Алексей Кулаков - Магнатъ
— Вот никому эта сосиска не нравится!
Поджав губы ради того, чтобы не рассмеяться в полный голос, гостья согласно кивнула и — все же отвернулась, не в силах удержать улыбку. Скользя взглядом по маленьким моделям самоходных карет и речных пароходов, она опустила глаза чуть ниже, невольно заинтересовавшись железным (или стальным?) бочонком. Поставленным на три колесика и снабженным чем–то вроде длинного хобота — наверное, чтобы его было удобнее возить за собой? Три черных рычажка–кнопочки, явная рукоятка, два маленьких стеклянных окошечка, сильно напоминающих своей формой и расположением обычнейшие очки…
— А это будет ездить, плавать или летать?
Поставив на место «Чайку», маленькая хозяйка подошла и осмотрела темно–зеленый бочонок с видом опытного инженера. Задумчиво хмыкнула, затем щелкнула одним рычажком. Потом вторым, и напоследок, с видимым разочарованием — третьим.
У–оу!!!
Родившись из ничего, в кабинете начал нарастать какой–то инфернальный звук вроде низкого утробного гула, смешанного с сатанински–злобным ревом. На ожившем бочонке загорелся красный глаз, сам он пару раз мелко дернулся и вроде бы двинулся вперед, явно намереваясь до них добраться — отчего попятившаяся назад Ульяна была быстро (и больно) задвинута за спину Гликерьей, зажмурилась там от страха и оглушительно завизжала, тут же поддержанная своей гостьей.
Гу–оу!!!
С треском распахнувшаяся дверь пропустила полуодетого князя, тут же страдальчески поморщившегося от пронзительного дуэта оцепеневших от ужаса девиц. Сделав ровно три шага до опытного экземпляра пылесоса, он перекинул тумблер в позицию «выключено», подождал, пока стихнет не такой уж и громкий гул электромотора, и с явными искорками раздражения осмотрел примолкших «экскурсанток». Причем младшая глядела на него из–за старшей, и обе они стремительно наливались густым румянцем смущения.
— Ульяна. Я ведь просил НЕ ЗАХОДИТЬ в этот кабинет?..
В ответ на это девочка бросилась на шею к дяде Саше, уткнувшись лицом в его сорочку — где и разрыдалась, невнятно оправдываясь и обещая никогда–никогда более не ходить туда, куда ей запретили.
— Честно–пречестно!!!
— Ну–ну.
Легко подхватив на руки совсем не хрупкую воспитанницу, хозяин особняка легким наклоном головы пригласил замершую в полнейшей растерянности Гликерию на выход. Довел ее до гостиной, где и оставил в полном одиночестве переживать полнейший провал своего собеседования — ясно ведь, что после такого конфуза ей откажут от места. И горничная, еще недавно смотревшая на нее с неприязнью, чуть ли не лучится от удовольствия… Зато экономка совсем наоборот, смотрела на неудавшуюся гувернантку с явным сожалением. Так же, как и вторая горничная, удивительно похожая на Глафиру Несторовну лицом.
— Госпожа Орлова.
Стоило только аристократу появиться, как его прислуга удивительным образом исчезла, оставляя их наедине. Невольно встав, поименованная госпожой девушка приготовилась с честью встретить очередной удар судьбы — но против ее ожидания, ей не указали на дверь, а вручили какой–то документ.
— Потрудитесь ознакомиться и поставить свою подпись. Вы приняты!..
***
Десятый день апреля одна тысяча восемьсот девяносто третьего года «сестрорецкий затворник» Агренев встретил на «на борту» канареечно–желтого вагона первого класса, и в знакомом до последней мелочи купе. Все тот же дорожный кофр, стопка газет на столике… Разве что вместо экзотического (пока) растворимого кофе, в чашке исходил тонким ароматом свежезаваренный чай с тоненьким ломтиком лимона. Между прочим, напиток, так же представлявший собой редкостный эксклюзив — в виду того, что плантации чайного куста, разбитые в полусотне верст от Екатеринодара по правому берегу реки Кубань, только–только начали расти вверх и вширь. И в ближайшее время урожая с них можно было не ожидать. Поэтому екатеринодарский чай был представлен всего дюжиной «взрослых» кустов (с которых, собственно, его история и начиналась), урожая с коих едва–едва хватало на то, чтобы побаловать новым вкусом старого напитка членов Совета директоров и его двадцатипятилетнего Председателя.
Дамц!..
Легкий рывок вагона и свист паровозного гудка, на краткое мгновение возвысившийся над Ярославским вокзалом, ознаменовал долгожданное отправление поезда Москва–Вологда. Появился и начал нарастать ритмичный перестук колес, добавилось легкое покачивание вагона… Который, кстати, чуть ли не полностью занял скромный путешественник князь Агренев. В одном купе (в том, что посередке) он ехал сам. Во втором — его охрана. В третьем опять–таки его воспитанница Ульяна, в компании со своей статной гувернанткой Гликерией Орловой. Четвертое же заселила горничная Маша и девушка Ольга, выполнявшая довольно непонятные для прислуги обязанности. Потому что — ну не бывает же девушек–телохранительниц, верно?
— Так, что у нас здесь?
Раскрыв папку с отчетом, прибывшим довольно сложными (зато надежными) путями аж из самого Цюриха, аристократ–промышленник на добрых два часа выпал из реальности, знакомясь с трудовыми подвигами (вернее, с результатами оных) клерков кредитного заведения Хоттингера. Что сказать — те уже в который раз подтвердили свою высокую квалификацию, прикупив за смешные деньги вольфрамовые рудники в Галисии, и в провинциях Кордова и Саламанка. А на сдачу умудрившись взять парочку месторождений молибдена — бывшие хозяева не видели в них ну абсолютно никакой ценности. Вот если бы цинковые, или даже медные!.. Тогда да, такое продавать — дураков нету.
«Учитывая, сколько сейчас в Испании безработных, за шахтерами дело не встанет. А встанет оно за переработкой руды в металл… Строить на месте металлургический комбинат? Благодарю покорно, он и в России будет неплохо смотреться. Значит, тратимся на транспортировку руды? Которую, в случае любых осложнений, разом обрежут. М–да».
Александр немного поломал голову, выбирая наилучший вариант — потому что кроме «швейцарского инвестора, пожелавшего остаться неизвестным» в испанский вольфрам неплохо вложился и Вениамин Ильич Лунев, вполне официально прикупивший своему работодателю (и примкнувшему к нему в качестве компаньона Вестингхаузу) рудники в Санта–Барбаре, а так же в провинциях Леон и Сьерра. Более того, почтенный юрист и сам заинтересовался этим делом, став полновластным хозяином трех небольших месторождений.
«Да чего я мучаюсь? Уговорить Тиссена на совместное предприятие, разбавить нашу компанию Вестингхаузом и банком Хоттингера — да и отстроить в Испании на акционерных началах горно–обогатительный комбинат, а в России соответственно завод по производству вольфрамового и молибденового концентрата, и металлургическое производство. Пусть только попробуют отжать бизнес, с таким–то набором учредителей и промышленной географией! А если по каким–то причинам поставки руды все же прервутся, завод и металлургический комбинат прекрасно обойдутся и сырьем с Тырнаузского месторождения. Кстати! Надо бы поторопить геологов, чего они медлят с его открытием?».
По зрелому размышлению, князь решил заменить кандидатуру Тиссена на Круппа. Во–первых, чтобы тот охотнее помогал ему с реконструкцией пермских пушечных заводов. А во–вторых — Август Сильный подложил своему российскому коллеге изрядную свинью (вернее, владелец Кыштымского горнозаводского округа ошибся сам, понадеявшись на отчет германских геологов), отстроив домны и мартены там, где заканчивается железная руда и отсутствует нормальный уголь. В результате, аристократу пришлось неплохо растрясти свою мошну для строительства двух веток полноценной железной дороги и трех узкоколеек, а так же полудюжины новых рудников.
— Определенно, это будет Крупп!.. Опять же, можно будет поговорить с ним насчет небольшого кредита…
Потому что «сестрорецкому затворнику» относительно недавно пришлось потратиться на неустойку по контракту Доливо–Добровольского, а так же переслать на Дальний Восток немалую сумму бывшему пограничнику Дымкову, на поддержку энтузиазма геологов и новых партий переселенцев. Триста тысяч рублей успешно освоил Аристарх Петрович Горенин (промышленный шпионаж — это святое!), и почти столько же выклянчил Лазорев. С обычной уже формулировкой — на развитие производства.
— Вот уж утроба ненасытная!
Плюс «вступительный взнос», за право умостить свое седалище в кресло одного из членов правления Вожско–Камского банка, и удовлетворение разыгравшегося аппетита профессора Пильчикова — и все, поступления от продажи лицензий на «Электрогефест» и ацетиленовую горелку растаяли, как тонкий ледок под жарким солнцем. И как будто этого было мало — сразу двухмесячный лимит «карманных денег» ушел на представительские расходы, в виде добровольно–обязательных пьянок с доблестными гвардейцами, и осознанных проигрышей в карты перспективным министерским чиновникам. Плюс благотворительность — кстати, что–то просители слишком уж зачастили? В последний раз пожаловал аж целый председатель Московского комитета помощи голодающим, архитектор Франц–Альберт Шехтель. Заинтересовавший оружейного магната не своими достижениями на поприще архитектуры (которых, кстати, пока и не было), а в первую очередь тесной дружбой с врачом и литератором Антоном Палычем Чеховым, журналистом Гиляровским и основателем художественной галереи имени себя любимого, купцом и меценатом Третьяковым.
