Луиза-Франсуаза - Серпомъ по недостаткамъ
Глава 23
Василий Васильевич Бояринов довольно откинулся в кресле. И довольству этому были две причины. Первая - что он смог помочь старому другу в небольшом, но, видимо, важном для него деле. А вторая - что в результате друг, с которым они не виделись вот уже лет пятнадцать, скорее всего приедет в гости. Познакомился Василий Васильевич с Сергеем Игнатьевичем еще на Турецкой войне. Именно тогда штабс-ротмистр встретился с поручиком Водяниновым. Поручик вел дело по поводу возможного хищения выдаваемых на пропитание солдатам средств - и благодаря ему эскадрон Бояринова к Никополю подошел не только сытым, но и полностью обеспеченным фуражом и амуницией. Настолько обеспеченным, что с марша пошел в атаку и первым ворвался в город - за что сам Бояринов получил первого Георгия. Офицеры подружились, и, хотя после войны служба разнесла их в разные концы Империи, постоянно переписывались, а иногда и встречались. Чаще - неофициально, а однажды - снова по служебным делам. Причем инициатором этой "служебной" встречи был Сергей Игнатьевич, и именно во время нее он совершил единственное, по-видимому, серьезное должностное преступление за всю карьеру. Узнав, что Екатерина, жена друга, больна чахоткой, он напросился на проверку дел в гарнизоне Батума, где в то время служил Бояринов - и там, поймав на крупных махинациях поставщика, греческого купца из Крыма Патракиса, отпустил грека, вынудив того "подарить" Бояринову дом в Феодосии: крымский воздух считался спасением для чахоточных. Боярский подал в отставку, переехал с женой в Крым - и это дало Кате еще десять лет жизни. Поэтому, получив от Водянинова письмо с просьбой о небольшой помощи, ротмистр в отставке и член городской управы Бояринов приложил все усилия для того, чтобы ее оказать. Все же усилий понадобилось немало, пришлось долго уговаривать уездных чиновников, а кое-кому просто дать денег. Но сейчас все хлопоты закончены, уездная комиссия приняла нужное решение и даже все необходимые бумаги были в канцелярии подготовлены. Василий Васильевич достал из стола в своем кабинете письмо, близоруко прищурясь, еще раз прочитал адрес, и вздохнув, встал с кресла. Чтобы дело полностью закончить, осталось лишь послать телеграмму, но до почты еще дойти надо - а по такой жаре и молодому ходить тяжко, что уж говорить о стариках... В Ярославль я приехал ровно в полдень. Москва - город купеческий, а Ярославль - основной московский порт, через который проходило чуть ли треть московских грузов. Поэтому первый поезд из Москвы в Ярославль отправлялся в шесть утра. И в поезде было всего два зеленых вагона (третьего класса), но по четыре желтых (второго) и синих. Вот в синем я и ехал. Думая о том, как несправедливо поступила со мной судьба, в первую мою поездку на поезде подсунув старый, разбитый вагон второго класса. Я и сейчас мог бы с комфортом ехать вторым классом - на Ярославской дороге старых вагонов просто не было, но меня встречали хозяева завода, и приходилось "держать марку". Поэтому больше я все же думал о продаваемом заводе. Точнее, о том, что я с ним делать буду. Мысли были разные - но мысль о том, что завод можно и не покупать, в голову мне так и не пришла. На вокзале меня встретил приветливый, дорого одетый молодой человек, представившийся Валерием Афанасьевичем. И по дороге на завод рассказал, почему он его продает: - Заводчик из меня никакой, я сам врач. Отец думал, что завод брату отойдет, но он умер еще в начале прошлого года, а месяц как раз назад владельцем завода стал я. У отца-то все работало, он знал кому он делает и что, где все необходимое покупать, как с рабочими ладить - а сейчас завод просто стоит. Рабочих я собираюсь рассчитать, да они всяко уж третью неделю на завод не ходят - делать им нечего. А жалко - отец говорил, что рабочие у него лучшие в городе. Так что заплатил я оценщикам - и объявление дал. Вот только никто, кроме вас, и посмотреть не захотел... вот, кстати, мы и приехали. Завод меня удивил. Нет, я уже привык, что сейчас словом "завод" именуют даже сарай, в котором стоит наковальня и слесарные тиски - а этот был все же именно "заводом" в моем понимании. Центром был большой механический цех, в кирпичном здании примерно двадцать на семьдесят метров. У одного торца стояла довольно большая паровая машина ("девяносто лошадиных сил", как уточнил Валерий Афанасьевич), а от трансмиссии под потолком тянулись приводные ремни к двум небольшим токарным станкам, стоящим у противоположной стены. А прямо посередине цеха стоял еще один токарный станок. Точнее, СТАНОК - со столом длиной метров в семи ("двадцать один фут" - услужливо подсказал хозяин). Судя по конструкции (станина напоминала восьминогий стол) станку было лет сорок, и все это время он кормил и поил владельцев, первым из которых был еще дед этого врача. Не знаю, какой извращенный ум придумал это чудо - у станка привод перемещался по станине (сейчас он был установлен посередине), шпиндели были установлены с обеих сторон привода, а по краям стояли две бабки (тоже, как оказалось, съемные). И самым интересным извращением было наличие двух суппортов - по обеим сторонам от станины, причем соединенных хитрым пантографом. Поэтому хозяева на одном станке обрабатывали сразу по две вагонных оси (второй резец по сути зеркально копировал движения первого) силами одного токаря. И, судя по валявшимся у стены заготовкам, периодически и в брак отправлял сразу по две. - Никогда не видел такой хитрой конструкции - сказал я, указывая на пантограф. - Понятно, что не видели - это мой отец сам придумал и сделал - ответил Валерий Афанасьевич. - Но, должен честно признаться, работает сейчас этот привод не очень хорошо, ему уж лет двадцать, поизносился. - И сколько вы на самом деле хотите за завод? - поинтересовался я, крутя разные ручки у станка-монстра и разглядывая с торца, насколько ровным был стол. - Сто тысяч - в объявлении о продаже, судя по письму родителей Володи, говорилось о ста сорока - А этот станок, что вам так, гляжу, понравился, вы получите и вовсе даром: оценщик сказал, что его только в лом сдавать, он шестьдесят четвертого года. Идемте дальше, я покажу остальное, если вам интересно. Интересно мне было - рядом с механическим цехом была в отдельном (довольно небольшом) здании размещена кузница с двадцатипятипудовым паровым молотом, сделанном лет десять назад в Канавино, а еще на заводе стояли три металлургические печи. Две печи были обычными вагранками на полтораста пудов каждая, а вот третья печь была бессемеровским конвертером на четыреста фунтов (английских): такая рекламная надпись была отлита на станине. А для перемещения расплавленного металла в литейном цехе был размещен козловой кран на паровом ходу. Интересно, я за гораздо менее оснащенный заводик у Барро больше платил - ну и где меня обманули? Приняв мою задумчивость за сомнения, владелец завода уточнил: - Если вы всерьез думаете о покупке завода, то лучше вам вряд ли предложат. Я цену ниже не скину, давайте пройдемте в контору, я вам оценку покажу - она сильно больше ста пятидесяти тысяч будет. Но сто тысяч мне нужно на строительство больницы, причем быстро - проект уже готов, и поэтому я и продаю столь недорого. - Подрядчика нашли уже? - Да. Идемте в контору? - А проект больницы можно посмотреть? - Можно конечно... а вам зачем? Да он у меня не здесь, дома... - в голосе его явно прозвучала растерянность. - Мне просто интересны больницы. У меня, знаете, несколько заводов, и в рабочих городках нужно больницы выстроить - вот я и интересуюсь. - Тогда давайте пройдем ко мне, заодно и отобедаем - было видно, что доктору ужасно хочется показать проект тому, кому это на самом деле интересно. Выходя с завода, я обратил внимание на стоящее рядом здание. Очень высокое для двухэтажного, оно стояло торцом к дороге, и поэтому я сразу не разглядел насколько оно велико. И - довольно красиво, несмотря на заколоченные досками окна. - А это что за дом? - поинтересовался я у доктора. - Склад купца Ремизова, только он третий год пустой стоит. - А с купцом этим можно встретиться? - Разве что вам придет в голову мысль посетить кладбище. Впрочем, с дочерью его встретиться несложно будет, я вас могу познакомить - и второе предложение он проговорил с какой-то странной интонацией. Немного погодя я понял, почему. За обедом, после того как Валерий Афанасьевич показал мне проект своей будущей больницы, мы договорились, что завод я покупаю за двадцать тысяч, а больницу ему строю сам - причем не двухэтажную, как было в его картинках (чертежами у меня язык бы не повернулся это назвать), а трехэтажную, причем "со всеми удобствами". Если ему понравится проект Чернова (уже воплощенный в кирпич, стекло и прочие стройматериалы). А если не понравится - то сто тысяч, но у меня практически не было сомнений в том, что платить не придется. А после обеда он отвел меня в небольшой особнячок где-то в центре Ярославля и представил Анне Петровне Ремизовой. Анна Петровна была пациенткой Валерия Афанасьевича. Особо она ничем не болела, разве что только мигрень ее одолевала, да и то потому, что она безвылазно сидела дома. А дома она сидела с шестнадцатилетнего возраста, то есть уже больше половины своей жизни - после пожара, на котором она получила страшный ожег лица. Поэтому и встреча проходила в комнате с плотно задернутыми шторами, в полумраке. - Очень приятно, что вы соизволили меня посетить, Александр Владимирович - сказала она после того, как доктор меня представил. - Могу я поинтересоваться, какая нужда привела вас ко мне? Голос у нее был низкий. Можно сказать, обычный такой голос. Но если ее посадить диктором на какое-нибудь всесоюзное радио, вести ночную программу - демографическая проблема будет решена раз и навсегда. У меня аж мурашки по спине побежали, когда она меня спросила о цели моего визита. Большие такие мурашки, которые так громко топали, что у меня буквально дух перехватило... - Господин Волков не ищет благотворительности, Анна Петровна. Он - промышленник, и пришел, насколько я понял, поинтересоваться вашим складом - кстати пояснил мой провожатый. - Вы хотите купить у меня этот склад? Или арендовать? - Да - выдавил из себя я, - купить в смысле. - Ну что же, это позволит мне больше дать страждущим. У вас уже готово предложение? - Пока не готово, но склад, точнее то, что я увидел снаружи, меня заинтересовал. Мне Валерий Афанасьевич сказал, что он пустой стоит, и, если здание в относительном порядке, мы могли бы начать разговор тысяч, скажем, с пятнадцати... - Я вам дам ключи от склада, посмотрите сами. Ну а после, если склад покажется вам годным для ваших целей - заходите, и мы продолжим разговор... скажем, тысяч с двадцати пяти - судя по голосу, она улыбнулась. Вечером я сел в поезд, отправляющийся в Москву. Этой тетке точно надо на радио работать! А двадцать пять тысяч - не такие уж и большие деньги, тем более что из металлического завода и этого склада получится неплохой завод по выпуску моторов. А что, Ярославский Моторный Завод - звучит? Осталось, правда, довести до ума мой вариант ЯМЗ-236. Или даже 238... И с этой мыслью я лег спать. Поезд обратно в Москву шел не спеша, и утром, вполне выспавшийся, я отправился уже из Москвы в Царицын. Честно говоря, я очень спешил: Мышка в давешней телеграмме сообщила, что по мою душу в Царицын приехал некто Джон Смит (из-за него одного я так спешить может быть и не стал бы) и какой-то генерал из Артиллерийского управления. А вот генерал - это серьезно. Так что голова была занята размышлениями о том, что от меня понадобилось Артуправлению - скорее всего им тракторов захотелось, но были и варианты по поводу Бобруйского батальона: уж очень я его в корыстных целях часто задействовал. И только вечером, подъезжая уже к Тамбову, я сообразил, почему в конце телеграммы была приписка "у нас наступила весна". Не из-за календаря: когда я осматривал склад, с крыши бросил взгляд на Волгу и пожалел, что нет времени сходить посмотреть ледоход... Весна наступила даже намного более неожиданно, чем в моем прошлом будущем наступала зима для городского хозяйства. Двадцать восьмого февраля Волга вскрылась, причем - как я узнал по приезде - от Нижнего до Астрахани, а температура в Царицыне ближе к вечеру поднялась до пяти градусов тепла. Четвертого поля почти полностью очистились от снега (кроме моих, все же за зиму пушки его насыпали много), и талая вода хлынула в реку. Хотя воды-то было немного - снега тоже за зиму выпало хорошо если сантиметров пятнадцать. Ну а в моих угодьях вода буквально за три дня заполнила пруды. На правом берегу прошлым летом все овраги были перегорожены плотинами, через каждые километр-полтора, и превращены в каскады прудов. Дешевых работников было много, копать - особая квалификация не нужна, да и наделанные при рытье каналов тачки не простаивали. И сейчас я потихоньку радовался, что все насыпанные земляные дамбы я все же в приказном порядке снабдил бетонированными водотоками - иначе их все бы уже размыло. Проблема была одна - больше полусотни тракторов застряли в разных местах с недоставленными грузами. Везли-то их на санях, и, хотя ни один трактор под лед не ушел - о ледоходе народ сообразил для за два - они стояли на разных берегах в ожидании разве что нового снега. Для вызволения грузов (и тракторов) с правобережья были посланы трактора уже на "летних" колесах с грузовыми тележками, но штук тридцать пока остались на левом берегу. Была еще и проблемка: если такая погода продержится еще с неделю, то земля прогреется и нужно будет уже пахать и сеять, а "Лю Гёлль" был еще на пути в Уругвай. Но эта была именно проблемка, не поздно будет сеять и недель через три, а, в отличие от двух предыдущих рейсов, судно шло не в экономичном, а в крейсерском (наверное, так называется) режиме. Короче, не двенадцать, а восемнадцать узлов. Генералу действительно понадобились трактора. Точнее, мне было предложено предоставить парочку для испытаний тракторов в качестве артиллерийских тягачей. Только приехал не сам генерал, а подполковник, который успел до моего приезда придти в полный восторг от городка Бобруйского батальона: ведь кроме офицерский квартир "со всеми удобствами" я, как и обещал, выстроил казармы. Трехэтажные - по этажу на взвод, с отдельными комнатами на каждое отделение и комнатками при них для взводного командира (если тому приспичит переночевать не дома), с взводными сортирами на четыре унитаза и душевыми кабинами на десять человек в каждой роте. Централизованная солдатская столовая привела его в состояние некоторой эйфории, ну а Дом офицеров... На самом деле я построил что-то вроде гарнизонного клуба. С корыстной целью построил - частью его помещения использовались для различных кружков, в которых занимались дети рабочих. Там же была размещена библиотека, в которую записывались одинаково что солдаты, что рабочие с завода. Моя же выгода была в том, что Дом офицеров был оплачен из средств на обустройство батальона и находился он на территории, которую город отвел армии - а у меня и так места было не избыток. То есть мне просто жалко было занимать территорию, на которой можно построить еще дом для рабочих или новый цех... Но из всего увиденного подполковник сделал неправильный вывод, будто я готов всеми силами патриотично армии помогать и в оснащении новой техникой. Пришлось вывод этот ему сильно поколебать. Сначала я показал товарищу завод термического крекинга и сообщил, что "вот этот завод в состоянии обеспечить топливом примерно три сотни тракторов". Затем повел в мотороремонтный цех и сообщил, что в отсутствии оного трактор проработает хорошо если два месяца. Все это энтузиазм представителя Артуправления пригасило. Ну а когда он узнал, что "вот этот хлам" - то есть "Бычок" - стоит всего пять тысяч, а Т-40 я готов (строго из патриотических чувств) отдавать армии всего за десять, он от предложенных испытаний отказался. Чем немало порадовал командование Бобруйского батальона - я-то знал, что имеющиеся в батальоне три пушки являются исключительно психологическим оружием. То есть - орудия в батальоне были, я их несколько раз даже сам видел. Подозреваю, что были они даже исправными - ни пятнышка ржавчины я на них не нашёл, да и колёса не скрипели, когда мы с инженерами обсуждали регламент смазки и обслуживания тракторов в поле. Но в процессе "кадрирования" бывшего Бобруйского полка в резервный батальон - артиллеристов из батальона исключили. А пушки - нет. Похоже, что традиции армейского "порядка" пришли в знакомую мне российскую армию не из Непобедимой Советской, а из гораздо более давних времён... Чтобы уж совсем подполковника не расстраивать, я все же сообщил, что мол если "Родина в опасности", то трактора я и так дам, да и надежность их с каждым днем растет, а цена, напротив, снижается. Так что если сейчас военным их покупать смысла нет, то потом, лет через несколько, может смысл и появится - а посему было бы неплохо на базе уже стоящего тут Бобруйского батальона учинить курсы солдат-трактористов. С этим предложением (и небольшим подарком - традицiя-съ) представитель Артиллерийского управления и убыл обратно в Петербург. Для меня же этот визит был неприятен главным образом тем, что на него пришлось потратить четыре дня. При том, что дел было невпроворот. И главным было доведение до ума уже четырех изготовленных дизелей - а в работе было ещё шестнадцать. Первые четыре были шестицилиндровыми, и предназначались они для морских судов, которые усиленно строил Березин. Небольшие суда, на них и сташестидесятисильный мотор годился: поскольку задача формулировалась как "прокормить народ", было решено для начала построить небольшие траулеры. А вот следующие моторы были уже восьмицилиндровыми, сил так на двести двадцать - и их, по две штуки, предполагалось поставить на рыбовозы-рефрижераторы. Собственно, зимой для них холодильные агрегаты и были закуплены в Филадельфии - ближе не нашлось. Сами же кораблики я предложил Березину строить по принципу амазонской ферри: широкие плоскодонки с несущим сварным корпусом грузоподъемностью тонн по пятьсот - я эту конструкцию углядел в фотках на Панорамио. Сама по себе лоханка шириной четырнадцать метров и длиной восемьдесят получалась весом в сто пятьдесят - двести тонн, так что с пятью сотнями тонн груза осадка получалась сантиметров шестьдесят-семьдесят. При том, что было судно вполне даже мореходным: на амазонских ферри фактически не было палубы в обычном смысле этого слова, и высокий, почти шестиметровый борт позволял нормально пережить даже приличный шторм - если иллюминаторы хорошо закрыть (или вообще их не делать). А малая осадка была очень важна потому, что на входе в Волгу Каспий был очень мелким, обычные пароходы иногда стояли и ждали попутного ветра (который нагонял воду) недели по две, а такая "ферри" могла пройти когда угодно. Ну а чтобы они не ждали в море пока небольшие траулеры наловят столько рыбы, строилась еще и морозильная плавбаза - лоханка примерно такого же размера (на двадцать метров длиннее), где дополнительно ставился и небольшой "цех по разделке рыбы". Должен был ставиться - чтобы планы стали реальностью, нужно сделать моторы - и сделать быстро. Более скоростной весны я еще не видел: восьмого марта на березах и тополях распустились листья, а температура днем достигла двадцати градусов имени товарища Цельсия. Конечно, по европейскому календарю было уже двадцать первое - но все равно что-то рановато. Впрочем, и от такой погоды была польза: целину в степи на левом берегу можно было уже пахать, и крестьяне этой возможности не упустили. В смысле, выгнанные пинками в поля трактористы (четверо невовремя запивших мгновенно оказались на улице) приступили к круглосуточной работе. Начался "трудовой праздник" и у строителей - в широком устье оврага на отметке двенадцати метров над уровнем Волги началось строительство судостроительного завода - начал подниматься сборочный цех. Там же Саша Антоневич поставил на открытом воздухе и четыре деревянных стапеля для сборки "амазонских ферри", причем параллельно со строительством стапелей на них началась и сборка (точнее, сварка) судовых корпусов - благо железо было нарезано для четырех плоскодонок почти полностью. Было очень интересно смотреть, как плотники собирали из брусьев стапель, а толкающие их буквально локтями рабочие взгромождали на уже построенный кусок свои железяки и приступали к сварке. Впрочем, плотники успевали быстрее - так что еще два стапеля для небольших траулера были поставлены еще до того, как началась сборка корабликов. Где-то в это же время началось и половодье. Двенадцатого марта Волга у Царицына поднялась на семь метров и народ было вздохнул с облегчением - но больше вода не поднималась, а уже четырнадцатого стала довольно быстро спадать. Крестьяне из-за капризов погоды работали в авральном режиме. За зиму часть озимых померзла, но немного, всего лишь с четверть всех посевов. Хотя в Камышинском уезде выбило морозами до трети озимых, а севернее Саратова, по слухам, уже больше половины полей пришлось пересевать. Ну а у меня все шло в основном по плану, разве что трактористы несколько раньше времени с перевозок отправились в поля. Пятьсот с лишним тракторов и чуть больше тысячи трактористов... Неплохо получается - а насколько неплохо? Я задал вопрос Водянинову и узнал, что только техники на полях у меня сейчас работает почти на три миллиона, да миллион с лишним "закопан" в каналах, прудах и окружающую инфраструктуру с насосами и поливалками. А поливать пришлось уже с последней декады марта - там, где зимой снега не набросали высохшая земля при вспашке пылила. С началом полива выяснилось, что топлива не хватает даже больше ожидаемого. В насосы пришлось заливать смесь ротшильдовского бензина (что-то вроде марки "Калоша") со спиртом и гонять их на малой мощности, благо в прудах пока вода была. Лебедев заказал еще одну партию легированной стали в Швеции и обещал уже в конце мая запустить еще две установки гидрокрекинга, что позволит довести суточное производство бензина до сорока пяти тонн. Ну а пока получалось чуть больше двадцати - и было совершенно непонятно, куда девать вырабатываемые вместе с бензином шестьдесят с лишним тонн дизельного топлива. Пока оно девалось в срочно сваренные стальные резервуары, емкостью по тысяче кубометров - но очень не хотелось занимать этими "бочками" всю территорию завода... А с дизельными моторами дела шли неважно. Первые четыре кое-как удалось довести до ума (причем для этого пришлось отлить одиннадцать блоков цилиндров), но вот с восьмицилиндровыми пока не получалось. И основной сложностью было изготовление именно блоков цилиндров - точнее, с их хонингованием. Хонинговальные станки, сделанные Евгением Ивановичем, были очень даже неплохими, но вот стол у них был маловат для восьмицилиндровика: под весом отливки его немного перекашивало и крайние цилиндры в блоке выходили несоосными с внутренними. Понятно, что использовать их было нельзя, и из шестнадцати запланированных моторов сделать получилось только три, остальные были просто отправлены в переплавку. Хорошо еще что кокили от шестицилиндровиков никто в переплавку не отправил, так что в конечном итоге было заложено еще двенадцать шестицилиндровиков. Была надежда, что хоть половина будет готова к моменту окончания сборки кораблей. Кстати, конструкцию их Березин - по результатам моторостроительных экспериментов - слегка пересмотрел: теперь на каждую лоханку предполагалось поставить по два мотора. А на "плавбазу" - и вовсе четыре, даже пять - если считать сорокасильный бензиновый мотор для носового подруливающего привода. Двадцать девятого марта в Ростов прибыл "Лю Гёлль", привезший, кроме обычной партии бобов, и пятьдесят тонн пшеницы для посева. Для перевозки ее пришлось заказать литерный эшелон, но уже вечером тридцатого "Царицынскую" стали сеять на специально отведенном поле на правом берегу Волги. На следующий день - на другом поле, недалеко от Саратова, и второго апреля (все же поезда тут медленно ходят) - под Калугой. Моей пшеницей было засеяно чуть больше шестисот десятин, а всего в этом году под пшеницу у меня было сорок пять тысяч гектаров. И четырнадцать - рожью. Ну а вдоль рек, речек и ручьев пять с половиной тысяч десятин ушло под огороды. Пот со лба я утер двенадцатого апреля - именно в этот день закончилась посевная. Руководил ей, конечно, Портнов - он еще десяток знакомых агрономов привлек к мероприятию, а "старшим по огородам" стал Кудрявцев, вернувшийся из Ленкорани с неплохим урожаем картошки и большим запасом морковных и капустных семян. Но пот пришлось утирать и мне. Двенадцатого апреля в два часа дня температура в Царицыне поднялась до двадцати семи градусов. В Саратове, где я пребывал в этот момент, погода была попрохладнее - всего двадцать пять, но вот у мартена, который был торжественно запущен в полдень, было очень жарко. Джоны Смиты не подкачали, завод был построен даже с небольшим опережением графика и чугун из первой домны полился в первый мартен на три дня раньше запланированного. Но больше всех не подкачал Иван Федорович Кочетков, строивший рядом с заводом жилой городок, и четыре сотни рабочих уже с середины марта радостно "осваивали" и новое жилье, и новое производство. Ну а если кто в Мариуполе или Юзовке по этому поводу и расстраивался, то так тому и надо. Собственно, в марте Джон Смит и приезжал спросить, набирать ли рабочих до завершения строительства: думал, придется меня уговаривать, поскольку в Европе (в отличие от США) рабочих начинали набирать лишь когда завод был полностью готов. Так что пуску нового завода я порадовался. По прикидкам получалось, что только на металле у меня выйдет экономия тысяч по тридцать, а то и по пятьдесят в месяц, а денежки мне были нужны. В основном, конечно, на покупку новой земли: практически все, что у меня было, уже распахано и засеяно, а хотя бы для трехпольной системы получалось, что на следующий год сеять-то и негде будет. Конечно, было запланировано истратить на покупку новых земель еще миллиона полтора-два, но вот будут ли землю продавать? То есть понятно, что будут - меня интересовали цены. Мне было жизненно необходимо на покупке земли "крупно сэкономить" - ведь тот металл, который будет давать металлургический завод, нужно превратить в полезные вещи. А заводов, способных "переварить" тридцать тысяч тонн стали, у меня пока не было. В принципе, я знал куда может потребоваться столько металла - но пока что все это оставалось лишь мечтами. На практике же все мои механические заводы тратили около трети того, что обещал дать металлургический, и мне предстояло поставит заводов, получается, вдвое больше чем уже есть. А на какие шиши? Валерий Афанасьевич Варшавин - врач из Ярославля - приезжал посмотреть мою заводскую больницу в середине марта и предпочел ее деньгам. Поэтому Чернов, с бригадой из двух десятков строителей, отбыл на новую стройку, а вслед за ним убыл и Иван Федорович Кочетков - строить жилой городок будущего Ярославского моторного. Но архитекторов у меня не убыло, а, наоборот, сильно прибыло: перед отъездом в Ярославль Федя взял на работу сразу четырех выпускников Московского строительного училища. Так что два корпуса судостроительного завода находились под плотным присмотром - как и сборочный корпус судостроительного, строящийся на берегу Дона. Стоился и Варюхин - наконец он смог получить разрешение у городских властей Казани на достройку своего заводика до трех этажей, так что без работы архитекторы не остались. Все были при деле - один я мучился с моторами. Все же для "амазонок" сто шестьдесят сил было маловато: рефрижератор - штука дорогая, и даже удвоенный расход топлива при увеличении скорости на десять процентов окупался. Но дизеля и ста шестидесяти не давали, потому что на полных оборотах мотор мог выдержать максимум часов тридцать. Так что первые две "амазонки" (сошедшие со стапелей в начале мая под именами "Укаяли" и "Мараньон", написанными сразу на двух языках - я же гражданин Восточной Республики, имею право!) медленно и печально плыли к Каспию со скоростью пятнадцать километров в час. И это - вниз по течению. Вместе с "амазонками", даже неделей раньше, ушли на Каспий и первые два траулера. С ними Березин не заморачивался особо, шестнадцатиметровые суденышки были целиком слизаны с какого-то готового проекта. Разве что теперь они были сварные, а не клепанные, да и двигатели были не паровые. А вот холодильники в них были уже "самостоятельной разработки": абсорбционные агрегаты работали на очень хитрых горелках, в которых сжигалось дизельное топливо. Впрочем, и американские холодильники на "амазонках" тоже пришлось сильно дорабатывать: "оригиналы"-то отапливались исходящими газами топок пароходов, и выхлопа дизелей им явно не хватало. Да и самих дизелей не хватало, сто лошадок, которые получались на полутора тысячах оборотов (при таком режиме мотор работал довольно долго) было не очень много и для одного лишь вытаскивания трала. Но первый же практический выход в море показал, что рыбу на МРМТ (малый рыболовный морозильный траулер) ловить можно. Если повезет - то трал вытаскивает полста пудов, если не повезет - то уж десяток пудов рыбы все же попадается, и за день судно тонны две-четыре рыбы обеспечивает. Правда, по планам, нужно мне этих траулеров было никак не четыре, а минимум штук двадцать - а вот моторов-то к ним до сих пор не было. Причем нет только моторов. Вместе в Борисом Силиным ко мне приехал еще один инженер, Мефодий Теохаров. В Николаеве он занимался установкой и ремонтом паровых машин на небольших судах, поэтому работа с медными трубами была ему знакома. И когда встал вопрос об изготовлении холодильников для траулеров, этой работой занялся как раз болгарский парень Теохаров. Хорошо занялся, сейчас его небольшой (занимающий фактически сдвоенную избу-пятистенок) цех выдавал один десятитонный холодильник каждые три для. Иван даже предложил "Чайку" переоборудовать в рефрижератор - но пришлось отказаться, а Мефодию я предложил пока сделать кое-что другое, раз время есть. Оказался я потому, что после последнего рейса в Испанию (откуда было приведено еще две с лишним тонны бобов) корабль был возвращен владельцам. Честно говоря, покупать судно я и не собирался: во-первых - дорого, во-вторых - гнило. У французов проекты судов были довольно неплохими, но исполнение - хромало. Машины надежностью не отличались, да и материалы были менее долговечными, чем, скажем, у англичан. Поэтому я просто сделал вид, что собираюсь его купить - и французский капитан не препятствовал гонять судно с полной нагрузкой. А Березин мне еще до того, как корабль арендовали, сообщил что при полной нагрузке машины придется через год в лучшем случае капитально ремонтировать. Так что Сергей Сергеевич попросту изучил в деталях проект французского судна, благо их (проекты) не патентовали, и на этой базе приступил к составлению собственного, уже русского проекта - на будущее. А пока - проектировал и строил суденышки попроще, типа тех же траулеров. Для которых я не мог сделать работающие моторы. Поэтому, когда в середине мая ко мне приехали устраиваться на работу сразу шестеро инженеров, я взял всех и тут же троих - кто раньше работал с паровыми машинами - "пристроил" на доведение моторов до ума. Причем - не только дизелей. Стадвадцатисильные бензиновые моторы тоже были, честно говоря, хреноватыми. Коленвалы и на четырехцилиндровых ломались (хотя, с приходом Дементьева, гораздо реже), а уж на этих "гигантах" ломалось буквально все. Две недели инженеры вникали в проблему, а затем было проведено совещание по типу "брейнсторма". Идей было накидано много, и полезными оказались сразу три. Первая идея касалась габаритов мотора. Поскольку новых хонинговальных станков в ближайшее время не ожидалось, было предложено просто уменьшить мотор так, чтобы блок цилиндров на столе не перекашивало. Поэтому четырехцилиндровая секция сократилась в длину сразу на шестнадцать сантиметров. Ну а чтобы компенсировать более тонкие стенки цилиндров, было предложено использовать стальные вкладыши в чугунной отливке. Результатом стало уменьшение диаметра цилиндра до восьмидесяти четырех миллиметров (а объема - до шестисот пятидесяти кубиков). Изготовление стальных труб нужного размера (с трехмиллиметровыми стенками) было возложено на нового инженера-металлурга Александра Белова, благо небольшой опыт в трубопрокатке у него уже был. Этот проект был интересен тем, что предполагал получение четырехлитрового восьмицилиндрового мотора с жидкостным охлаждением мощностью почти что в сто восемьдесят сил, или восьмидесятипятисильного рядного четырехцилиндрового. У этих моторов коленвал (по сравнению с существующими) укорачивался процентов на сорок и вероятность его поломки резко снижалась. Вторая идея выглядела внешне противоположной, но по смыслу была близка к первой. Было предложено увеличить диаметр цилиндров с нынешних пяти дюймов до шести (остановились на шестнадцати сантиметрах), но изготавливать их по два в блоке - и в восьмицилиндровом варианте между парами блоков ставить промежуточную опору для коленвала. Объем цилиндра увеличивался почти до трех литров, и при гораздо меньших оборотах мощность мотора все равно повышалась: при полутора тысячах оборотов мотор, по прикидкам, мог выдать сил четыреста. Этим мотором занялся Валера Тимофеев. А третья идея была моей - ее я выдал в плане "доведения до абсурда" предложений по укорачиванию коленвала, но все инженеры ее дружно поддержали. А предложил я сделать мотор-"звезду", такую же, как на старых самолетах. И, понятное дело, сам же взялся за ее реализацию, с помощью Кости Забелина, представившегося "инженером по паровым и иным машинам". Правда было еще одно предложение, от Владислава Павлищева - выпускника Московского Императорского технического училища. Но предложение неинтересное: ничего не переделывать, а подумать как довести до ума существующую технологию. В принципе,мысль-то здравая - но вот времени на его реализацию не было. Так что двадцать восьмого мая создавшаяся явочным порядком группа, названная мною скромно "Центральное конструкторское бюро моторостроения", приступила к работе. Правда, без меня... Пока мы "штормили мозгами" по поводу моторов, пришло сразу три довольно важные телеграммы. Первая была от Анны Павловны Ремизовой из Ярославля, и в ней эта дама сообщала, что в ближайшее время обанкротится местный заводик по изготовлению всяких кожаных изделий. Деловым предложением телеграмму нельзя было назвать, Ремизова переживала о том, что без работы останутся сразу полтораста рабочих. Но, прикинув, что механический завод, перейдя в мои руки, начал резко расширяться, подумала что и с кожаным произойдет что-то подобное. И вообще, телеграмма была "напоминанием о письме", которое я как-то пропустил. Вообще-то письмами у меня занималась специальная секретарша из городских "гимназисток-бесприданниц", и пропускал я из довольно много - в день до полусотни их приходило с разными просьбами "помочь материально", а Анна Павловна свое послала в конверте с вензелем "Ярославского общества общественного призрения" - поэтому секретарша даже конверт не распечатала. Письмо нашли - выкидывать корреспонденцию я все же не велел, в нем было подробное описание завода - и Володя Чугунов отправился на малую родину обустраивать Ярославский шинный завод. Это я видимо из настольгических соображений так придумал, потому что претендентов на вполне приличное помещение было много. Вторая телеграмма была из Харькова, и она была гораздо более интересной. Один из новых инженеров - Владислав Павлищев, выпускник Харьковского Технологического института рассказал байку о "мертвом заводе" в Харькове - якобы полностью построенных цехах, в которых живет дух бывшего хозяина, не пускающий никого - и потому завод стоит пустым и заброшенным. Услышав это с заверениями, что "каждый может лично убедиться", я отправил в разведку Водянинова. Теперь он телеграфировал, что все это не только правда, но и существует реальная во
