно ёрзал, но вскоре уловил смысл и стал заинтересованно думать. В результате этой кропотливой работы стройная теория, разработанная в Берлине, зашаталась и сильно накренилась. В неё не вписывалась по времени армейская операция в Таджикистане, в неё совсем не вписывались ограбления квартир востоковедов в Петрограде. Совсем не получалось немецкого следа. Так, например, если Свен Гедин знал все нужные заклинания, то почему он молчал так долго. Наверняка, адепты восточных мистерий с удовольствием бы использовали эти ритуалы за четыре года кровопролитной войны, раздиравшей континент на два противостоящих блока. До отравляющего газа додумались, до аэропланов с бомбометанием тоже. А вот до тибетских мистерий пришлось ждать аж пять лет после её окончания? И люди тогда были не менее решительные чем сейчас. Но если теперь это надо делать в подполье, то тогда это вполне можно было осуществить с полным благословлением государства. На самом деле вопросов выплывало очень много.
Они со Степаном попытались порешать их поездкой к Бокию. Глеб Иванович их быстро принял, но ясности со своей стороны тоже не внёс. У него вырастала детальная картина конкретных действий, по типу кто что сказал, кто когда отгрузил, но общий вид был для него ещё более невнятен.
— Глеб Иванович, а что Ваш отдел знает про тайные общества в России - на всякий случай спросил Николай, например масоны или там Гурджиев?
— По масонам у меня вполне ясное представление. Они укрепились в России с XVIII века, ещё при Екатерине Великой. Она их преследовала, но не сильно. И далее, при всех царях это было модным поветрием для высшего Света. У меня создаётся впечатление, что это было нечто вроде клуба, объединяющего людей одного уровня в разных странах. А вся эта ритуальность - исключительно от эпохи романтизма.
— То есть, рококо, Жуковский и масоны - это всё одна эстетика?
— Практически да. Мне кажется, что идея «Пролетарий всех стран, соединяйтесь!» она была вторичной, после идеи о соединении высшего света всей Европы.
— Значит, по вашему, это безобидная говорильня? - вмешался в этот высокоучёный разговор Степан.
— Не только. Когда говорят люди облечённые властью, политической и финансовой, даже зряшные разговоры могут иметь крупные последствия. Возможна и была какая-то согласованная политика, но она была отделена от конкретных государств.
— То есть, Германия не могла приказать своим масонам добиться чего-то от своих русских собратьев?
— Ещё Ленин сказал, что буржуазия, как и пролетариат, не имеет отчества. Для масонов были важны их внутренние дела. А всё остальное они рассматривали как проходящие события.
— Значит, масоны тут не при чём - сказал Николай.- Я при всём богатстве фантазии не могу представить себе единую политику, которая совместила бы интересы правящих кругов разных европейских блоков. Разве что в случае китайского нашествия.
— Ну почему. - Глеб Иванович развёл руками. - Например ликвидация самодержавных монархий и замена их на республики. Распад империй на национальные государства - это их давние идеи, ещё начиная с Французской революции. А в 1910 году Беклемишев подвел под это экономическую базу, написав, что содержание имперского аппарата стало слишком дорого обходиться для финансовых кругов. Считалось, что республики эксплуатировать дешевле.
— Тогда их тоже надо убирать из рассмотрения. Ибо если он настолько всесильны, то нет смысла с ними бороться - всё равно проиграешь. И лучший способ борьбы в этом случае, это пойти и тихонько застрелиться в уголке, чтоб не мучиться- Николай безжалостно процитировал Бушкова, но как оказалось, эту шутку в 1923 году знали, потому что Аршинов и Бокий только кисло хмыкнули в ответ.
— Я думаю, надо смотреть в архивах Генштаба - неожиданно сказал Степан. Кто с ними работал, что брал. Эти записи должны остаться. Вряд ли оппоненты будут отсекать хвосты и там. И потом, по бумагам найти следы проще, что, кстати, у Вас с Кунсткамерой?
Бокий пожал плечами
— Тут всё совсем непонятно. В Кунсткамере были люди из Наркоминдела. Мы посмотрели на бумаги, они за подписью Ганецкого, он там член коллегии.
— Что ж тут странного? Решили какому-нибудь важному собирателю подарок сделать. Вот и взяли музейную вещь. Не очень хорошо, кончено, но к сожалению, в наших условиях вполне естественная вещь - Степан пожал плечами, выражая свое неодобрение подобной практикой.
— Мы проверяли. В Наркомате совсем ничего не знают об этой акции. Похоже, это личное деяние Якова Станиславовича.
Коля вспомнил китайский ресторан в Петербурге и рассказ про Ганецкого, как агента Германского Генерального Штаба. Это след. И он ведёт к немцам. Но Бокию мы его не покажем. Чёрт их знает, как они отнесутся к тому, что я своими лапами трогаю светлую память Владимира Ильича. Как бы не отнеслись плохо.
— Я думаю, что надо ехать в Питер и посмотреть на дело оттуда. Глеб Иванович додёргает за те ниточки, которые видны отсюда, а мы со Степаном Терентьевичем посмотрим, что можно сделать там. Нам будут нужны документы и мы должны попасть в архивы генштаба.
— Я за - сказал Бокий. А документы я думаю надо будет сделать от Секретариата. Они откроют любую дверь.
Алексей поехал в ЦК оформлять документы и решать вопрос с отправкой, а Коля тем временем, пошёл давать инструкции Александру. Они договорились, что встретятся там в гостинице «Астория». Это заведение Николай знал и любил ещё по прошлой жизни. Сам неоднократно в ней останавливался, поэтому вид Исакия и памятника Николаю Первому его в принципе радовал. А съездить в Питер надо было давно - тем более, что Сашин друг уже подготовил какие-то справки. Так что появление на горизонте товарища Ганецкого в качестве фигуранта нашего вопроса заставлял ждать встречу с бывшим агентом русской разведки с большим нетерпением. Выдав Саше деньги на транспортировку в Город на Неве, Коля пошёл к Линю.
— Еду в Питер, будем разбираться с архивами Генштаба. Нужен либо Ваш человек, либо записочка к тамошним китайцам, чтоб помогали разобраться. Как решим?
— Я лично поеду с Вами. Небо сказало мне, что разгадка всех наших вопросов может быть там.
— Как Вы этого добиваетесь? Научили бы. А то мне небо ничего не подсказывает. Бьюсь как слепой.
— Вы зря гневите небо. Оно Вас бережёт. Поэтому не забывайте возносить ему хвалу утром и вечером.
Николай испугался до одури. Вплоть до холодного пота, несмотря на летную московскую жару. Он вдруг почувствовал, что верховные силы действительно берегут его. И теперь могут неожиданно бросить из-за того, что ему дураку лишний поклон лень отбить. Поэтому он жалобно посмотрел на Линя и просипел
— Это мы от малограмотности. А что так-то. Мы завсегда отработаем, люди привычные.
С этими словами он выскочил из комнаты настоятеля и побежал к телефону, звонить в ЦК, чтобы на Линя тоже сделали бумажку. Звонок оказался кстати, потому что Николая хотел видеть Сталин.
