Алекс Кун - Форт Росс
Переход в Алексию вышел тяжелый. Резкий, порывистый ветер, высокая волна и сборный экипаж — внушали опасения. Большую часть времени приходилось проводить рядом с рулевым на юте, пропитываясь совсем не тихим океаном. «Искупление» как был «утюгом», так им и остался, несмотря на то, что на этот раз мы загрузили его лучше, и дифферент на корму практически отсутствовал.
Планы посидеть в каюте над чертежами так и остались планами. По факту пришлось нести по две вахты подряд, порой подменяя даже боцмана. Вспомнил много забытых слов своего старого лексикона. Жаль, что матросы меня не всегда понимали. Зато, подозревая нечто угрожающее в моих выкриках, бегали по рангоуту заметно быстрее.
Ради «Искупления» эскадра отвернула в океан западнее, и мы шли вне видимости берегов. Правда, иди мы даже вдоль побережья, берегов все одно не увидели бы — секущие заряды с неба смешивались с водяной пылью гребней волн и снижали видимость до шнурков. То есть, шнурки на берцах приходилось порой искать на ощупь.
Канонерки рявкали туманными ревунами, рассказывая немому «Искуплению» о своем местоположении, и предлагая поторопится. Но мы и так ковыляли на пределе сил. Холодно и мокро. Скорее бы Алексия, «там тепло, там яблоки».
На второй день похода рулевой зевнул волну, и нам выбило несколько досок фальшборта на левой скуле. По палубе начал гулять целый бассейн, и пришлось объявлять аврал уставшим и не отогревшимся еще в кубриках людям. Зародилась уверенность, что корабль мы зря назвали «Искуплением», теперь собираем все шишки на себя. Грела только мысль, что с полными трюмами дерева утонуть не должны, а ветер нас вынесет к берегу, если что.
На четвертый день погоду замучила совесть, и ветер стих до ровного, умеренного. Волны катились гладкие, без гребней. Сквозь разрывы летящих туч периодически проглядывало солнышко, и паруса начали «парить». Объявил большую приборку, а то водоросли, запутавшиеся в выбленках, это непорядок. Перед аборигенами стыдно будет.
Пятый день довел нас до Санкт-Алексия. Любопытно, что тучи над побережьем как отрезало. Над океаном они громоздились плотно, а над землей виднелись только редкие облачка. Линия раздела лежала примерно по береговой черте, и, зайдя в бухту, под теплое, январское, солнце Алексии, даже не верилось, что в океане плохая погода.
Прогрохотавшие якорные цепи объявили конец перехода. Корабли еще немного покачались, выбирая слабину канатов, и замерли. Добрались. Вновь пришлось подменять старпома, распределять наряды и увольнения. Посетила мысль, что мне надо выплатить жалование за три ставки, и еще с повышающими коэффициентами, за спасение «экспериментального» судна. Но в корабельной кассе имелись только петровские рубли. Бардак у нас с финансами.
С другой стороны, моряки жалование предпочитали пока получать «натурой». Тратить деньги все одно некуда. Пора задумываться о портовых едальнях и тавернах с гостиницами. Энтузиазм первопроходцев скоро иссякнет, и народу захочется привычного…
Об этом у нас с Алексеем и случилась первая беседа на берегу Алексии. Коли тут будет база флота, пора эту базу оборудовать. Моряку нужен дом, чтоб было, куда возвращаться из тяжелого похода. Царевич подошел к делу серьезно, видимо и у него подобные мысли мелькали.
Губернатор отчитывался о своем житье, старательно выпячивая жиденькие успехи. Места оказались богаты глиной, и все старания поселенцев сконцентрировались на ней. Лепили не только кирпичи и черепицу, выделывали посуду и даже пузатые, большие горшки под припасы. Навесы, под которыми сохли изделия, тянулись сплошной чередой, взбираясь ступенями на холмы. Далее, лежали распаханные огороды. Оборудования для полей Алексия не имела, но поселений без огородов русские мужики не мыслили. В результате Алексея завалили жалобами, чего не хватает для полного счастья. По большей части, недоставало всего, и еще немножко полива. С водой вообще вышли сложности.
Свалив разбирательства на царевича, этим же днем ушел с эскадрой шлюпок и катеров на север, к нашему «научному» форту. Пока погода позволяет, надо разведать путь для «Искупления» и попробовать затащить фрегат на разгрузку поближе к «Долине». Название у поселка пока было неофициальное, просто несколько раз упомянул про «кремниевую долину», и прижилось, как не странно, именно «Долина», а не «Кремниевый».
На берегу нашу лодочную эскадру уже встречала жиденькая линия поселенцев. Большая часть охраны ушла на промысел, так как припасы заканчивались, а когда привезут свежие, никто не ведал. Надо связью обзаводиться.
С этого вопроса и начал. Пока новые жители «Долины» присматривались к своим хлипеньким домикам — терзал двоих студентов, спрашивая с них исполнение моих заказов.
На одном студенте, усиленном мастером-электротехником с двумя подмастерьями, висела электромашина высокой частоты. Не надеясь быстро решить вопрос с кремневыми полупроводниками — вернулся к идее электромашинного передатчика. Все свои идеи по этому поводу разрисовал еще год назад, и теперь хотелось глянуть, что получилось.
Получилось сплошное разорение. Столько запоротых образцов, сколько мне, с гордостью, продемонстрировала бригада «вандалов» — не видел даже в начале экспериментов лаборатории Вавчуга.
Студент с мастером наперебой рассказывали, от чего им пришлось отказаться, а что подает надежды. В частности, получить стабильную частоту от паровой турбинки, как изначально и планировал, у них не вышло. Жаль.
Зато студент привязал к передатчику одну из моих лекций по маховикам, и применил магнитную подвеску вертикальной оси. Теперь передатчик выглядел как колонна высотой в полтора метра и диаметром в полметра.
Вместо одного диска ротора, использовалось пять, сдвинутых по «фазе». Но изюминкой этой колонны стал последний каскад — усилительный. До этого не додумался — целиком заслуга мастеров, которые с жаром мне вещали, что вот тут угольные трубочки пришлось добавить, чтоб всплески гасить, вот сюда столбики наших медных диодов, внизу так просто медная болванка для сохранения момента вращения, так как при возбуждении генерации, обороты падали.
В результате, вышла вполне законченная конструкция, при девяти тысячах оборотов выдающая сигнал мощностью два с половиной киловатта и частотой сто шестьдесят килогерц.
Модулирование несущей частоты голосом осуществлялось через угольный микрофон и еще один электромашинный усилитель, сидящий на общем валу с передатчиком. Хотя, модуляция убивала дальность связи примерно вдвое.
Но самое паршивое, что передатчик диапазона длинных волн требовал здоровенных антенн. Те же полторы сотни килогерц соответствовали длине волны в два километра. Считать длину волны просто — скорость света и радиоволны равны примерно тремстам тысячам километров в секунду. Вот и делим эти триста тысяч на сто пятьдесят тысяч частоты. Получаем два километра, что и является длиной волны. И антенну желательно такой же длины.
Единственной лазейкой, через которую можно сбежать от огромных размеров, является возможность принимать и передавать радиосигнал через полу и даже четверть волновые антенны. Однако, даже в этом раскладе необходима антенна длиной пятьсот метров.
Собственно, постройкой этого монстра и занимались подмастерья. Точнее, не столько занимались, сколько лоботрясничали, ибо строительный материал для вышек тек тоненьким ручейком, а вышек требовалось много. Минимум десяток, чтоб поддержать «плеть» антенны, натянутой параллельно земле.
Зато место для антенны студент подобрал удачное, на длинном гребне холма вдоль побережья. Даже домик радиостанции в основании антенны построили, и ветрогенератор подняли. Можно сказать — дело за малым.
По-хорошему, надо еще одну антенну класть поперек первой и будет полуволновой диполь. Но для начала хватит и берегового сегмента. Надеюсь, наплыв людей и материалов позволят построить антенну быстро. А на будущее надо разработать стандартные башенки, и установить антенны во всех фортах.
Оставив обрадовавшихся пополнению радистов, заглянул во вторую лабораторию. Тут дела шли скромнее. Над заданием трудился второй студент, тот самый, который логику Лейбница мне растолковывал, и один подмастерье ему в помощь.
Задача перед ними стояла почти академическая. Разработка цифровой связи. В смысле, создание устройств, аналогичных усложненному телеграфу, способных кодировать и декодировать буквы и цифры в двоичные импульсы.
Дела у «компьютерщиков» шли менее бойко, чем у радистов — задание дал чересчур сложное. Мне хотелось, чтоб в лаборатории стояли четыре комплекта, соединенных одним проводом, и могли общаться между собой, отправляя и принимая сообщения адресно.
Вот с адресностью и были проблемы. Биты и байты среди «компьютерщиков» в ходу были уже давно. Таблицу символов закодировали еще в Московской академии, печатную машинку, которая на ленте пробивала дырочки, согласно коду нажатой клавиши, собрали еще там же. C «декодированием» вышло гораздо сложнее, и декодер собрали только в Петербурге, практически перед самым выходом экспедиции.
