Р. Скотт Бэккер - Воин Доброй Удачи
Так раб вел короля, и, возможно, так и должно было быть, и Сорвил чувствовал, что с каждым шагом теряет свою важность. Он едва мог поверить, что уже близок к тому, чтобы… казнить. Когда он заставлял себя посмотреть в лицо этой перспективе, и душа, и тело восставали против нее так, что он даже испугался. Легкость в руках. Буря в животе, ослабляющая кишки. Голову и плечи будто стягивают веревки, пригибая их до раболепного поклона. Неумолчный шепот ужаса…
Люди, оказываясь в трудном положении, часто идут к цели непроизвольно, окруженные дикостью, в которую едва могут поверить. Они следуют по неразрывной цепочке таких характерных моментов, которые проносят их через всю жизнь. Но они забывают о непостоянстве целого, о том, что племена и народы проходят по ленте времени, как пьяные. Забывают о том, что Судьба – это блудница.
Порспериан ковылял вперед, пробираясь меж павших. Сорвил быстро потерял лагерь из виду за окровавленными грудами. Оглядываясь, он видел лишь смерть и разложение. Шранки. В глаза бросались отдельные фрагменты: лицо, прижатое к согнутой руке, бессильно повисшая кисть, – они казались почти что людьми. Их массы походили на пересохшее море. Зловоние, столь же сильное, как и в лагере, сочилось отовсюду, от него душил кашель, оно стояло в горле, окружая со всех сторон так плотно, что его можно было попробовать на вкус. Вороны, усевшись на черепах, устраивали свои совещания и, перепрыгивая с одного темени на другое, выклевывали глаза. Стервятники, опустив головы, то и дело ссорились из-за кусков, хотя тухлого мяса было предостаточно. Жужжание мух все множилось, пока не превратилось в единый гул.
Порспериан все шел вперед, а Сорвил в оцепенении следовал за ним, порой задерживаясь, когда приходилось переступать потроха, и содрогаясь от треска костей под ногами. То и дело он переводил изучающий взгляд на своего раба из Шигека, плечи которого вздымались и опускались от тяжелого дыхания, избегая рассматривать его в целом. Теперь он понял, что позволил себя обмануть, что ему не удалось выжать ответ из этого покрытого тайной человека из-за страха, а не потому, что мешали малые познания в шейитском языке. Он вел себя как мальчишка, а не мужчина, пытаясь по-детски уклониться от ответственности и с трусливым поползновением избежать разговора. Все это время они не говорили и оставались чужими, страшась друг друга. А теперь, когда он, наконец, решился спросить, разузнать, какое безумие уготовила ему Праматерь, он должен убить маленького… жреца, как его называл Цоронга.
Своего раба, Порспериана.
Сорвил остановился, внезапно осознав таинственный тон Цоронги, когда он расспрашивал об Оботегве. Он все думал об эдикте аспект-императора, том самом, согласно которому Сорвил должен был совершить преступление. Если он уклонится от убийства, будет ли это предательством по отношению к Цоронге, как лучшему другу детства или даже можно сказать, суррогатному отцу? Возможно, будет лучше всего, если Истиули поглотят мудрого старика целиком, если Оботегва наткнется на кучку человеческих останков – обрывки одежды и раскиданные кости.
Сорвил, мигая, смотрел на раба, петляющего по проходам меж зловонных куч.
– Порспериан… – позвал он, закашлявшись от смрада.
Старик не обратил на него внимания. Вместо него отозвались вороны, их карканье походило на резкий звук напильников, царапающих края жестянки.
– Порспериан, стой!
– Не здесь! – бросил старик через плечо.
– Не где? – выкрикнул Сорвил, спеша за проворным рабом.
Кости выпирали из-под окоченевшей плоти. Торчали сломанные стрелы. Что делает этот человек? Что за манера убегать?
– Порспериан… Послушай. Я не собираюсь тебя убивать.
– Что случится со мной – неважно, – сопя, выдохнул раб.
Смутные, горестные воспоминания о последних днях своего деда, пытающегося сохранить ясное сознание, повинуясь некоему инстинкту гордости, пришли на ум Сорвилу…
– Порспериан… – сказал он, наконец ухватив его за костлявое плечо.
Он собирался сказать ему, что освобождает его, пусть бежит по открытым равнинам, и возможно, его вера в Богиню поможет ему спастись, но вместо этого отпустил его, пораженный худобой и легкостью, с которой ему удалось рвануть его за плечо, словно куклу из высушенного дерева, обтянутую свиной кожей.
Когда он последний раз ел?
С хриплым ворчанием раб продолжил свой бессмысленный путь, а Сорвил остался стоять, оглушенный пониманием, что Порспериан не выживет в степи, что отпустить его означает приговорить к медленной, гораздо более страшной кончине…
Что любая отсрочка казни будет проявлением трусости.
На мгновение им овладело помешательство, которое он будет помнить до конца жизни. Он издал сдавленный крик: одновременно и смех, и всхлипывание, и утешающий шепот. Со всех сторон встали жуткие картины, кругом щетинились торчащие из тел копья и стрелы, нацелившись на него. Мутные глаза, свесившиеся языки, похожие на слизняков, вывалившиеся внутренности, высыхающие на солнце…
Она определяет твое место…
Как?
Как ни безумно это звучит, я и вправду явился спасти человечество…
Что?
О-о-отец!
А потом он увидел его… грациозного, изящного, как айнонийская ваза, с острым длинным клювом, прижатым к шее. Аист сидел на багровом мертвеце, как на выступе высокого камня, и смотрел на него, белея снежным оперением на фоне выцветшего неба.
И Сорвил помчался за уменьшающимся рабом, скользя и спотыкаясь.
– В чем дело? – выкрикнул он, хватая старика. – Ты скажешь мне!
На изрезанном морщинами лице не проступило ни удивления, ни гнева, ни страха.
– Скверна охватила сердца людей, – дребезжащим голосом произнес он. – Праматерь готовит нам очищение.
Раб дотронулся теплыми пальцами до запястий Сорвила, мягко убрал его руки со своих плеч.
– И все это…?
– Обман! Обман!
И столько ярости звучало в отрывистом ответе, что Сорвил отступил, не ожидая такого от незлобивого Порспериана.
– Зна-значит, его война… – заикаясь, выговорил король Сакарпа.
– Он демон, который носит людей, как мы – одежду!
– Но эта война… – Он обвел взглядом сваленные вперемешку трупы вокруг них. – Она реальна…
Порспериан фыркнул:
– Все ложь. И все, кто идет за ним, – прокляты!
– Но война… Порспериан! Оглянись! Посмотри кругом и скажи, что она не настоящая!
– А что, настоящая? Только потому, что он отправил своих последователей сражаться со шранками? В мир, заполненный шранками!
– А Легион Консульта…? А шранки, убившие моих товарищей?
– Ложь! Вранье!
– Откуда ты знаешь?
– Я ничего не знаю. Я говорю!
И он опять пошел извилистыми путями меж мертвыми.
Пройдя сквозь трясину сожженных, почерневших шранков, он вышел туда, где во время боя ведьмы выпускали свои колдовские огни. Перед глазами у Сорвила встала сваяльская ведьма, зависшая над головой на высоте броска тяжелого камня, стройная, красивая, пылающая в ореоле причудливых волн, от которой исходили линии и полосы секущего огня. Он замотал головой, стряхивая видение…
– Порспериан!
Маленький человек пропустил его крик мимо ушей, но все же замедлил шаг. Он шел, опустив голову, посматривая по сторонам, словно искал потерянный ключ.
– Скажи мне! – уже раздраженно выкрикнул Сорвил. – Скажи, что Она хочет!
– Здесь умер могущественный лорд, – услышал он бормотание старика.
– Ятвер! – выкрикнул король Сакарпа, выбрасывая это имя из груди, словно холодный, тяжелый камень. – Чего она хочет от меня?
– Вот здесь… – Голос старика стал густым, приобрел какой-то отвратительный привкус. – Под тощими.
Сорвил оцепенело стоял, наблюдая, как этот сумасшедший забрался на обугленных шранков, шуршащих под ногами.
– Земля… – проворчал он, отбрасывая черную руку с плечом. – Нужно… разгрести…
Король Сакарпа, не понимая, смотрел на него. Когда они приступили к делу, он едва мог без дрожи взирать на Порспериана после того, что ему пришлось делать. Но раба, похоже, это ничуть не волновало, даже несмотря на известный ему приговор. Вообще! Сорвил пошел за ним в гущу мертвецов, чтобы перерезать ему горло, а он вел себя так, будто все это пустяки в сравнении с тем, что он…
Холод нахлынул на молодого человека. Он обвел дикими глазами лежащие кругом трупы, словно сам был убийцей, который внезапно засомневался в том, что его преступление останется в тайне.
Богиня.
Наклонившись, он принялся помогать рабу в его отвратительной работе.
Трупы были сожжены полностью; от многих остались лишь обгоревшие куски. Он оттащил двоих, у которых не было ног, у одного до бедер, а у другого – до ляжек, будто их скосила одна коса. Лежащие сверху были обожжены больше всего, нижние промокли от слизи. Глаза смотрели с бессмысленным, затуманившимся удивлением. Не зная, что искать, Сорвил просто хватал трупы и клал к тем, кого раб вытаскивал на свет. Он то и дело оглядывался по сторонам, бросая взгляды через плечо. Его поразила тяжесть этих тварей, костлявость которых противоречила весу. С мучительным продвижением вглубь трупы становились все холоднее.
