Тропой мужества - Стрелков Владислав Валентинович
– Трудно позвонить и проверить? – пожал плечами Паша. – Делай список. Если не Юра, так других поисковиков найдем.
Какое-то время оба сидели тихо. Свешников хмыкнул и сказал:
– Хочешь, одно арийское письмецо прочитаю? Датировано 27 июня.
Вася заинтересовался. Встал, подошел к столу и склонился, вглядываясь в монитор.
– Так тут по-немецки!
– Естественно, по-немецки. На каком еще гансам домой письма писать?
Вася на мгновение завис.
– Э-э-э… так ты инглиш изучал, или я чего-то пропустил.
Паша посмотрел с укором.
– Военный, йоп, мозги включи! Неужели не заметил, что умеешь многое, что никогда не изучал и даже не знал?
Маргелов задумался. Чего он не знал до выходов в прошлое? Устройство винтовки Мосина? Возможно, но спорно – механизм не сложный для изучения. Может, штыковой бой? Нет, тоже не то… что-то связанное с тем танкистом, в которого он первый раз попал. Да! Именно! Вася понял, что он не только отлично знает устройство танка Т-26, но при необходимости может его отремонтировать. И, естественно, водить, пусть не профессионально.
Однако ни Русов, ни Резеда, ни Петров, ни Куралов не владели немецким настолько, чтобы бегло читать тексты, без словаря. Паше, значит, повезло.
Свешников кликнул по файлу. В открывшейся картинке пожелтевший лист с непонятными каракулями. Но Пашу это не смутило.
– Пишет обер-фельдфебель Беренмайер, – начал читать он. – Пишет домой, кому – неразборчиво, ага вот: «Русские атакуют и атакуют. Кажется, что всё, выдохлись, эта атака последняя, но они идут и идут. Приходится оставлять позиции и отходить. А потом атакуем мы и выбиваем иванов с позиций. Такое происходит порой по нескольку раз на дню. Мы уже не спорим и не ставим на то, что сегодня русские отойдут, потому что вновь они идут в бой, который затихает уже в темноте. Мы падаем от усталости в траншеях, но спать мешает многоголосый стон на нейтральной полосе. Это страшно. Потому что этот ужас с рассветом начнется заново, и никто не уверен, что не останется на нейтралке…» Дальше неразборчиво.
– От фрицевских писем толку мало, – сказал Вася.
– Да я так, настроение поднять. Тут приказы имеются. Полезно почитать, может пригодиться.
– А конкретно?
– Вот этот об отношении к советским военнопленным. Решение еврейского вопроса на оккупированных территориях. О противодействии большевизму и саботажу.
– Скинь мне, почитаю.
Маргелов читал долго. Потянулся, взглянул на часы – ага, пора делать массаж. Перед выходом друзья решили через каждые два часа массировать руки-ноги и спину, чтобы легче было «просыпаться». Через эту проблему прошли все не раз. Как лежанку удобней ни делай, от долгого лежания без движения мышцы все равно затекают. Ничего лучше массажа не придумали пока.
Вася уже начал разминать руки Жукова, как тот всхлипнул…
– Да, дела! – удивленно сказал Вася, когда Сергей закончил рассказ. – Ты как, Серег?
– Напиться охота.
– Так выпей. Вон, еще бутылка водки имеется.
Жуков сорвал крышку и глотнул водки. Но больше пить не стал.
– Теперь я знаю, где и как погиб прадед, – сказал он. – И очень им горжусь.
Друзья переглянулись.
– Может, закончим на сегодня? – спросил Свешников.
– Нет! – решительно ответил Сергей. – Действуем, как решили! Твоя очередь, Паша.
– Тогда я пошел, – сказал тот, укладываясь под аппарат. – Пусть мне тоже повезет попасть…
Строчки из песни циклично крутились в голове, мешая сосредоточиться. Еще мешали саднящие многочисленные ранки и царапины. Болела голова. Уже не сосчитать – сколько раз контузило и сколько мелких осколков получено в результате попадания в броню вражеских снарядов. Нет, не снарядных осколков. При попадании от внутренней стороны брони отлетали мелкие кусочки стали. Они впивались в кожу, вызывая небольшие кровотечения. Но их было много.
Танковый шлем уже не налезает на огромную чалму из бинтов грязно-бурого цвета. Надо бы бинты поменять, да некогда. И терпимо пока…
Терпимо-то терпимо, но еще донимают странные мысли в голове. Как возникли с рассветом, так не удается их унять.
Комиссар прислонился лбом к броне. Горячая. Лед бы к голове приложить, да где его сыщешь? Ночи светлые от пожаров. Дневная жара иссушивает, на броне хоть яичницу жарь. А ночью душно, и никуда не денешься. Поспать бы, забыться хоть на часик, но не время, и в голове разные мысли… как на дрожжах множатся.
За эти пять дней война неожиданно открыла множество вопросов, касающихся чести и мужества, растерянности и трусости, преступной халатности, откровенной враждебности и предательства.
Но, даже столкнувшись со всеми этим, уверенность в личном, моральном и воинском превосходстве над врагом советского народа только возросла.
Поменялось и видение ситуации. Практически исчезло залихватское шапкозакидательство первых дней войны. Уже допускали, что война продлится полгода, максимум год. Но в том, что боевые действия перенесутся на чужую территорию, нисколько не сомневался. Да, эта вой на закончится в Берлине, но не малой кровью. Немало ее пролилось, уже немало…
Как двадцать миллионов? Какие четыре года? Откуда эти пораженческие мысли? Что-то сидит внутри, темное, непонятное, и нудит-нудит-нудит. С трудом удается задвинуть это нечто в глубину…
Да, цена будет большая. Сколько жизней еще придется положить за нашу победу?..
Эти пять дней войны заставили посмотреть на нее с иной стороны. Тяжелой, страшной, шокирующей. Первое потрясение было такое сильное, что стоит закрыть глаза, и вспоминается первая увиденная кровь этой войны. Это была кровь женщин, кровь детей.
Молодая женщина с серым лицом и пустыми глазами, на руках мертвый ребенок, рядом балка, из-под которой ноги в сандалиях, белые чулочки до колен…
Не бывает войн без жертв. Но не должна на них литься невинная кровь. Не должна…
«Эта война против всего народа. Война тотальная. Война на физическое и моральное уничтожение советских людей». Вновь эти мысли из глубины. Но этот некто прав. Невероятно, но прав. И имеется пример. Вчера допрашивали пленных. Пленные отвечали на вопросы охотно. Все твердят одно – русским все равно капут, германские войска непобедимы. Но больше удивил эсэсовец Вальтер Гердер – ротный командир дивизии СС «Викинг». Этот уверенный в себе немец убеждал всех сдаться в плен лично ему. Утверждал, что сопротивляться доблестной германской армии бесполезно и нецелесообразно. Что через месяц германские войска возьмут Москву…
Затем Гердер начал излагать преимущества нордической расы. Что все неполноценные народы будут истреблены. Лишь немногие останутся служить высшей расе. И только немцы будут решать их судьбу…
Тут командующий корпусом решил снять комбинезон – душно было, и немец узрел шевроны на рукавах и звезды на петлицах. Высокомерность и спесь с него испарились. Эсэсовец вытянулся в струнку и, задрав подбородок, начал отвечать на вопросы быстро и громко. Мгновенная метаморфоза только добавила неприязни. О боевых действиях эсэсовец знал мало. В конце он вновь принялся за свое: «Через месяц с Красной Армией будет покончено. Всех евреев, коммунистов и комиссаров расстреляют. Это будет, не сомневайтесь, господин генерал, сдавайтесь!»
Будет нация господ и нация рабов? От нахлынувшей неприязни и отвращения все буквально кипели, и эсэсовца решили отправить в штаб фронта от греха, ибо руки чесались пристрелить это дерьмо. Пусть в штабе изумятся такой наглостью и сами решают, что с таким делать.
«А надо было расстрелять. Враг непримиримый, жестокий. Эсэсовцы – звери…»
