Станислав Сергеев - Война сквозь время
Нагло поджав губы сильно коверкая русские слова выдал.
— Ви есть кто, свиньи?
Офицер опешил от такого хамства, но сдержав себя в руках отдав четь представился по всей форме. В этом докладе я ничего не понял, кроме фразы «обер-лейтенант Мельнер». Но он мне был пока не неинтересен, поэтому проигнорировав офицера медленно подошел к фельдфебелю.
Он сразу понял, что не просто так разговаривать буду, поэтому не наигранный страх отразился на его лице. Пока оно что-то блеяло, я вспоминал парады нацистов на Западной Украине и разгромленные и опозоренные памятники русским солдатам. Кто они борцы за независимость или просто бандиты, упивающиеся свой безнаказанностью. Для меня ответ был однозначным. Хрен вам, а не именные пенсии и почет. Глянув мельком, что практически всех карателей уже собрали толпой возле колодца, я уже не смог себя сдержать. Помимо моей воли «Глок-17» выпрыгнул из набедренной кобуры и оказался в руке и почти в упор выстрелил в голову фельдфебеля, забрызгав кровью двух стоящих рядом солдат.
Это послужило командой к действию и со стороны колодца загрохотали автоматы и пулеметы. Здесь не было ни гуманистов, ни правозащитников. Здесь все воевали и знали что такое сострадание и что такое ненависть. Но то что делалось сейчас, не вызвало никаких эмоций. Просто зачистка и все.
Обер-лейтенант попытался схватиться за кобуру, но Катерина с каким-то садистским удовольствием дала ему в пах изящной ножкой обутой в тяжелый ботинок на толстой рифленой подошве. Насколько я ее знаю, она так всегда развлекалась с насильниками, которых мы по возможности отлавливали в Симферополе и его окрестностях. Причем это было только ласковой разминкой, прелюдией. Остальных солдат, которые впали в ступор после такой скоротечной расправой мы с Валерой и Егором Каревым быстро сбили с ног и с подоспевшим Воропаевым связали и аккуратно положили возле забора. Их еще ждет масса приятных впечатлений.
Несколько штурмовых групп уже профессионально прочесывали село в поисках трех ненайденных карателей. Местных жителей было совсем не видно, прибытие эсесовцев не располагало к праздному гулянию и любопытству. В такой ситуации я прямиком пошел в дом к нашей знакомой Оксане Сергеевне, в душе надеясь, что ее как мать и жену бойцов Красной Армии не успели расстрелять.
В доме было пусто. Перевернутые лавки, стол, сброшенные на пол казанки из печки и разбитые тарелки, показывали, что борцы за независимость и тут побывали. Я некоторое время постоял, рассматривая комнату, где пару раз ужинал, угощаемый хозяйкой. На связь вышел Васильев, и доложил, что нашли расстрелянных, и среди них есть наша знакомая. В душе что-то оборвалось. Люди просто жили, никого не трогали и по возможности помогали друг другу. Я не первый день на войне и это видел постоянно. Что в нашем времени, когда сотни гражданских вырезались в угоду каким-то религиозным или политическим интересам, что тут, в 41-ом. К такому нормальному человеку трудно привыкнуть. Пришла парадоксальная мысль, что лучше всего быть летуном, сбросил бомбу и не видишь результатов, и главное, что потом ничего не снится.
На связь вышел Воропаев и доложил, что офицер пришел в себя и хочет со мной пообщаться.
«Ну что ж, пойдем, пообщаемся».
Подойдя к дому, я увидел лежащего на земле со связанными руками и ногами немца. Он внимательно смотрел на меня и вроде как пытался вспомнить, где он меня видел. Но у меня было другое настроение, и шутить по этому поводу не хотелось, просто и спокойно подошел к нему и спросил на русском языке. То, что мы не те, за кого себя выдаем, он наверно уже понял.
— Ну и что ты хотел сказать?
Я прекрасно знал, что на должности командиров таких отрядов хороших офицеров Вермахта не ставили и скорее всего передо мной какой-то провинившийся или проворовавшийся типчик и рассусоливать и устраивать диспуты в мои планы не входило.
— Вы думаете после всего, что вы тут натворили, у вас есть шанс выжить?
Но вот следующие его слова меня поразили, не то слово.
— Капитан Зимин. Я могу быть вам полезен.
«О как, а вот это плохо, что мою физиономию всякие отбросы знают». Но мысль о том, что это может быть большой засадой сразу заставила напрячься. Поэтому я незамедлительно циркулярно для всех командиров подразделений сказал в микрофон радиостанции «Шторм». Это означало наивысшую опасность, и наши бойцы меня не разочаровали. Взревели двигателями бронетранспортеры, занимая позиции и бойцы, которые контролировали ближайшие подступы к небольшой площади, исчезли из вида, затаившись, ожидая нападения. Значит, уже неожиданно на нас не нападут.
— Бычок, что у нас? Гостей не видно?
— Все тихо, Феникс.
— Кукушка-Один
— Все тихо.
— Кукушка-Два.
— Тихо.
— Всем усилить наблюдение.
А сам связался с Базой и потребовал результаты радиоперехватов. В близости двадцати километров от нас никаких чужих радиопередатчиков в течении трех последних дней не работало.
— Бычок.
— На связи.
— Пройди по дороге от деревни, глянь, может кто к нам в гости торопится. На всякий случай поставь растяжки.
— Вас понял.
А вот теперь поговорим со столь информированным немцем. Вроде все тихо, значит птица то досталась информированная.
— Смотрю, моя персона становится очень популярной в определенных кругах. Ну, излагай, жертва фашизма, свою версию непричастности к злодеяниям этих унтерменшей. И запомни, жив ты до сих пор потому, что единственный из этого стада, кто был захвачен с застегнутыми штанами.
Немец криво улыбнулся и что-то попытался сказать, но нас отвлекла Катерина, которая вышла из дома, ведя за руку девчушку лет четырнадцати в изорванном платье с куклой в руке. Странное зрелище. Девочка шла на автомате и смотрела вперед пустым взглядом. Взрослая девушка с куклой. Глядя на эту картину, мне вспомнились кадры советского фильма про войну «Иди и смотри». За Катей вышел Дунаев, который нес на руках еще одно тело, завернутое в одеяло.
Катя пугающе спокойно, демонстративно равнодушным голосом пояснила, кивнув гловой на девочку с куклой.
— Это младшая, двое других уже мертвы. Еще одна без сознания.
Кивок головы в сторону Дунаева.
Она равнодушным взглядом окинула четверых связанных солдат и офицера и также спокойно констатировала.
— Изобретательные ребята. Я такое уже видела в лагере Красного Креста.
Я понял про что она. Еще до ядерной бомбардировки, наша группа получила команду выдвинуться в сторону лагеря Красного Креста, откуда по радио недолго раздавались мольбы о помощи. Мы туда прибыли почти одновременно с такой же мобильной разведгруппой из полка внутренних войск Украины, которым командовал полковник Черненко. Противника застали на месте, но опоздали. Человек пятьдесят бандитов не пожалели никого, даже своих единоверцев. Вот тогда я и пристрастился стрелять из реактивного огнемета по группам людей. Мы тоже их не пощадили. Хотя нас было и меньше, но внезапность сделала свое дело и упоенные кровью и безнаказанностью бандиты не успели правильно среагировать. О том, что мы сделали с четырьмя оставшимся в живых, никто потом не хотел вспоминать. Катя тогда была уже в нашей группе. Но вины за собой не чувствовали.
Вот и сейчас страшно было смотреть на привлекательную девушку, в спокойных глазах, которой уже написан приговор. Тут же стояли Воропаев, Дунаев и Валера Бойко, который так лихо расколол часового на привале.
Все смотрели на меня, ожидая решения. Я еще раз пробежался взглядом по лицам. Воропаев уже не был похож на того восторженного мальчишку, которого я впервые встретил на лесной дороге под Могилевом. Пока лежал госпитале, успел много прочитать о войне и его мотивация и психологическая накачка не вызывали сомнений. Игорь Дунаев, положив сверток с телом девушки на землю, мрачно смотрел на пленных, сжимая в руках трофейный автомат. Лихой капитан-лейтенант только сейчас столкнулся с войной в таком виде. До этого он как военный моряк видел ее в другом свете, в разрезе своей специальности. А прапорщик Бойко вообще был спокоен. У него была своя история, которую он никому не рассказывал. Мне было известно только то, что он пришел к Черненко после гибели своей семьи, когда татары в степном Крыму, в районное поселка Войково, остановили несколько автобусов с семьями сотрудников МВД. Нам тогда еще зачитывали телеграммы об этом событии. Как обычно перекрыли дорогу женщины и дети, а под их прикрытием подошли боевики и в упор открыли огонь по охране. Из гражданских, кому повезло, тех разобрали в близлежащие поселки в качестве рабов. Бойко не повезло. Его семью расстреляли прямо там. После этого, его счет татарских боевиков и наемников, был достоин снайпера-профессионала и постоянно увеличивался.
Ну что ж по подвигу и награда. Я достал пистолета, чуть оттянул затвор и демонстративно посмотрел на патрон в патроннике. Это послужило сигналом к действию. Мои соратники стали доставать свои пистолеты, в основном трофейные Парабеллумы и передергивать затворы. Через сорок секунд дворик дома, где всю ночь насиловали четырех еврейских девочек, огласился хлопками пистолетных выстрелов и диким воем. Это продолжалось около пяти минут, когда крики и всхлипы затихли после контрольных выстрелов в голову.
